Валерий Елманов - Витязь на распутье Страница 39

Нет уж, пока о Ксении мне лучше помалкивать. Зато напомнить Дмитрию его собственные слова не помешает. Ну-ка, ну-ка, неужто ты, государь, настолько не боишься Густава, что готов доверить ему армию для завоевания Эстляндии? А не думаешь ли ты, что он после…

Но увы – и тут мимо. Не боится он и ничего такого не думает, поскольку уверен в королевиче, который простодушен, аки малое теля, а посему вреда от него Дмитрий не мыслит ни ныне, ни впредь. Даже Симеон Бекбулатович[78], хотя дряхл и немощен, да к тому же чуть ли не вовсе ослеп, в сравнении с Густавом выглядит куда опаснее.

Оставалось только осведомиться:

– А что, так уж приспичило?

Дмитрий сокрушенно развел руками:

– Родить нельзя годить. Такое дело, что неволя приспела, потому хошь роди, да подай.

Ну да, ну да, вот только «рожать» мне, а даже суррогатную мамашу никто не торопит проделать это раньше положенного срока.

Ишь ты – даже с латыни на народные прибаутки перешел. Но я сдаваться не собирался, отвечая в том же стиле, благо что за короткий срок пребывания в Костроме пополнил свой запас пословиц и поговорок чуть ли не вдвое. Одни скоморохи чего стоили. Едва что-то не получается, так сразу давай винить друг друга, да не просто, а с вывертом, со всякими шуточками да прибауточками, присказками да присловьями. Что и говорить – великое дело привычка.

Да и от остального люда наслушался изрядно, и не просто наслушался, но и сам стал к ним прибегать гораздо чаще, нежели прежде. А куда деваться? Коли хочешь добиться взаимопонимания, то с каждым лучше всего разговаривать на привычном для него языке.

– Вот так тебе сразу вынь да положь, – огрызнулся я. – Говорю ж, на всякое хотенье есть свое терпенье. Глаз у меня меток, да зуб нынче редок. Необученные они у меня до конца, как бы худа не было. В народе говорят, в ложке Волги не переедешь, а не по силе поднимешь – живот надсадишь.

– Так ты что, боишься, что животов много утеряешь? – хмыкнул Дмитрий.

– Боюсь, – откровенно сознался я. – Животы – не нитки: взрежут – не подвяжешь. Вон я их сколько учил, жалко, если все прахом, а так оно и случится, ибо пока что несподручно моим теляти волка лягати.

– Бабы еще народят, – отмахнулся Дмитрий. – А обучены они у тебя славно, грех жаловаться. Хороши теляти, кои всех моих немцев скрутили.

– Да их у тебя и было-то в карауле всего ничего, – уточнил я. – А там в каждом городе сотни. Да и тут… Если б мне не удалось вовремя изнутри подоспеть, все равно твои шум бы подняли. Словом, учить еще да учить моих гвардейцев.

– Учебой так, как на деле, все одно не выучишь. К тому ж мне и впрямь приспичило. Тут хоть падай, да прядай. Опять же ты сам мне сказывал, что нет ничего недоступного для смертных, – отчеканил Дмитрий и, хитро улыбаясь, добавил: – А уж для иных прочих, кои не совсем смертные, и речи нет. Им и вовсе о недоступном сказывать негоже, ибо стыдоба. А людишек получишь, в том не сумлевайся.

– Сказал же, что не возьму, – отказался я. – Кнута в оглоблю не заложишь. А коль к ней и привяжешь, так все одно – на кнуте недалеко уедешь. Мои ратники хоть немного науку освоили, а твои стрельцы в той войне, которую я запланировал, считай, и вовсе не грамотные.

А в заключение осведомился, хорошо ли он подумал, прежде чем все это затевать, и заодно процитировал:

– Не следует начинать сражение или войну, если нет уверенности, что при победе выиграешь больше, чем потеряешь при поражении. Те, кто домогаются малых выгод ценой большой опасности, подобны рыболову, который удит рыбу на золотой крючок: оторвись крючок – никакая добыча не возместит потери. – И, не удержавшись, съязвил: – На твоем месте я бы непременно прислушался к словам этого человека. Все-таки он – родной брат твоего пращура Пруса.

– Ты намекаешь, что сие поведал…

– Гай Юлий Цезарь Октавиан, – подхватил я, – прозванный Августом. Может, откажешься, пока не поздно?

Некоторое время Дмитрий молча смотрел на меня, словно размышляя о чем-то, но явно колеблясь – говорить или не стоит. Затем решился, отчаянно тряхнул головой и указал мне на стул.

– Ну тогда присядь да послушай меня. Пред тобой ныне буду как на духу. Да и к чему скрывать, ежели ты все мои тайны ведаешь.

«Ты даже не представляешь, насколько это верно, – усмехнулся я в душе. – Мало того, я еще знаю и то, о чем ты и сам не догадываешься…» Однако к делу. И я, усевшись, сложил руки на коленях, подобно послушному ученику, и внимательно уставился на своего собеседника.

Излагал Дмитрий путано, перескакивая с пятого на десятое – видно было, что говорить все это ему крайне неприятно и побуждает к тому лишь крайняя нужда.

Если кратко, то соседи-короли его попросту послали. Деликатно, разумеется, в рамках дипломатии, но тем не менее. Куда? Ну они хоть и иноземцы, а послали по-русски, то есть далеко и за пределы обитаемых земель, отнюдь не собираясь признавать его великие титулы.

Во всем остальном полный порядок – примите наши поздравления в занятии московского трона и уверения в нашей любви и дружбе. На самом деле звучало, может быть, и не так, но поверьте, что смысл их посланий я изложил в точности – масса сладких, ничего не значащих слов, а вот обращение…

Ну ладно, когда титул «непобедимый кесарь» игнорирует император Священной Римской империи германской нации Рудольф II – тут еще можно как-то утереться, но совсем другое, когда точно так же поступает шведский Карл. А Жигмонт, то бишь король Речи Посполитой Сигизмунд III, зашел еще дальше. Если те хотя бы признали Дмитрия царем, то чванный поляк не сделал и этого, ограничившись в своем обращении «великим московским князем».

Более того, его посол Александр Гонсевский, который привез поздравление со столь уничижительным титулом, сообщил от имени короля и по большому секрету, что Сигизмунду стало известно, будто далеко не все люди на Руси преданы новому государю. Однако пусть Дмитрий не беспокоится, ибо король помнит о братской любви и не отступится от обязательства помогать своему восточному соседу, разумеется, если будет видеть от него взаимность, каковая состоит в выполнении своих письменных обещаний.

Далее последовали просьбы, причем по своему бесцеремонному тону больше напоминавшие требования, адресованные сувереном своему вассалу. Мол, когда в Москву приедут шведские послы, то Дмитрий должен не только не принимать их, но пленить и отправить к польскому королю. По сути, выполнение одного этого было равносильно объявлению войны Карлу. Остальное из просимого-требуемого масштабом помельче, но про Густава Сигизмунд тоже не забыл. Дескать, ни к чему предоставлять шведскому королевичу приют и честь. Не преминул король упомянуть про смоленские и новгород-северские земли – коли обещал, так отдай.

Наглость, конечно, кто спорит, но ведь касаемо титула Дмитрий сам во всем виноват – какого лешего он загнул так высоко?! Не удержавшись, я хотел было сказать это, но Дмитрий как чувствовал, сыграв на опережение.

– Ты тута сказывал, будто Русь возлюбил. Тогда сам помысли… – И он принялся пояснять, что звание кесаря употребил не ради собственного величия, но единственно ради возвышения всей русской державы.

Мол, не зря сказывают, что встречают по одежке. Вот такой одежкой и является для правителя его титул. И когда не только не упоминают новый, но даже умаляют старый – это и унижение, и оскорбление, и вообще черт знает что.

Ладно, тут спорить не приходится, и я промолчал. В целом парень прав, хотя все равно несколько погорячился с этим «непобедимым кесарем». Вот только при чем здесь война со шведами, которые вроде бы, напротив, – враги Сигизмунда? Выходит, прямой резон вступить с ними в союз, направленный против Речи Посполитой. Или Дмитрий глупее, чем я думал, и настолько наивен, что полагает, будто, если он в чем-то уступит поляку, тот сразу начнет именовать его императором? Так это он зря. Более того, на мой взгляд, ему ясно намекнули, что даже царский титул еще надо отработать, потому и умолчали о нем, приберегая для торга. Очень умно – если мальчик окажется послушным, в следующей грамоте можно его и указать, кинув как кость собаке. И получится, что, с одной стороны, вроде и уступили, а с другой – оставили все без изменений.

Но оказывается, Дмитрий придумал комбинацию похитрее, чтобы убить одним выстрелом двух зайцев. Дескать, хорошо бы, если б Густав и я завоевали помимо эстляндских земель, принадлежащих Карлу, еще и два-три расположенных в той же Эстляндии городка, которые находятся под властью поляков. Вот тогда-то Сигизмунд не просто взвоет, но и, прислав своих послов с грамотами, обратится к нему как положено.

– А если нет? – осведомился я.

В ответ Дмитрий многозначительно развел руками.

– Он мне нет, и я ему тоже нет. – И он на всякий случай – вдруг я не понял – пояснил.