Александр Борянский - Три стороны моря Страница 38

Но поединок был прост и стремителен. Никто ничего не мерял.

Как верно сказано в «Илиаде», Ахилл бросил копье и промахнулся. Гектор ударил в щит, пробил его, но Ахилл позволил себе отбросить щит вместе с копьем Гектора. Он знал, что сейчас это можно: мирмидоняне тут же подали ему новое копье и другой, целый щит. Вмешательство Афины не понадобилось, да и не стала бы Афина вмешиваться.

«Это же против правил…» — обреченно подумал Гектор. Если одному из противников все время подавать новые копья, какой же это поединок?!

Как верно сказано в «Илиаде», на теле Гектора была обнаружена не одна рана. Ран было много, из них две или три смертельные… И все они были от разных копий.

Приам наблюдал со стены, как Ахилл привязал тело Гектора к своей колеснице.

Сарпедон, Патрокл, хетты, мирмидоняне…

Теперь царство Трои и Илиона тоже хотело войны.

С легким отвращением глядя на свою рану, Одиссей стоял на песке на том же месте, что и вчера. Сейчас он был здесь один, Диомед пировал с Ахиллом и Агамемноном.

Обезображенный труп Гектора валялся там, рядом с шатром Ахилла. В общем, план сработал, лениво подумал Одиссей.

Но уже следующая мысль пришла живая и веселая: а вправду ли смуглая красавица НЕ БЫЛА женой Менелая?

Что если Агамемнон и Менелай просто не захотели признать ее? Что если Троя привлекательней жены? Тем более, что женой-то уже попользовались.

Менелай прежде никому не показывал Елену. После того, как Тезей выкрал ее из дома Тиндарея, Елена сидела взаперти. Да еще и обычаи данов…

«Как хорошо, что моя Пенелопа верна, разумна, скромна и никому не нужна», — подумал Одиссей правильное суждение.

«Но таких жен, как та, не бросают», — подумал Одиссей суждение спорное.

Он улыбнулся. Он вспомнил тонкие черты Елены. Или не Елены.

Пенелопа начала ждать с той прощальной ночи, которую они еще провели вместе. Если ты желаешь вернуться скоро, сказал себе Одиссей, ты должен разузнать сам — кто такая смуглая девушка, жена Менелая или нет? Было ли оскорбление? Или троянцы действительно хотели вернуть украденное Парисом?

А может, Одиссей обманывал себя. Может, он хотел узнать о ней совершенно другое.

Когда Ахилл отдал тело Гектора за выкуп, действие «Илиады» закончилось. Началась долгая, обыденная осада.

Прекрасная Елена, жена Менелая, светловолосая женщина с замечательно красивой грудью, встретила повелителя покорным взглядом.

Повелитель был чем-то озабочен. Его любовь к ней была затуманена далекими размышлениями о судьбах всей ойкумены сразу.

— Знаешь… — сказал Рамзес и замолчал.

— Что, о Великий Дом? — спросила она.

— Много кораблей острова Кефтиу поплыло на север. С ними Идомен-Ос и Мери-Он.

— Кто это, вожди?

— Ты их не знала? Да, это вожди. Там что-то происходит.

Рамзес Второй Великий вспомнил о советнике. Ему захотелось послать за ним. Рамзес внимательно посмотрел на женщину данов: а она вспоминает о нем?

Сначала она была дерзкой. С некоторых пор ей понравилось быть покорной. Нет, советник подождет. Надо отправить посла к хеттам. Простого посла, обыкновенного, а не такого, который привозит с края света подобных женщин.

— Неужели там все-таки что-то происходит? — спросил ойкумену властитель страны Кемт.

Песнь четвертая

— Я ПОЗВАЛ ВАС, ЧТОБЫ СКАЗАТЬ: ПРОМЕТЕЙ УМЕР.

Афина сидела грозная, юная, невероятно красивая. Хотя нет, если Прометей умер, ее нельзя больше называть юной, ах как жалко! Но ведь черты по-прежнему вызывающе невинны, а взгляд, мудрый и безжалостный, так контрастировал с почти детским обликом… Она сидела ближе всех к Отцу, и слова эти — «Прометей умер» — ее ничуть не испугали.

Гера тоже восседала рядом, по другую руку. Гера последние лет пятьдесят предпочитала золотой цвет: только он мог как-то противостоять глубокой синеве одеяний Афины. Весть Гера восприняла величественно и с некоторым даже пренебрежением.

Афродита не нуждалась в златотканных одеждах, ее светлые локоны на кончиках искрились, а прозрачное платье будто сияло, купаясь в соблазне ее тела. Невероятно-невероятно красивая, она искренне жалела Прометея, но знала, что с ней этого не произойдет никогда. Главное — не терять легкомыслия, дарующего вечную жизнь.

Артемида, нарочито коротко стриженая, в грубо-зеленом с коричневыми разводами лесном плаще, предвкушала очередной гениальный план Отца. Артемида так привыкла сохранять жизнь всему вокруг — растениям, животным, роженицам, младенцам — что перестала заботиться о сохранении собственной. Прометею она помочь не пыталась, поэтому известие оставило ее равнодушной.

Только Деметра истерически боялась. Она и хотела бы, да не могла не видеть, как ее некогда доминирующая роль в пантеоне теряла рейтинг чуть ли не каждое десятилетие. Раньше земледелие казалось чудом. Она выбрала это самое нужное, самое полезное чудо. А теперь, в новое время, сильным и удачливым земледелие кажется уделом посредственностей, вещью необходимой, но простейшей. И сама внешность ее, символизирующая довольство — полное лицо, работящие руки, дынно-арбузных размеров грудь — привлекала уже не так, как прежде, а кое-кого вовсе раздражала…

— Я ЖЕЛАЮ ОБЪЯВИТЬ НОВОЕ ИМЯ.

Аполлон хорошо чувствовал себя и среди олимпийцев, и между смертными: число храмов росло, искусства развивались, а чудесные пропорции позволяли любоваться собой в зеркалах озер, в крайнем случае — в зрачках собеседника. Отец почему-то не любил, когда он являлся на собрания с одним лишь фиговым листком, даже и с тремя фиговыми листками, а тем более без оного, поэтому музы соорудили златокудрому некое воздушное серебристо-голубое покрывало.

Арес был в огненно-красном, чем жутко возбуждал Афродиту. Новое имя его не пугало, как и судьба Прометея. Но он решил, что для верности надо срочно затеять парочку веселых войн.

Гермес был в ярко-желтом. Новое имя пантеона подлежит оценке, подсчету и измерению. И обязательно нужен избранный, хорошего избранного у Гермеса давно не было.

Гефест косился на ярко-желтое справа и огненно-красное слева. Гермес и Арес затмевали его. Впрочем, Гефест не беспокоился о продлении существования, о рейтинге, о храмах: олимпийцы не умеют обходиться без него, пусть сами что-нибудь придумают. Все, во что они одеты нынче, сделано им. Себе он оставил кожаные штаны и мантию цвета металлик, недоступного смертным. Но мантию он забыл, а штаны прожег на коленях.

— САКРАЛЬНОЕ ИМЯ — ДИОНИС. МНЕ ОНО НРАВИТСЯ.

Аид, с ног до головы в черном, с багровой полосой на груди, спросил:

— В одном из последующих языков его имя, кажется, будет означать что-то неприличное, нет?

Посейдон угрюмо молчал. Он злился на Афину. Как посмела девчонка опять выбрать то же, что и он, его цвет, в точности, до оттенка?! Владыке морей хотелось разорвать собственный глубоко-синий костюм.

— Что ему дано?

— Какие его символы?

— Где он появится?

Для Зевса Гефест постарался. Слепящее платье Отца не было белым, оно становилось зеркальным для любого взгляда. Одиннадцать бессмертных видели в нем себя.

И вопросы отражались, как лик титана Прометея в водах Стикса.

Стикс — река мертвых.

А людей на Земле было еще совсем мало, и ветры овевали ее, Землю, и кружились птицы над горой Олимп, над невырубленными лесами и неукрощенным морем. Эти двенадцать разговаривали, а где-то существовал древний пантеон, и где-то далеко на востоке другие двенадцать, и за великим океаном еще кто-то… И смертный, засыпая, не представлял, как он свободен; а просыпаясь, не ведал, как много от него зависит, от его решения, кому из богов вознести слабые просительные молитвы.

— Помните, когда Отец освободил Прометея, орел долго не мог найти себе места, — сказал Гермес.

— Ты думаешь, нам будет чего-то не хватать? — спросила Гера.

Афина встретилась взглядом с Посейдоном. Эти двое тут же выбыли из общей беседы, так как ни один не желал первым отвести взгляд.

— Кстати, на Илионской равнине намедни перебили кучу народа, — небрежно бросил Аполлон. — Кто-то имеет отношение?

— ЭТО ВТОРОЕ ДЕЛО, ИЗ-ЗА КОТОРОГО Я ВАС ПОЗВАЛ.

— В чем проблема? Война есть война! — сказал Арес.

— В ТОМ, ЧТО НЕ ТЫ ЭТУ ВОЙНУ СОЗДАЛ.

— И никто из нас, — добавила Гера.

— ДА ПРЕКРАТИТЕ ВЫ ДВОЕ!

Гефест встал и проковылял между Посейдоном и Афиной. Увидев препятствие, оба прекратили безмолвный поединок и посмотрели на Зевса.

— Я не затевала эту войну, — сказала Афина.

— Я тоже, — сказал Посейдон.

— Но я начал войну Геракла с Лаомедонтом, родителем Приама, — торжественно заявил Арес. — Это была последняя Троянская война, и Геракл захватил город.