Владимир Свержин - Железный Сокол Гардарики Страница 39

– Вольно же вам… – начал было я, когда чернополый всадник вновь оказался рядом.

Мои слова были прерваны громким ржанием. Я оглянулся. На гребне недалекого холма сбоку от нас маячило с полсотни всадников, над которыми реяло червленое знамя с серебряным атакующим соколом.

– Мятежники!

Сон испарился в один миг.

– Отходим! Возвращаемся! – скомандовал я, понимая, что не желаю в этом бою участвовать ни на одной из сторон, и тут же почувствовал, как в мой бок уперся пистолетный ствол. Я обернулся. Глаза Никиты глядели холодно и жестко.

– Молчите! Следуйте за мной.

Глава 15

Познай истину, и истина сделает тебя свободным.

Я удивленно глядел на опричника, пытаясь сообразить, что происходит. Куда подевалась вся его флегма?! Голубые, в цвет морозного неба, глаза Никиты смотрели жестко, и у меня не было даже тени сомнения в том, что стоит лишь шелохнуться невпопад, как мой неусыпный страж, не задумываясь, спустит курок.

– Это измена? – тихо, чтобы не раздражать кромешника, уточнил я, придерживая коня.

Не то чтобы я ожидал прямого ответа, но мне нужно было несколько секунд, чтобы оценить сложившуюся ситуацию.

– Вперед, вперед, – не утруждаясь ответом, скомандовал Порай, кивком указывая в сторону леса.

Над нашими головами с холма раздался забористый разбойный свист, и, скосив глаза, я увидел, как в панике разбегается наша свита, ища спасения в окрестных буераках.

– Быстрее! – напористо торопил Никита. – Быстрее!

Мы двигались по лесу уже почти час. Я напряженно прислушивался, пытаясь различить вдалеке звук сигнальной трубы или боевые кличи столкнувшихся противников. Но битва на проезжем тракте, даже если она разыгралась, уже была слишком далеко. Лес становился все гуще, и нам пришлось спешиться, продолжая путь с конями в поводу. Никита шел чуть впереди, раздвигая гибкие ветки длинным пистолетным стволом. Пожалуй, сейчас мне не составило бы труда обезоружить кромешника, а то и вовсе вывести его из строя, но я отлично помнил, что такое новгородские леса. Здесь можно блуждать до конца дней, так никогда и не дойдя до людского жилья. Впрочем, при немереном числе медведей, рысей, волчьих стай и диких вепрей в этих местах ожидание конца дней вряд ли затянулось бы надолго. Однако уверенность, с которой шел мой вероломный проводник, заставляла думать, что он точно знает, куда мы направляемся. Поэтому, невзирая на встревоженные комментарии и энергичные советы Лиса на канале закрытой связи, я молча шел за Никитой, ожидая финишной ленточки нашего забега. Кроме всего прочего, меня смущала одна довольно странная деталь: под стволом пистолета заставив меня уклониться от прежнего маршрута, опричник даже не удосужился отобрать у меня оружие. Устав теряться в догадках, я остановился посреди крошечной полянки и заявил тоном, не терпящим возражений:

– Я требую объяснений!

Впрочем, опричник теперь и не думал упираться.

– У меня приказ: в живе и здравии доставить вас пред Гернелевы очи. Я за то головой отвечаю. Касательно же остальных – пусть их Бог охраняет. Разбойнички сейчас, поди, добро из возка делят, и, стало быть, нас ловить им недосуг. Пусть себе жируют напоследок, а той порой сотник им на голову, как беркут, и случится. Мы же покуда без хлопот до самого места доберемся.

Все это звучало довольно складно. По моим расчетам, до пункта, обозначенного дядюшкой для предполагаемой встречи, действительно оставался примерно день пути, во всяком случае, по хорошей дороге, но…

– До какого места? – уточнил я, сознавая, что самозваный претендент на роль Ивана Сусанина никак не может знать, куда именно я направляюсь.

– До того самого, где вам с родичем вашим увидеться надлежит, – не желая продолжать беседу, нахмурился опричник. – Отдохнули небось? Идем скорее, до тропы уж недалеко.

Судя по мрачному выражению его лица, дальнейшие расспросы были абсолютно бесполезны. Никита повернулся и зашагал, играючи обходя буреломные завалы и, по всему, вполне ясно представляя себе, где находится и куда путь держит. Как он и обещал, тропа, вернее, узенькая стежка, ужиным следом вьющаяся между деревьев, оказалась совсем рядом. Двигаться по ней было бы чуть легче, если б не туча комарья, гудевшая вокруг с назойливостью бродячих коммивояжеров. Правда, эти твари ничего не предлагали купить «почти даром», но все едино крови попили… Лошади судорожно отмахивались хвостами, пытаясь разогнать кровососов. У нас с Пораем хвостов не было, а жаль, сейчас как раз пригодились бы.

Долго ли, коротко, лес начал редеть. Впереди показалась большая прогалина, освещенная солнцем, наконец пробившимся сквозь клочковатую пелену туч.

– Стой. – Мой проводник решительно поднял руку, загораживая путь. – Дальше ходу нет. Дальше Шишигина гать.

– Что? – в недоумении переспросил я.

Опричник подобрал с земли валявшуюся шишку и швырнул ее в густую зелень, покрывавшую лесную опушку. Метательный снаряд описал широкую дугу и исчез из вида с чавкающим звуком.

– Шишигина гать – место недоброе. – Опричник задумчиво глянул в небо. – Скоро, Бог даст, совсем прояснится. Тогда, стало быть, через чарусу и пойдем.

Я удивленно глянул на спутника. Система «Мастерлинг», теряясь в догадках, предложила мне на выбор: Чаруса как географическое наименование, диалектное название болота или же некое зачарованное место.

– Через что пойдем?

– Через топь эту самую.

Никита открыл седельную сумку и стал вынимать из нее предметы, на первый взгляд, так же пригодные для переправы, как дамские прокладки с крылышками для трансатлантического перелета. Перед моими глазами появились бусы, алые ленты, колокольцы. Затем кромешник вытащил пару гребней и, протянув один из них мне, проговорил тихо:

– За кустами укройся, да не шелохнись. Как бы здесь дело ни пошло – молчи, будто каменный. А гребень зубцами к болоту держи, не опускай.

– Может, все-таки объяснишь, что происходит? – потребовал я.

Никита почесал затылок и еще раз глянул на тающие в небе тучи.

– Отчего ж, пока совсем не развиднеется, можно и объяснить. Я так мыслю, у вас по-иному ведется, а только у нас так сказывают. Когда Господь землю сотворил, велел он бысть воде – и стала вода. И ходил Бог по воде, аки посуху, ибо никакой иной суши не было. Тогда позвал Бог черта из пекла и велел ему земли со дна достать. Черт нырнул, схватил в пригоршни, сколько мог, да Господу в самые руки и принес, да только ж не всю. Горсть той землицы он за щекой припрятал – авось на что сгодится. Начал Всевышний землю по воде разбрасывать, и основалась суша великая и малая, и стала на той суше трава зеленеть, да деревья произрастать. И у черта во рту – тоже. Испугался нечистый, выплюнул ее. С той поры и встречается в иных местах такое самое что ни на есть гнилое месиво – ни тебе вода, ни тебе суша. По-нашему – чаруса. Хозяином в ней – чертов кум, Вир-болотник. С этим гадом трясинным никакого сладу нет. Ему большей радости не сыщется, как душу живую погубить. Ходит он впотьмах по топям с гнилушкою-светильней да путников, дерзнувших ночною порою в лес сунуться, к себе приманивает. Идет себе человек, идет. Вроде как твердь вокруг, березки вон растут, ан вдруг огонек гаснет, а под ногами самая бездна ненасытная. Однако ж днем, когда Болотник спит, чарусами заправляет полюбовница его. А та с чертом родства не водит – завсегда родом из земных девок. Бывает, пошепчет какой дурехе бабка-колдунья, что Вир за единую ночку вечной юностью платит, та уши развесит, да и пойдет с бесовым кумом блудить. А только в чертоге Вировом одна только ночь и есть. День там никогда не наступает. Так что не впрок девахе та плата выходит… А теперь нишкни! Заболтался я с тобой! Солнышко проглянуло. Самое время с болотницей поторговаться.

Порай резко повернулся и двинулся к краю трясины. Я глядел ему вслед, стараясь держать гребень зубами к болоту и не обращать внимания на тонко ноющий гнус, висящий вокруг плотной стеной. По неведомой причине опричником эти мерзкие вампиры брезговали, мной же лакомились с нескрываемым аппетитом. Никита подошел к поваленному дереву, должно быть, сваленному осенней бурей, и, усевшись у торчавшего лосиными рогами корневища, закричал во все горло, время от времени бросая перед собой шишки.

– Эге-гей, болотница-девица! Выходи подивиться! Летел сокол по белу свету с острова Буяна, через четыре стороны. Нес в когтях кольцо златое, а на крылах ленту шелкову, в клюве же остром – зеркальце заветное.

Голос Порая звучал распевно, без малейшей запинки, так что даже бегавшие по предательской прогалине кулики глазом не повели. Опричник пел и пел, когда вдруг зеленая ряска вздыбилась огромным мутным пузырем и пошла волнами. Достигнув критических размеров, пузырь лопнул, являя ту самую девицу-болотницу, к которой взывал мой проводник. Я невольно вздрогнул и покрепче сжал костяной гребень. Насколько я представлял, этот предмет обладал некими магическими свойствами, но, убей Бог, не помнил какими.