Александр Трубников - Рыцарь Святого Гроба Страница 38

– А что же мой друг, рыцарь де Мерлан? – спросил он, глядя собеседнице прямо в глаза.

– Не переживай, Жак, – Витториа немного прищурилась, и взгляд ее на мгновение потерял очарование, словно из-под маски, призванной изображать любовное томление, вдруг выглянуло лицо безжалостного палача, – о твоем друге позаботятся. Но речь сейчас не о нем. Он, конечно, великолепный воин, но я не собираюсь держать рядом с собой влюбленного осла, который мне как мужчина интересен не больше, чем деревянное полено. Ты просто даже не догадываешься, что поставлено на карту. Речь идет ни много ни мало, как о будущем христианского мира! Император, которому я служу, не забывает о тех, кто оказывает ему услуги. Ты получишь все – титул, богатые фьефы, рыцарское звание. Если у тебя есть обидчики в Бургундии, ты сотрешь их в порошок. И в конце концов, – ее голос, до этого жесткий, чуть дрогнул, – ты мне не безразличен, Жак, и я не отказалась бы соединить с тобой свою жизнь.

– Вы нарисовали мне очень заманчивую картину, сеньора, – ответил Жак. Он уже принял решение и просто ждал, когда женщина завершит свою речь. – Но мне кажется, что ваша страсть, которая вполне может улетучиться так же неожиданно, как и возникла, – это не совсем то, ради чего я соглашусь отправить на смерть двух самых близких мне людей. Я не могу принять ни вашу любовь, ни вашу протекцию. Да и о том, что произошло на нефе, положа руку на сердце, имею довольно смутное представление…

В глазах у Виттории вспыхнуло пламя с трудом сдерживаемой ярости.

– Жаль! Но тут ничего не поделаешь, ты сам выбрал свою судьбу…

Она прокричала что-то на незнакомом языке, и в комнату ворвались охранники с обнаженными тесаками.

Жак вытащил из ножен меч, отскочил к стене и принял боевую стойку. Осознавая, что против воинов из неизвестной ему страны он не имеет ни малейших шансов, сержант вспомнил наставления Робера и приготовился продать свою жизнь как можно дороже. Охранники медленно надвигались с двух сторон, а он переводил взгляд с одного на другого, пытаясь определить более слабого противника, как вдруг из коридора донесся топот ног. Женщина прислушалась, ее лицо исказила недовольная гримаса, и она сделала знак рукой. Убийцы, подчиняясь ее команде, подались назад и вложили фальшоны в ножны. Чуть поколебавшись, то же самое сделал и Жак.

– Сеньора Витториа, сеньора Витториа! Это я, де Барн! – раздался голос, заслышав который молодая женщина вскочила с кресла и быстро набросила плащ, который укрыл ее с головы до пят.

В дверях появился молодой рыцарь в плаще с черными тевтонским крестами.

– Герцог послал за вами, галеры уже готовы к отплытию, вас ищут по всему дворцу!

– Спасибо, шевалье! – ответила Витториа, принимая поданную руку. – А я тут заболталась с этим сержантом. Он рассказывал мне о святынях Капернаума…

Волочащийся по земле плащ скрылся в дверном проеме. Охранники, бросив на Жака все те же открытые бесхитростные взгляды, словно вышколенные цепные псы, которые получили команду «Нельзя!», последовали за своей хозяйкой.

Жак остался в комнате один. Вслушиваясь в удаляющийся шум и веселые голоса, он вдруг поймал себя на том, что зубы его выстукивают частую неровную дробь.

– Что? Что ты говоришь? – опомнился Жак. Он так отчетливо представил себе прошлые события, что совсем позабыл о стоящем рядом рыцаре, который, бурно размахивая руками, что-то ему объяснял.

– Опять ты вспоминаешь этот разговор, – обиженно буркнул в ответ Робер. – Эх, да предложи она такое мне…

– Что – согласился бы?

– Ну, как сказать… – сразу же замялся рыцарь. – Так, чтобы тебя бросить, нет, не согласился бы, конечно, ну а если так, вообще, то само собой. Да ради этой женщины!..

– И монету бы ей отдал, что в каюте нашел, и рассказал бы, что за слова непонятные от убитого посланника услышал?

– Да ладно тебе, – теперь уже обиделся де Мерлан, – ты за кого меня принимаешь? Бог с ними, с государственными делами. Я, между прочим, говорил как раз о том, что скорее бы этот турнир закончился. Ох, чую, что нельзя нам тут задерживаться. Достанет нас с тобой эта благородная сеньора рано или поздно. Кстати, что о ней пишет мастер Григ? Ему удалось что-то узнать?

– Не так уж и много. – Жан достал письмо, которое пришло из Яффы вместе с рекомендацией великого магистра тамплиеров, и начал читать.

…Она родом из Руси. Младшая дочь одного из ближних бояр князя Даниила Галицкого. В возрасте четырнадцати лет была выдана замуж за третьего сына сенешаля графа Савойского. Ее муж был одним из дворянских детей, с которыми вместе рос будущий император Фридрих Гогенштауфен. Она получила блестящее домашнее образование и много путешествовала вместе с мужем в свите Фридриха. Лет семь назад она овдовела при странных обстоятельствах – муж был то ли отравлен, то ли зарезан – и уехала в Палермо, где император пожаловал ей «на кормление» фьеф – горное селение в полутора днях пути от своей сицилийской столицы, где изготавливают отличное оливковое масло. Теперь она носит титул не по отцу или мужу, а по фьефу – Витториа ди Корпеоне. Витториа пользуется полным доверием императора и, судя по всему, исполняет особо важные его поручения. Однажды в кругу приближенных Фридрих заявил, что эта женщина для империи ценнее целой рыцарской армии. Это все, что мне удалось узнать. Очень прошу вас сжечь это послание.

– Да уж, – крякнул Робер – с тех пор как они получили почту, Жак читал ему письмо киликийца уже третий или четвертый раз, – больше всего на свете я бы сейчас хотел, чтобы между этой сеньорой Корлеоне и нами было большое бурное море, а еще лучше – два. Похоже, что любить ее можно только на безопасном расстоянии.

– И откуда брат Григ это все разузнал? – спросил Жак, передавая папирус Роберу.

– Он глава гильдии каменщиков, а этот цех посвящен во многие тайны. К тому же в христианском мире, да наверное и у мусульман, не найти ни одного большого города, где не жили бы киликийцы. Порой кажется, что их общин там намного больше чем иудейских. Уж в Дижоне и Лионе – так точно, – сказал Робер, поднося папирусный свиток к ближайшему факелу.

– Что касается того, чтобы быть подальше от Виттории… Еще несколько дней, и мы покинем Иерусалимское королевство, вот тогда твое желание исполнится. Этот турнир… Никак не могу взять в толк, зачем герцог его устраивает.

– Нет ничего проще, – ответил Робер. – Три месяца имперцы и пулены сидят в ожидании войны, а императора все нет и нет. Он торчит в Палермо, никак не уладит свои дела с папой и не знает, что ему делать – отправляться в поход без благословения церкви или же склонить голову перед Григорием. Еще месяц-другой безделья и неопределенности, и местные рыцари начнут резать пришлых, или же, наоборот, люди герцога накинутся на Ибелинов. Вот герцог и решил, что лучше всего дать им встретиться на ристалище и позволить помахать тупыми мечами. Да и сарацинам не помешает поглядеть на рыцарей в деле. Когда поход начнется, будут посговорчивее.

– Тогда все ясно. Выходит, Тир он потому выбрал, что это город германцев и ломбардцев?

– В корень зришь, сержант. Здешние жители еще со времен короля Конрада гордятся тем, что Тир – единственный город королевства, который выдержал осаду и не сдался Саладину. Так что тут имперцам куда спокойнее, чем в Акре или Бейруте. К тому же в Тире остался от греков очень удобный гипподром.

– Ты отказался участвовать в турнире, несмотря на все просьбы ректора, – вздохнул Жак, которому в глубине души очень хотелось, чтобы рыцарь де Мерлан прославил свое имя. – Может, все-таки передумаешь? Он и доспех тебе обещал подыскать…

– Не желаю я в эти игрушки играть, – скривился рыцарь. – Да и зачем нам эта шумиха перед отъездом? Место на трибунах мы получили. Посидим посмотрим, а потом тихо-мирно отправимся в Антиохию и будем ждать, когда море успокоится, чтобы доплыть до Романии…

– Слышишь?.. Трубы трубят у ворот!

– А то! Это въезжают в город имперцы и рыцари Ибели-нов. Причем так как Тир – это не город зачинщика турнира, а вроде как нейтральная земля, то въезжают они в ворота одновременно по двое. Ладно, поскакали на гипподром, там сейчас будет проверка шлемов и представление участников. Посмотрим, что за рыцари завтра начнут сражаться.

Прохладный зимний ветерок потрепывал сотни разноцветных вымпелов, взметнувшихся на высоких флагштоках выше рядов выщербленных греческих колонн. Меж колоннами, по большей части осыпавшимися, а кое-где и вовсе отсутствующими, роилась шумная праздничная толпа. Ни вымпелы, ни драпировки не могли даже отчасти скрыть разрушения, которые были нанесены этой циклопической постройке за долгие века ее существования. Но, несмотря ни на что, гипподром, построенный еще до Рождества Христова, все еще продолжал поражать своим размахом.