Александр Мазин - Князь Страница 38

– Остальные твои где? – спросил Икмор.

– Там, – Духарев махнул в сторону Семендера. – При кораблях.

– И как там?

– А сам как думаешь, воевода? – Сергей сразу перестал улыбаться. – Скажи, зачем надо было все жечь?

– Думаешь, батька этого хотел? – тоже нахмурился Икмор. – Пошли-ка в тень, воевода! Перекусим с дороги да и поговорим.

…Сначала все было хорошо. С херсонскими ромеями прошло как по маслу. Получив даже больше того, на что рассчитывал, Святослав из Тмутаракани двинулся на Северный Кавказ, как снег на голову упал на ясов и касогов[22], обязал ошеломленных горцев данью и после трудного, но зато стремительного перехода точно так же внезапно возник у юго-восточной границы Хузарии.

И тут произошла накладка. Святослав поручил захват Семендера печенегам Кутэя. Этим киевский князь надеялся убить сразу двух зайцев: скрыть присутствие русов и отчасти обескровить нахальных союзников. Семендер был неслабой крепостью с очень выгодным стратегическим положением. Штурмовать такой город без осадных машин – дело не из легких.

Но всё пошло не так, как планировалось князем. Внезапно налетевшие печенеги захватили хузарскую крепость врасплох и взяли ее практически без потерь. Но во время штурма случилась беда: был смертельно ранен хан Кутэй, единственный, кто был способен держать копченых в узде.

Печенежская орда мгновенно стала неуправляемой. Результат Духарев видел. Исправлять что-то было уже поздно, и Святослав отдал Семендер и его окрестности на поток и разграбление. Хотя грабить в этом восточном городе было почти нечего. Все ценное ежегодно вывозилось отсюда в Итиль.

Дальнейших планов князя Икмор не знал. О них Святослав рассказал Духареву сам, когда незадолго до темноты вернулся в свой лагерь.

– Кутэй скоро умрет. Ему осталось дня два, не больше, – сказал великий князь, прекрасно осведомленный о том, что происходит в долине. – Когда он умрет, я стреножу копченых. Здесь хорошее место: богатая земля, смирные смерды. И восточные товары, кроме тех, что плывут морем, провозят здесь. А когда мои лодьи будут свободно плавать в Гирканском море… Что ты качаешь головой, Машег?

– Гирканское море – не Понт и не Сурож[23], – сказал хузарин. – Это суровое море.

– Не суровей Варяжского! – отрезал Святослав. – Оно будет моим. И эта земля – тоже. Ты говорил, где-то здесь были земли твоих предков, которые хакан отнял у тебя?

– Были, – мрачно ответил Машег.

– Я верну их твоему роду. Вы будете править здесь под моей рукой и, клянусь гневом Перуна, я буду добрее к твоим хузарам, чем ваш хакан. Скоро хан Кутэй умрет, и тогда я приду в долину и приструню копченых.

– Поэтому ты и напустил на Семендер цапон, великий князь? – еще мрачнее поинтересовался Машег. – Чтобы после показать хузарам свою доброту?

– Да! – последовал твердый ответ. – Но я не хотел того, что получилось. Я не убиваю своих смердов и не жгу своих городов.

– Ты так уверен, хакан киевский, что Семендер станет твоим городом? – скривил губы Машег. – Хакан Йосып все еще хакан Хузарии.

– Считай, что он уже мертв!

– Когда он будет мертв, – с нажимом на слово «будет» произнес Машег, – найдется множество желающих овладеть «саманными воротами».

– Ты дашь им отпор, хузарин Машег! – заявил Святослав. – Я знаю тебя и знаю, что ты справишься. А за твоих родичей, убитых копчеными, – прости.

Машег покачал головой:

– Здесь нет моих родичей, княже. Давно уже нет. Только «черные» и «византийцы». Но хорошие деревья растут долго. И я не люблю, когда жгут сады.

Святослав нахмурился:

– Скажи мне, Машег, ты кто – хузарин или варяг?

– Варяг. И хузарин.

Машег бестрепетно глядел в синие глаза князя. Ему было ведомо, как страшен гнев Святослава. Но потомок маздакитов – персов и иудеев, когда-то сбежавших от расправы шаха и взявших под себя эти земли, – если и боялся, то лишь беды для своих близких. А киевский князь – не хакан Йосып. Если княжий гнев падет на Машега, родных его гнев не затронет. А за себя Машег не боялся.

Но Святослав не рассердился.

– Добро, – кивнул он. – Хузарин-варяг – это мне и нужно. Но довольно об этом. Серегей, расскажи-ка мне, что ты видел в Итиле…

Глава 14,

в которой происходят похороны хана Кутэя и другие, более важные, события

Следующим утром из долины прискакал гонец: хан Кутэй умер.

– Снимаемся, – распорядился Святослав.

Когда русы спустились в долину, родичи Кутэя уже все подготовили к погребению. На высоком холме насыпали курган, где будут похоронены останки; сложили костер, на котором сгорит бренное тело Кутэя, чтобы душа его поскорей улетела к Великому Небу. Кроме мертвого хана на штабеле облитых маслом бревнышек покоились две его удушенные наложницы, любимый конь с перерезанным горлом и живой шаман, не сумевший удержать душу Кутэя в бренном мире.

В последний путь внука Куркутэ провожало совсем немного печенегов: сотни четыре. Остальных не прельстила даже возможность последующего халявного угощения. Последние два дня и так были для войска Кутэя непрерывным праздником. Впрочем, все значимые печенежские лидеры на погребальной церемонии присутствовали.

Войско русов, пеших и конных, встало вокруг холма. Наверх поднялся только Святослав с воеводами, ближними боярами и малой дружиной. Духарева среди них не было. Пока великий князь будет пировать, Сергею придется поработать.

Старший из родичей Кутэя велеречиво поблагодарил Святослава за оказанную честь и тотчас велел зажигать костер.

Вспыхнуло масло, затрещали бревна, завопил шаман, предупреждая духов о приближении души славного воина…

Когда дрова прогорели, останки хана были собраны и перенесены в могилу. За это время свободные от церемонии родичи организовали поминальную трапезу. Князя и воевод усадили на почетное место, старшую дружину – чуть пониже. Рабы из пленных семендерцев, потея, таскали жареных барашков, кувшины и корчаги с вином и сброженными молокопродуктами, столь ценимыми степняками.

Родичи помоложе затеяли потешную борьбу, чтоб увидела душа хана: не ослаб род. Есть еще богатыри, что не уронят славы…

В разгар пира старший из родичей Кутэя, родной брат его матери, придвинулся к Святославу и сказал:

– Слыхал я, великий хакан киевский обещал Кутэю золото. Кутэй умер, и по нашему закону его золото принадлежит мне.

– Мы поговорим об этом позже, – ответил Святослав.

– Когда?

Великий князь посмотрел на печенега. Так посмотрел, что копченый быстренько опустил глаза и счел за лучшее не торопить события.

А пока воеводы русов вместе в предводителями печенегов отдавали последнюю дань уважения погибшему хану, гридни Святослава совместно с нурманами и прочими союзниками под руководством княжьего воеводы Серегея наводили порядок в семендерской долине. Для меньших печенежских воинов праздник жизни в этот день закончился. Организованные и троекратно превосходящие числом воины Святослава сгоняли степняков к опаленным городским стенам. Спящих поднимали пинками, артачившихся приводили к повиновению силой. Разоружать никого не разоружали и денег не отнимали, зато спе́шили всех, а пеший степняк – это уже не воин, а недоразумение. Похмельные от вина и крови, осоловевшие, отяжелевшие от непрерывной жратвы и неумеренных плотских утех, копченые не смели сопротивляться. Недавние грозные победители, они моментально утратили спесь и с опаской поглядывали на здоровенных нурманов, которым было поручено проследить, чтобы завоеватели Семендера не разбежались.

Разобравшись с печенегами и выделив тысячу гридней для поддержания порядка, Духарев распорядился собрать сотен шесть-семь сохранивших трудоспособность местных жителей, передал их Рагуху и велел убрать территорию: пожары погасить, трупы похоронить и т. п. Сам же вместе с Машегом поехал в гавань.

От Семендера до морской гавани час езды. По пути Духареву встретился «косяк» печенегов. Сопровождала их Стемидова сотня. Копченых было сотни две, все – при оружии и очень недовольные. Но ехали мирно. Стемид – во главе, беседуя с копчеными по-печенежски. За эти годы почти все варяги научились кое-как изъясняться по-хузарски и по-печенежски. Простые гридни – на уровне военного словаря: «Кто такие?», «Кто ваш хан?», «Оружие на землю!» Командиры говорили получше: необходимость заставляла. Стемиду повезло, в его подчинении оказался сын Духарева, болтавший на всех степных языках. Другой командир, имея такого толмача, расслабился бы. Но Стемид был не таков. Он хотел сам. И преуспел. Сейчас его лингвистические познания вновь пригодились. Молодой варяжский сотник непринужденно беседовал с такими же молодыми печенежскими «полевыми командирами», а рядовые степняки, хоть и были в большинстве из других родов, мрачно тащились следом, не смея протестовать.