Александр Мазин - Римский орел Страница 38

– Он – со мной, – бросил Плавт раньше, чем Геннадий успел ответить. – Да повежливее с ним, гастат! Во-первых, он – рикс. Во-вторых, зовут его Геннадий, а прозывают – Череп, потому что сама смерть глядит из его глаз. В-третьих, он изъявил желание послужить Риму, и лично я этому очень рад, потому что – и это в-четвертых, – он – мой друг. И если тебе этого недостаточно, гастат…

– Вполне, примипил! – Офицер прижал к груди сжатый кулак. – Рикс! Прошу следовать за мной!

И они двинулись к аккуратным рядам палаток, отступавших от стен шагов на сто, вероятно, для удобства обороны.

Меж ровных рядов палаток вытянулась прямая и широкая улица (иначе не назовешь), весьма оживленная. Причем двигались по ней не только солдаты, но и лица, явно штатские. Например, пришлось объехать телегу, полную каких-то корнеплодов, влекомую бычками. А правил бычками парнишка явно допризывного возраста.

Большая часть народа занималась полезной деятельностью, но немало было и праздношатающихся, в том числе и офицеров, которых Черепанов уже научился опознавать, но скорее интуитивно. Стандартных знаков различия не наблюдалось. По крайней мере Черепанов их пока не заметил. То есть он узнал бы, скажем, кентуриона – по поперечному «гребешку» на шлеме, но большинство солдат было без головных уборов. Недопустимая вещь с точки зрения армии, воспитавшей подполковника Черепанова. С другой стороны, и в его время солдаты в касках просто так не разгуливали, а до фуражек, беретов и пилоток здесь еще не додумались.

Внимание на них обращали многие. Особенно на Черепанова, который в своем наряде «от вандала», верхом, смотрелся здесь примерно как ваххабит в полном вооружении, раскатывающий на джипе по территории военного аэродрома. Но учитывая, что сопровождали «ваххабита» двое офицеров, никто ему претензий не предъявлял. Сами офицеры привлекали меньше внимания, хотя с дежурным многие здоровались, а узнававшие Плавта по большей части вместо приветствия роняли на грудь челюсть. Минут пять спустя Черепанов обернулся и обнаружил, что за ними тянется приличная свита. Должно быть, не один только дежурный офицер желал поглядеть на возвращение старшего кентуриона.

От ворот неспешным (для лошадей) шагом они добирались до резиденции главнокомандующего минут семь. Лагерь был здоровенный. Настоящий город. Впрочем, и численность населения, как потом выяснилось, была под стать городу: два легиона, почти двадцать тысяч человек, считая вспомогательные войска и службы.

А вот резиденция легата оказалась довольно скромной. Обычная палатка. Правда, большая.

И огороженная частоколом.

Здесь тоже имелась охрана, но нравы были демократические, поскольку Плавта, как только узнали, немедленно пропустили внутрь. Вместе с Черепановым, дежурным и самообразовавшейся свитой, насчитывавшей минимум сотню зевак.

А известить командующего послали еще раньше, поэтому когда спешившиеся Плавт и Черепанов вошли в воротца, великий полководец Гай Юлий Вер Максимин Фракиец в окружении свиты и охраны уже двигался им навстречу.

Он был именно таким, каким его описывал Гонорий. Ожившая статуя бога войны.

Он возвышался над ликторами[74], над своими офицерами, над совсем не маленькими телохранителями, как спортсмен-баскетболист – над толпой пятиклассников. Живи этот гигант в более позднюю эпоху, у его бодигардов возникли бы серьезные проблемы. Поскольку главная обязанность бодигарда – прикрыть патрона от проворных свинцовых пчелок своим мускулистым телом. Но чтобы прикрыть такое «боди», понадобился бы вставший на задние лапки носорог. Обычно люди подобного «масштаба» (которых, кстати, можно в любую эпоху пересчитать по пальцам) выглядят нескладными переростками. Но этот великан был не таким. Просто природа расщедрилась и отпустила ему одному столько плоти, что хватило бы на двух атлетически сложенных мужчин. И вместо двух крепышей ростом метр восемьдесят получился один. Но на полметра выше. И на полметра шире в плечах. А если эту великолепную голову с лицом грозного бога увенчать высоким золоченым шлемом с длинным красным гребнем, а на метровой ширины плечи надеть золоченый панцирь и накинуть плащ, ткани которого хватило бы на приличную палатку…

– Ну-ка, ну-ка… – Гигант сделал три шага, и его охрана мгновенно осталась позади, а сам он оказался рядом с Плавтом, чья голова была на уровне подбородка золотой Медузы[75], украшавшей кирасу легата.

– Неужели это ты, Аптус, проклятье на всех, кто болтал о твоей смерти!

Голос громадного воина был под стать его росту. Этому человеку не нужно было напрягать связки, чтобы быть услышанным за пару сотен метров.

– Ах ты старый платановый пень! А я-то думал: эти вшивые германцы намотали твои кишки на священное дерево!

– Они хотели, Величайший! Но я был против! – заявил Плавт, задирая голову, чтобы видеть лицо своего бывшего трибуна.

– К Орку «величайшего»! – рыкнул «оживший бог». – Ах ты старый кобель Аптус! – Громадный легат наклонился и, как ребенка, сгреб в охапку мускулистого кентуриона. Черепанов услышал, как жалобно скрипнул нагрудник Гонория. – Мы с тобой перебили столько врагов, Аптус! Мы с тобой перепортили столько девок, ты, буйный угодник Приапа! Марс Победитель! Ты имеешь полное право звать меня по имени до тех пор, пока один из нас не сдохнет. И клянусь тестикулами Геркулеса, это буду не я, потому что боги не сотворили бы меня таким, каков я есть, чтобы мое мясо стало жратвой для червей! – И, понизив голос: – Рад, что ты вернулся, лев…

– Он хранил меня, бегущий по солнцу… – совсем тихо произнес Плавт.

Но Черепанов услышал – у него, как уже сказано, был очень острый слух.

Вперед, небрежно отодвинув ликтора, выдвинулся воин в шлеме с белым гребнем, в стальном тораксе[76]с искусной золоченой чеканкой и со шпорами на сапогах.

– Эй, Децим! – приветствовал его Максимин. – Децим Флор! Ты глянь, кто прибыл!

Рядом с великаном Максимином этот офицер смотрелся скромно, но вообще-то был здоровенным бугаем с ручищами чемпиона реслинга. Физиономию кавалериста украшала седая бородка типа «шкиперской», но Черепанов не сомневался, что этот «дедушка» способен без особого напряга оторвать пару-тройку голов у ребят помоложе.

– Аптус! – воскликнул он. – А мы думали: ты давно в провинции Плутона![77]

И сгреб ручищами Плавта, только-только высвободившегося из объятий Максимина.

– Сервий! – рявкнул великан-легат. – Эй, бенефикарий[78], живо приведи сюда старшего кентуриона Сервия Феррата! А кто это с тобой, Аптус? – Толстый, с грязным ногтем палец Максимина указал на Черепанова. – Варвар?

– Варвар, – кивнул Плавт. – Его зовут Череп.

– Варвар… – проворчал Максимин, с высоты своего башенного роста взирая на Черепанова. – Твой раб? Взгляд у него строптивый. Я бы такого раба для начала хорошенько отодрал плетьми.

– Он не раб, Максимин. – Гонорий положил руку на плечо Черепанова. – Он – рикс и мой друг. Кабы не он, проклятые германцы точно выпустили бы из меня кишки! Он, конечно, варвар, но его зовут Геннадий, он знает латынь и дерется как бешеный. И вываляет в пыли любого из твоих гвардейцев. Ставлю сотню динариев!

Великан оживился.

– Идет! – быстро сказал он. – Твоя сотня против… – Он запнулся. – Если он победит, я дам тебе первую когорту. А его сделаю кентурионом.

Плавт расхохотался.

– Когорту ты мне и так вернешь! – заявил он. – И я вижу, ты остался таким же жадным, Максимин. Ничего не изменилось, пока я отсутствовал!

– Не жадным, – великан ухмыльнулся, – практичным. Но с друзьями я щедр. Верно, Флор?

– Жалованье платишь в срок, – отозвался седой кавалерист. – Сколько я тебя знаю…

Геннадий огляделся. Вокруг теснились римские воины. В разнообразной одежде, в таких же разнообразных доспехах… Но тем не менее сразу было ясно, что они принадлежат к одной армии. И большинство – не последние в этой армии люди. Пока все они – чужие, незнакомые. Но пройдет какое-то время – и подполковник станет одним из них. Потому что не было случая, чтобы Геннадий Черепанов решил чего-то добиться – и не добился.

– Партокл! – Максимин хлопнул по плечу одного из своих телохранителей. – Скидывай железо. Будешь бороться с этим варваром. И смотри не опозорься!

– Не беспокойся, мой легат, – уверенно проговорил гвардеец, окинув взглядом Черепанова. – Я еще не забыл, как пахнет песок аквилейского цирка.

– Эй вы, ну-ка дайте им место! – бросил гигант, и плотно сгрудившаяся толпа каким-то чудесным образом раздалась в стороны. Оставшись, впрочем, такой же плотной.

– Давай, Череп, – вполголоса проговорил Гонорий, помогая другу разоблачаться, – вывози в пыли этого грека – и великий Максимин полюбит тебя от всей души. Но будь осторожен: этот муж семь лет назад был победителем на Играх в Сирмии.