Игра на чужом поле - Дмитрий Валерьевич Иванов Страница 38

С наглядной агитацией в этом зале реально было плохо: голые стены, ни плакатов, ни даже фотографий местных чемпионов. Решил оставить клубу свои перчатки. Как только объявил об этом, зал взорвался восторженными воплями, такими громкими, что казалось, стены рухнут. Эти перчатки я прихватил из запасных, специально на случай чего-то подобного. Да, они изрядно пошорканные, но именно в этом их фишка. Новенькие можно в магазине купить, а такие, потрёпанные, несут свою историю. Сразу видно: эти перчатки побили немало морд, причём вот буквально вчера одну норвежскую…

Неожиданно в зал ворвалась разъяренная фурия лет сорока, стильно и дорого одетая в брючный костюм. Дамочка, сверкая бриллиантами в серёжках и массивном колье, почему-то тыкала наманикюренным пальчиком в мою сторону и что-то громко вопрошала на норвежском. В другой руке у неё был сотовый телефон — а это в Норвегии сейчас роскошь. И вообще, всё во внешнем виде незваной гостьи кричало: я не из тех, кто терпит отказ.

Фотограф, явно привыкшая к таким сценам, спокойно щёлкнула меня ещё раз и, пожав плечами, произнесла:

— Я, мамма — де ар хам!

Слова прозвучали как приговор.

— Кто хам? — я на всякий случай сделал шаг за подростка-толстяка, ведь гостья была очень убедительная в своей ярости и направлялась прямо ко мне.

— Она сказала: «да, мама — это он», — перевел Николай, явно не понимая причину волны злобы и ненависти, исходящую от незнакомки. Да и я её не понимал.

— Чё надо? — с опаской спросил я, но ответа не дождался: дама рванула на меня, как разъярённая тигрица. Удар когтями по морде был бы неизбежен, если бы я не был олимпийским чемпионом по боксу. Нырнув под круговой удар дамочки, я почувствовал, как её маникюр свистнул где-то в районе моего уха.

— Спроси, что этой дуре надо! — в шоке выкрикнул я Коляну, отходя назад.

— Хва виль ду, дин тоске⁈ — запальчиво закричал Колян, стараясь заслонить меня своим худощавым телом. Всё-таки мы, советские, своих в беде не бросаем!

Но он зря перевёл мой вопрос дословно.

— Хва са ду, рассэр⁈ («Что ты сказал, русский⁈») — дама тут же переключилась на него и манула когтистой рукой ещё раз!

Николай, увы, не обладал моей ловкостью, и на его щеке тут же расцвели три ровные, глубокие царапины. Мне стало реально страшно: дама явно не собиралась останавливаться, а бить её я не мог — всё-таки женщина. И что делать?

Поцарапанный переводчик разом прекратил свои героические попытки по моему спасению и быстро отскочил за мою спину в испуге. И старик, местный глава, и тренеры, которые вели занятия, тоже испуганно шарахнулись, не пытаясь защитить знаменитого гостя, чьё имя носил их клуб. Короче, всё были в шоке, кроме детей. Пацанва она и в Норвегии пацанва. Мальчишки вместо страха проявили неожиданную смелость: щуплый очкарик рванул к толстяку, чтобы объединиться для защиты своего спортивного кумира.

Но спасла меня любовь норвежской принцессы. Марта, опомнившись, заступила дорогу фурии и на повышенных тонах принялась с ней общаться. При этом глаза моей подруги сверкали не хуже бриллиантов на шее у дамочки, а в голосе чувствовалась нотка королевского гнева.

— «Это спорт! Тут всё бывает», — тяжело дыша переводил Николай, показывая высокую психологическую устойчивость. Вот она, советская закалка! Не медведь же лапой двинул, а всего лишь слабая… гм-м женщина.

— А она что отвечает? — шепчу я.

— «Он покалечил моего сына! Чудовище! » — послушно переводит Колян.

Марта, не давая когтям, которым бы позавидовал сам Фредди Крюгер, пролить и мою кровь, наконец, прояснила ситуацию:

— Это мама твоего вчерашнего соперника. А это его сестра.

Тут в зале возник ещё один персонаж — водила Марты, и в руках у него тоже был сотовый кирпич. Йоханссон остановился в дверях и торжественным тоном что-то громко объявил.

— А? — не понял я, хотя все остальные поняли прекрасно и замерли как по команде.

— «Госпожа Марта, телефонный звонок! Его величество король Улаф пятый на проводе!» — опять отличился переводчик и добавил уже явно от себя: — Да ну нах…! Что, правда?

Глава 17

Сказанное Йохансоном было услышано всеми участниками конфликта, а также воздержавшимися. Король! Тем более и Хокона, и Марту в гимназии знали, а значит, понимали, что в теории король мог и звонить по сотовому внучке. «Да он старый, и, может, с техникой не дружит, но это же наш король!» — примерно такие мысли, я думаю, вертелись в головах норвежских граждан.

Что думал Колян, я уже слышал. Даже свирепая мама побитого мною боксёра остановилась на мгновение, но этого мига хватило и тренерам, и господину Йонасу, чтобы осмыслить происходящее и сделать единственно верный шаг. Встать на мою защиту, разумеется. Тётка, внезапно оказавшись одна против троих соотечественников, да ещё с явной поддержкой двух русских, в драку больше не кидалась. А тут ещё Николай перевёл фразу брата Марты, сказанную девушке-фотографу:

— «Я сейчас полицию вызову! Успокой свою мамашу!»

Хокон хоть и не лез меня заслонять своим пока ещё довольно тщедушным телом и, уверен, понимал, что угрозы никакой нет, но в стороне не остался. Малорик!

Мамаша же теперь кричала не столько на меня, сколько на тренеров.

— «Да он покалечил моего ребёнка! Чертов русский! Мальчик в больнице!» — обрывками переводил Колян. То ли боялся передать накал эмоций, то ли просто старался, чтобы я понял суть, а не поток слов. А может, всему виной была его исцарапанная физиономия.

Тем временем Марта, уже совершенно серьёзно, сделала шаг вперёд и…

Девушка встала в неумелую, но боксёрскую стойку, как бы подчеркивая, что своего Штыбу она бить не даст. Разве что сама… потом, если будет за что.

Да что за глупости в башку лезут!

— Щёлк, щёлк, — сестрица боксёра, очевидно, тоже местная гимназистка, продолжала фотографировать меня с остервенением папарацци. Ну точно компромата для газет наделает!

Но и эту проблему снова решила моя возлюбленная. В этот момент я, наверное, впервые по-настоящему осознал её чувства ко мне — не просто симпатию или увлечение, а нечто гораздо более серьёзное. Марта, сделав пару шагов, выхватила фотоаппарат, может, и дорогой, кстати, и раскрутив его за ремень, как пращу, впечатала в пол, заставляя аппарат, жалобно звякнув,