Алексей Шепелёв - Грани судьбы Страница 39

— Я был один! — звонко выкрикнул мальчишка. — Правда!

— Ты должен рассказать нам всю правду, только тогда можешь рассчитывать на милость. Назови всех, и тебе сохранят жизнь.

Милость инквизиторов нужна была Серёжке не больше, чем рыбке — зонтик. Ему бы другого добиться — чтобы оставили в покое на день-другой. Иначе, стал бы он разговаривать с этим Сучапареком. Сообщил бы ему в очередной раз, что дракошка улетел, а потом бы наблюдал, как тот от злости бесится. Но сейчас, после слов Наромарта, злить инквизитора совсем не хотелось. Наоборот, было огромное желание сказать ему что-нибудь такое, чтобы ушел он из камеры довольным и счастливым и на некоторое время о Серёжке позабыл. Только вот, ничего такого парнишка сказать не мог. Инквизитор хотел во что бы то ни стало узнать имена сообщников, которых у Серёжки и правда не было… А если бы они были, то мальчишка их никогда бы не назвал.

— Я один освободил дракона, — устало повторил Серёжка.

— Тебе сегодня показали, что бывает с теми, кто не говорит правды?

Мальчишка только плечами передёрнул. Ну, показали, дальше-то что? Как будто, это что-то может изменить.

— Если и дальше будешь молчать, то к тебе применят более суровые методы убеждения.

Нахально хмыкать Сережка не стал, чтобы лишний раз инквизитора не злить. И так ясно, зачем они сейчас припёрлись: попугать на ночь глядя. Такая вечерняя сказка, чтобы лучше спалось. Непонятно только, зачем у лысого Бодака коробка. И любопытно, что в ней прячется.

— Я же и так вам говорю: я выпустил дракона. Один я. Больше никого не было.

Отец Сучапарек покачал головой.

— Ты знаешь, какая казнь полагается за это преступление?

Мальчишка молчал.

— Виновный в том, что устроил побег дракону, должен быть одет в просмоленную одежду и заживо сожжен на костре.

Инквизитор внимательно наблюдал, какую реакцию вызовут его слова, и остался разочарован. Дикарёнок явно был удивлён и испуган, было видно, как изменилось его лицо. Но, даже поняв, что его ожидает, Шустрёнок не пополз на брюхе вымаливать себе пощады, не разрыдался и не кинулся называть сообщников. Так и продолжал молча сидеть на лавке.

— Если расскажешь правду, я облегчу твою судьбу. Твоя смерть будет лёгкой, а может быть, я даже сохраню тебе жизнь, — на всякий случай добавил отец Сучапарек, хотя не сомневался, что мальчишка это понимает. Понимает, и, тем не менее, молчит.

— Значит, не хочешь. Но имей ввиду, просто так ты не умрёшь. Бодак, покажи-ка ему, что его ожидает.

Лысый с видимым удовольствием откинул крышку короба и вытащил оттуда плётку с короткой ручкой и длинным кожаным ремнём с металлической каплей на свободном конце.

— Будешь молчать — завтра в полдень узнаешь, что это такое, на своей шкуре, — пообещал инквизитор.

Серёжке было даже не столько страшно, сколько обидно. Ради того, чтобы вырвать себе отсрочку на день-другой, он рассказал инквизиторам всю правду, а толку? Что молчи, что говори — результат один и тот же. Допросчиков устроил бы только один вариант: мальчишка должен был назвать всех своих сообщников. Но ведь их не было! Из головы ведь заговорщиков не придумаешь. А назвать реальных людей нельзя: здесь не советская милиция, которая отпускает тех, кто не виноват. Инквизиторы разбираться не станут: раз назвали сообщником, значит — виновен. Будут спорить — и их плетью.

Так повести под беду человека Серёжка Яшкин не мог. Даже ланисту Луция или Меро. Подло это, а стать подлецом мальчишка не хотел. Ложиться самому под плеть, конечно, тоже не хотелось, но меньше, чем избежать мук такой ценой.

— Не боишься плетей, — по-своему истолковал молчание мальчика Сучапарек. — Что ж, у нас для тебя найдётся и ещё кое-что. Покажи ему, брат Бодак.

Лысый согласно кивнул и снова забрался в коробку. Серёжка ожидал, что палач достанет что-то большое и очень страшное, а тот, к удивлению мальчишки, вытащил пустую щепоть. Парнишка удивлённо хлопнул глазами, но потом разглядел в руке Бодака толстую иглу, наподобие той, которой отец шил брезентовую лямку у рюкзака. Знатная иглища, раза в три толще обычных швейных. Только сейчас-то она при чём?

Отец Сучапарек проследив недоумевающий взгляд Шустрёнка, мысленно выругался. Нет, ну всему же должен быть придел. Похоже, дикарёнок был настолько дик, что не подозревал, зачем у палачей существуют иглы. Откуда он только свалился на голову толийских блюстителей божественного порядка? Ведь Инквизиция строго бдит и сурово карает отступника в обеих Империях, да и во многих независимых землях. Пока — независимых. Ну а там, где официально инквизиторов нет — в Кагмане, Аяве и ещё нескольких мелких богопротивных государствах, всё равно есть палачи. Потому что без казней и пыток власти нельзя. Что же это за власть будет и кто станет её бояться?

— Не понимаешь, что это значит? — с напускной ласковостью спросил Верховный Инквизитор у растерянного мальчишки.

— Нет…

— Это называется «иголка». Мы будет калить их на углях, а потом вгонять тебе под ногти. Понимаешь?

Чего-то такого Серёжка и боялся, но до последней секунды надеялся, что с ним этого не случится. Зря! Сучапарек и его слуги — зверьё, такие же, как фашисты. Это же надо, как он вляпался. И что теперь делать?

Рассказать? А что рассказать, если рассказывать нечего? Молчать, как партизан на допросе? Очень остроумно. Того, кто придумал эту шутку, неплохо бы сюда, на допрос. А Серёжка бы охотно посмотрел со стороны, как шутник выпутается из ситуации.

Но ведь должен же быть какой-то выход… Должен!

Верховный Инквизитор Толы видел, как побледнело лицо Шустрёнка. Мальчишка был растерян и подавлен, как это и должно было быть. Что ж, бывает детская такая бравада, любят малыши изображать из себя героев. Вот только изображать героя и быть героем — не одно и то же. Когда нужно перейти границу игры и реальности, то шелуха красивых одежд слетает и… Отец Сучапарек бросил взгляд на пленника и усмехнулся. И остаётся маленький, худющий, взъерошенный, беззащитный мальчишка.

Инквизитор молча усмехнулся. Пусть подумает, пусть оценит, пусть шкурой почувствует безвыходность своей ситуации. Сейчас лучше помолчать. Собственный страх сейчас давит на дикарёнка сильнее любых угроз и крика. Многозначительное молчание допросчика страх только усиливает: откуда мальчишке знать, что за ним скрывается. Неизвестность часто пугает человека больше, чем зримые ужасы. Любое же слово, напротив, способно будет породить у Шустрёнка мысль о том, что инквизиторы в себе не уверенны, и тем увеличить тягу к сопротивлению.

Серёжка был готов чуть ли не разреветься от обиды: не знал он, что делать, как поступить. Не знал — и всё тут. Ничего в голову не приходило. Поглупел он, что ли от страха? Очень бы пригодился хороший совет, но кто сейчас поможет? Как же трудно, когда надо решать, а спросить некого…

Надо решать, а спросить некого…

Ну да, старый моряк из сна на корабле. Как он говорил?

"Тогда, просто скажи себе: "Я — Серёжка Яшкин, такой, какой я есть". А потом представь себе, сможешь ли сказать так после того поступка, который хочешь сделать. Именно сам себе сказать, не так важно, что скажут другие. Если думаешь, что прав, поступай так, как считаешь нужным".

И вдруг сразу всё стало простым и ясным. Не нужно хитрить. Надо просто понять, чего делать нельзя, а потом поступить иначе. А нельзя предать. Нельзя ничего говорить про Наромарта, Балиса Валдисовича и остальных. Про Риону и злого волшебника — иначе инквизиторы попытаются помешать освобождению девочки. Может, и не попытаются, но рисковать нельзя.

Всё остальное — можно. А поскольку красиво врать Серёжка Яшкин никогда не умел, то оставалось только говорить правду. Ту, которую можно было сказать.

Мальчишка уставился на пальцы ног и пробурчал:

— Я сказал правду. Дракона освободил я один, и никто мне не помогал. Не верите — ваше дело. А только если не было сообщников, значит, не было. Не придумаю же я их прямо здесь, правильно?

— Только посмей что-либо придумать! — выводы из путанных слов мальчишки отец Сучапарек сделал в соответствии с собственным жизненным опытом. — Мы из тебя правду вырвем, так и знай.

— Ну, не было никого ночью во дворе, — с отчаянием в голосе произнёс Шустрёнок. — Если бы кто — куда бы они убежали? Там же кругом охрана. Меня же схватили. Одного.

— Охрана, — пренебрежительно фыркнул инквизитор. — Одно название, что охрана. Тебя, глупого, и то случайно схватили. А тот, наверное, был поумнее.

— Не было никакого тота, — безнадёжным голосом ответил Серёжка и снова опустил взгляд себе на ноги. Сучапарека не убедишь. Делать нечего, иголка — так иголка. В конце концов, другим и хуже приходилось.

— Хорошо, — вдруг согласился отец Сучапарек, — освободил дракона ты, может быть, и один. Но кто-то тебя научил, верно? Скажи нам, кто это было.