Михаил Ланцов - Маршал Страница 38

Сзади, отвлекая от мыслей, по набережной проехал легковой автомобиль. Маршал невольно оглянулся. Хмыкнул. Зафиксировал привычным уже, наметанным взглядом сотрудника НКВД, ведущего наружное наблюдение за ним. Мило. С таким интересом читает газету, что редкие мимолетные взгляды на Москва-реку говорят о слежке за маршалом. Но Тухачевский уже не раз убеждался в своей правоте. Вот и сейчас, встретившись с его взглядом, наблюдатель никак не прореагировал, и вновь с головой уткнулся в газету, выдавая себя лишь явно нарочитым безразличием. Ужасно, наверное, но круглосуточное наблюдение за его скромной персоной стало неотъемлемой частью новой жизни. Поначалу было жутко дискомфортно, хотелось наорать на этих наблюдателей. Но потом он смирился и даже стал испытывать некоторое спокойствие от отсутствия таких вещей. Появилось что-то вроде чувства компании. Только молчаливой и стеснительной.

В качестве дополнительной меры, упрощающей ему общение с органами, Михаил Николаевич завел сразу по возвращению из Испании так называемый "Трудовой журнал", в котором кропотливо фиксировал все свои дела точно так же, как, в свое время в боевом журнале полка. Смешно. Глупо. Но он посчитал такой поступок правильным.

Туда же заносился график встреч с указанием участников, вопросов и результатов бесед.

Докурив очередную папиросу, Тухачевский не спеша направился вдоль каменного парапета набережной медленной и задумчивой походкой, давая возможность наблюдателям оперативно отреагировать и не потерять его из вида.

Весна 1937 года была холодной. Но она удалась намного лучше, чем в его прошлой жизни. Устранение через аварию Литвинова, который работал на иностранные, предположительно британские спецслужбы, и сохранение на посту руководителя ИНО опытного чекиста и разведчика Слуцкого позволили серьезно облегчить ситуацию с внешней разведкой и оценкой разведданных. В прошлой жизни все оказалось иначе.

Литвинов до мая 1939 года лоббировал интересы Лондона в Москве, а Абрам Аронович очень кстати "внезапно умер" в кабинете своего коллеги в феврале 1938. До этих сроков было еще далеко, но ситуация уже изменилась. По крайней мере крепкий рабочий союз между Слуцким и Берией гарантировал в глазах Тухачевского относительную безопасность первого. А значит и нормальную внешнюю разведку для СССР, на которую можно будет положиться и сведениям которой можно будет доверять.

Да и той волны "кукурузников", что в тот раз уже в 1936 году стала с новой, удвоенной силой наполнять наркоматы, теперь не было.

К этим "кукурузникам" у обновленного Михаила Николаевича осталось острое и явное негативное отношение, доставшееся ему от Николая Васильевича, который в свое время пал под их ударами в начале восьмидесятых годов. Осмысливая уже в новой ипостаси, события тех лет, и Тухачевский приходил в тихий ужас от этой дурацкой партийной забавы. Задумка, безусловно, была очень интересной – полноценный социальный лифт, позволявший подниматься на самые высокие должности даже выходцам из самых простых семей, не имевших в иных условиях никаких шансов для этого. Но у традиции "кукурузников" была другая беда, оставшаяся со времен Гражданской войны до самого последнего вздоха СССР. А именно, презрительное и неуважительное отношение к настоящим специалистам, учебе и образованию со стороны руководства. Особенно если нужно было учиться и развиваться самостоятельно. "Пролетарская совесть" заменяла нередко здравый смысл, трезвый расчет и кругозор. Осмысливая всю ту травлю специалистов, которую с 1928 года развернули с новой силой эти самые "деятели", под эгидой классовой и партийной чистоты рядов, Тухачевский тихо ужасался и иначе, кроме как вредительством, назвать этот подход не мог.

Впрочем, в этом варианте истории ситуация несколько изменилась. Уже существовал мощный центристский блок, группирующийся вокруг Сталина и методично сминающий весь тот ужас, что остался от революционных времен. Советскому Союзу нужно было строить крепкое государство, а не вести перманентную революцию… против своих сограждан. "Кесарю кесарево, как говорится" – думал Тухачевский, явственно отдавая себе отчет в том, что меры и методы проведения революции и гражданской войны совершенно непригодны для развертывания и становления полноценного, здорового государства. Впрочем, в этом плане его взгляды совпадали со сталинскими. Иосиф Виссарионович и в тот раз после разгрома леворадикальной оппозиции пытался сделать их государственной доктриной, несмотря на чрезвычайно сильное сопротивление партийцев. Но тогда получалось плохо. В этой же истории уже ранней весной 1937 года вместе с ним сражались с "кукурузниками" весьма мощные фигуры, занимающие важные посты и способные противостоять "недовольству" приспособленцев и перепутавших эпоху революционеров. Тут была и мощная группа опытных чекистов во главе с Лаврентием Берией. И не менее влиятельная сила в лице Генерального Штаба РККА с иными командирами, которую возглавлял Борис Шапошников. К Шапошникову и Генеральному Штабу у Тухачевского было особенно трепетное отношение, так как он очень хорошо помнил противостояние Николая Васильевича "кукурузникам" на аналогичной должности. Под знамена Генштаба встали даже такие люди, как Иероним Уборевич, которого простили и дали второй шанс. Да и в мирных наркоматах стали появляться сильные сторонники. Чего только стоил один Мехлис.

Бои внутри наркоматов, СНК и партии шли колоссальные, безжалостные и бескомпромиссные. Никто не готов был уступать, а потому противники стояли насмерть. Начались посадки, увольнения по состоянию здоровья, отправки на принудительное лечение и редкие расстрелы. Стрелять вообще сильно опасались из-за боязни создать ненужную волну страха у честных тружеников и тех, кто еще не знал, какую сторону занять. "Скрытые враги" и приспособленцы никому были не нужны.

Советский Союз был уже не тот, что прежде, и продолжал стремительно меняться.

Чего стоил только проект введения личных воинских званий и погон в РККА и прочих силовых структурах. Полгода назад и помыслить об этом было нереально. А утвержденный проект Наркомата оборонной промышленности? Или энергично внедрявшаяся идея реорганизации рабочего процесса на советских предприятиях? Ее важнейшей особенностью стало введение личной ответственности за результат труда.

Так, например, каждый рабочий получал личное клеймо и самостоятельно отвечал за себя согласно новой шкале поощрений и наказаний. Новый лозунг о том, что "ленивый и безответственный человек не может быть полноценным пролетарием и коммунистом", что "этот приспособленец не имеет права позорить столь высокое звание", открыло широкие возможности в плане управления персоналом. Прежде всего, конечно, это привело к возможности введения дифференцированной оплаты труда с приличной премиальной долей. Минимум, безусловно, рабочий получал. Но все что сверх того – только за хороший, ответственный и качественный труд. Количественное перевыполнение плана с проседанием качества никого теперь больше не интересовало, а оценка произведенной продукции велась не только по шкале "поголовья", но и по шкале качества. Впрочем, личная ответственность была введена не только для рабочих, но и для всех руководителей на всех уровнях: от бригадира до директора завода и выше. Да так все оказалось тесно увязано, что никому стало не выгодно гнать брак ради пресловутого вала, даже если этот брак гонишь не ты, а твой приятель из соседнего цеха. Ведь из-за него ты теряешь часть своей зарплаты, а этого жена тебе дома вряд ли могла простить, настраивая на борьбу с этим "вредителем и контрреволюционером, расхитителем социалистической собственности".

Подумать только – подобное в предвоенном СССР! Это никоим образом не вязалось с марксистской идеологией. Даже напротив – ей противоречило. Но ввели. Потому, что безответственность и халатность исполнителей не позволяли добиться даже удовлетворительного качества изделий и снизить безумный брак. Впрочем, и других мер хватало. Например, при каждом заводе организовывалась школа и вводилась схема, делавшая ее игнорирование не выгодным для рабочих, не только в долгосрочной перспективе, но и, как говорится – "здесь и сейчас".

Удары по старым устоям времен Гражданской войны шли один за другим. Уже был подписан приказ по СНК СССР "о расширении и развитии" Осоавиахима, который кроме развития радиотехнических, механических, автомобильных и авиационных кружков ставил вопрос о насыщении советского общества современными техническими средствами. Дескать, не дело передовому обществу, бояться подобных вещей. Что это значило на практике? То, что этот процесс должен был консуться всех. Даже звучали лозунги в духе – "Каждая советская семья должна иметь личный радиоприемник!" или "Каждый комсомолец и коммунист должен уметь управлять автомобилем!" А, поскольку, советская промышленность, увы, пока не в силах была поголовно обеспечить граждан не то, что – личными автомобилями, но и радиоприемниками, то каждый желающий идти в ногу со временем мог записаться в соответствующий кружок Осоавиахима и там получить водительские права или спаять себе приемник самостоятельно. Кроме того, началась программа переаттестации личного состава в армии, ставящая перед собой задачу дать шанс образованным командирам подвинуть необразованных начальников. Начались разработки новых учебных программ для всех родов войск и так далее. Образование и личный профессионализм вообще стали превозноситься до небес, в несколько месяцев заменив в советских средствах массовой информации старый курс воспевания необразованного пролетария перед любым специалистом. "В мире капитала пролетарий был бесправен и потому не нуждался в образовании. Но наш советский пролетарий, ставший хозяином производства, без хорошего, крепкого образования откровенно слаб. Он не может в полной мере противостоять мировому империализму, уступая его приверженцам в производительности труда и сознательности. Как завещал нам Великий Ленин, мы обязаны постоянно учиться, развиваться, ни на мгновение, не останавливаясь на достигнутом рубеже. А потому мы, настоящие ленинцы, просто обязаны продолжить борьбу с самой непримиримой решительностью с безграмотностью и необразованностью! Только образование и личное развитие каждого может приблизить нас к светлому коммунистическому будущему!" – писалось в те дни в "Правде", ссылаясь на высказывание Сталина, озвученное им на одном из совещаний СНК.