Алекс Гарридо - Любимая игрушка судьбы Страница 37

Робкой повадкой, тонким станом, зыбкой грацией напомнил он наследнику того, другого, хоть тот был бел, а этот — темен.

— Суди сам, благородный господин, нуждается ли он в украшениях. И что можно сказать в похвалу тому, кого ты видишь сам своими глазами и можешь убедиться в том, что он совершенен по красоте, прелести, тонкости стана и соразмерности. Его косам четырнадцать лет, и он воспитан наилучшим образом для украшения опочивальни и развлечения господина: обучен танцам, пению, игре на увеселяющих инструментах, а также нежному искусству, искусен в движениях и заигрываниях, вскрикиваниях и жалобах, в томности, истоме и похоти, и соединяет в себе все эти качества с избыточной красотой и изнеженностью. И при том — жемчужина несверленая.

— Черна твоя жемчужина, — промолвил Лакхаараа, опомнившись и переведя дух.

— Это кровь племени банук. А они, как без сомнения известно благородному господину, не торгуют своими детьми, ни мальчиками, ни девочками, и не отдают невест в другие племена, и не оскопляют младенцев, чтобы продать евнухами в богатые дома. Мой покойный отец, да будет Судьба благосклонна к нему и на той стороне мира, добыл его мать с огромными трудностями, за небывалую цену. Она родила девятерых девочек от красивого раба-эрмиканца, и последним — этого. Благородный господин, это самый красивый невольник из всех, что прошли через мои руки! И мой отец говорил то же.

— Что же не продал его прежде девятилетия? У него вот-вот усы пробьются?

— Не пробьются у него усы, благородный господин, — дробненько рассмеялся купец, — и не единого волоска на его теле ты никогда не увидишь, об этом позаботились! А если бы и случилось такое, что ж, нет разве у тебя умелых банщиков и нужных снадобий?

— Так может, другой изъян в нем?

— Никакого нет изъяна, просто отец мой жалел с ним расстаться из-за его красоты и кроткого нрава, и жалел тронуть, чтобы не снизить желаемую цену. А оставить себе не хотел, дабы не потерять такого богатства, какое ожидал за него получить…

— Хорошо. Я беру его. Составим бумаги. Сколько ты за него хочешь?

— Клянусь милостью Судьбы, я предлагаю его благородному господину ни за что — это для меня обязательно!

И тогда Лакхаараа повелел принести цену трех бахаресай, и принесли и отвесили купцу двенадцать тысяч хайри. Еще наследник пожаловал купцу роскошную одежду и кувшин драгоценного вина. И купец поцеловал руки наследника и ушел, благодаря за милость и благодеяние.

Глава 15

В густом мраке слабо трепетал одинокий язычок пламени, удваиваясь в темных зрачках Атхафанамы. Царевна снимала с рук тяжелые браслеты, не торопясь, один за другим, улыбаясь робкому сиянию, выглядывавшему из глиняного горшочка, а Ханис…

А Ханис принимал из ее рук браслеты, один за другим, и складывал их вокруг горшочка со свечой. И любовался царевной.

А она уже сняла ожерелье из золотых пластин и протягивала ему. Все украшения снимала с себя царевна, чтобы не поранили белую кожу супруга, когда она будет обнимать его.

Этот обряд занимал изрядное время, но ни за что на свете, да поможет ей в том Судьба, не пришла бы царевна к возлюбленному мужу своему иначе как в полном блеске красоты и роскоши.

Брови ее двумя высокими дугами сходились у переносицы, оттеняя глаза, подведенные черным до самых висков. И маленькие родинки, одна другой желаннее, были подкрашены особой краской.

Ханис сначала пытался убедить царевну в том, что яркие краски и искусство ее рабынь ничего не могут прибавить к ее прелести, так же как не теряет ее красота силы и блеска и без тяжелых, варварски роскошных, на взгляд Ханиса, украшений. Но даже Ханис вынужден был отступить перед тысячелетней уверенностью женщины в том, что она делает.

И скоро, очень скоро Ханис понял, что прав был, уступая. Обряд освобождения царевны от подобных оковам украшений — завораживал.

Все тревоги отступали перед очарованной радостью.

Ханис выстраивал браслеты вокруг горшочка и в них, как в бочонки, ссыпал жемчужные ожерелья и длинные нити драгоценного бисера, выкладывал спирали из них. Когда же царевна поднимала руки к серьгам, оттянувшим мочки маленьких ушей, Ханис знал, что обряд подходит к концу, потому что серьги царевна снимала последними.

Вот наконец они тяжело и звонко стекли в ладонь. Ханис покачал их на кончиках пальцев и позволил перетечь в затененную пустоту внутри браслета.

Уверенно, неторопливо — уже ничто не задержит желанного — Ханис протянул руки к царевне, и она, с опущенными ресницами, вся подалась к нему.

Ключ брякнул о скважину замка и лязгнул, поворачиваясь.

Ханис, быстро наклонившись, задул свечу. Царевна зашуршала покрывалом.

Дверь с натужным воем отошла от косяка, и раздался веселый шепот:

— Ханис, друг!

Атхафанама под покрывалом сдавленно охнула, на коленях отползая в дальний угол.

Ханис вскочил на ноги, кинулся навстречу ночному гостю, отвлекая его внимание от тайной своей жены.

— Эртхиа, ты?

— Да, друг, это я — и возможно ли обернуться быстрее?

Ханис не успел остановить друга. Эртхиа уже выпалил свою новость:

— Ахана передает тебе прядь волос и послание, которое я выучил наизусть.

— Она жива? — Ханис схватил его за руку. — Как это возможно?

— Меня спрашиваешь? Ты — бог, тебе виднее… Но жива. Горда, как царь, и прекрасна, как все его жены разом.

Горестный вздох послышался из угла. Эртхиа наклонил голову, прислушиваясь.

— Что же в послании?

— Да, сейчас. Вот только сяду.

И шагнул вперед, ногой нащупывая кошму.

Зернышки бисера жалобно хрустнули под каблуком, задребезжали, откатываясь, браслеты. Эртхиа замер. Наклонился, шаря по полу рукой, и коснулся горшочка, еще теплого.

Не видя другого достойного выхода, Ханис громко объявил:

— Здесь моя жена.

Эртхиа затаил дыхание.

— Как ты сказал?

— Здесь моя жена, — твердо повторил Ханис.

— Какая? — растерянно спросил Эртхиа, дивясь причуде Судьбы, позволяющей, чтобы один женился, не выходя из темницы, в то время как другой ради дружбы сбегает с собственной свадьбы.

— Атхафанама! — позвал Ханис.

Шорох приблизился, и Эртхиа разглядел, что темная фигура придвинулась и встала за плечом Ханиса.

— Ат-ат-атхафанама? — Эртхиа едва не потерял дар речи. — Моя сестра? Она? Атхафанама?

Царевна повалилась в ноги брату. Ханис рывком поднял ее за плечи.

— Царица Аттана ни перед кем не преклоняет колен., - строго промолвил он.

Эртхиа, совершенно онемев, шарил рукой по вдоль пояса. Но уверенности в том, что воспользуется кинжалом, он не чувствовал.

Да и что бы ему делать с кинжалом?

Намек на очень выгодный для Эртхиа возможный поворот событий смутной тенью скользнул в его уме…

— Я не царица! — вдруг разрыдалась девушка. Эртхиа с несомненностью узнал капризный голос своей сестры. — Разве ты не говорил, что у вас бывает только одна жена? Разве ты не говорил, что вы женитесь на своих сестрах? Если твоя сестра жива — значит, она твоя жена? И царица? А я — кто? А я… А я…

Ханис прижал царевну к своей груди, и рыдания немного затихли.

— Что передает мне моя сестра? — глухо спросил он.

Эртхиа вытащил из-за пазухи бархатный мешочек, почти наощупь вложил в ладони Ханиса прядки кудрявых волос, перевязанные крестом.

Ханис помял их в пальцах и издал растерянный возглас.

Эртхиа же напел ему послание царицы-воительницы.

Вот послание Ханнар:

«Брат мой уцелевший. Мы остались одни, и не время уличать меня, но время прийти на помощь и вернуть себе блеск и величие нашего царства. Жду тебя как твоя подданная и как невеста, потому что из нашего рода мы остались одни, ты и я, Ханнар».

Ханис крепче прижал к себе царевну. Мгновенная радость и отчаяние, пока он считал Ахану живой, отпустили. Права Аханы были бы бесспорны. Но Ханнар — другое дело. Если он жив после смерти Аханы, то, видимо, сам волен выбрать себе жену. Как Ханнар, так и любую другую. И, значит, никто и никогда не посмеет разлучить его с Атхафанамой.

Только вот Эртхиа… Не так должен бы встретить хайардский царевич известие о том, что его сестра…

— Ханис, — веско начал Эртхиа. — Теперь я исполнил все, что обещал тебе. Теперь я ничего тебе не должен. Так?

— Так, — спокойно ответил Ханис. — Теперь я твой должник, твой и твоей семьи. Что я должен за девушку твоего рода, которую я взял в жены, не спросив согласия ее отца? Какова цена невесты? И что я должен за честь твоего рода? Кровь? Жизнь?

Эртхиа внушительно помолчал.

— Твою сестру… Отдай ее за меня.

Ханис опешил. Потом осторожно спросил:

— Для этого ты поможешь добраться до Аттана… мне и моей жене?

— Клянусь! — воскликнул Эртхиа, прижав руки ко лбу и к груди.