Мир-о-творец (СИ) - Ланцов Михаил Алексеевич Страница 39

Худощавая.

Светлые длинные волосы, заплетенные в густую косу.

Голубые глаза.

Тонкие черты лица.

Пылкий, горячий взгляд.

Уверенные движения, чуть более суетливые, чем хотелось бы, но уверенные. Властные.

Она была окружена группой здоровенных темнокожих воинов, которые слушались ее беспрекословно.

Иными словами – впечатление производило довольно интересное. Чувствовалось, что она уверена в себе. Даже больше, чем некоторые бояре.

Больше всех на нее «любовался» Френсис Уолсингем. Он очень хорошо разбирался в людях и ему нужно было понять – сможет их маленький коллектив ужиться с этой дамой или нет. И наличие рядом с ней крепких воинов, что слушались ее, в изрядной степени напрягало. От такой просто так не избавишься. Она сама от кого угодно избавиться.

И да…

В представлении Уолсингема от него пахло чем-то старинным. В былые времена, как писали в манускриптах, женщины нередко руководили замками во время похода мужей. И нередко оборонами. И тут, судя по всему, был тот же самый случай. Сейчас, конечно, такое редко встречается. Но не в этом случае. Ни Мария, ни Елизавета не чувствовали себя так уверено и властно. Даже Генрих и то скорее позволял себя окружать заботой и покрикивал на нерадивых угодников. А здесь наблюдалось что-то иное…

– Но что? – тихо спросил он.

Никто не ответил.

Они давно гадали, кем была Марфа в прошлой жизни. Ведь секрет ее возрождения был секретом Полишинеля. Пожалуй, вся более-менее проинформированная Европа это знала. Но в голову как назло ничего не шло.

– Самого Эндрю бы тоже не раскусили, – заметил архиепископ Кентерберийский. – Если бы не видение, что обрел монах, так бы и не догадались. Они хорошо скрывают свою природу.

– Они ее вообще не скрывают, – возразил Френсис. – Я не видел Эндрю, но Марта сильно не похожа на иных женщин. Не только местных, но и вообще. Она ведет себя не так. Чувствуется, что она нечто чужеродное.

– Демоническое?

– Такое глупо даже предполагать. Нет.

– А что?

– Не знаю. Может просто мир настолько изменился за эти годы? Она не чувствует своего места, как женщина. Не удивлюсь, если, уперев руки в боки они спорит с мужем своим. Да и слушал я, Марта и сама за клинок может взяться. Тут что-то древнее, дикое, первозданное. Как у…

– Как у кого?

– Помните, в былые времена древних норманнов ходили слухи о Лагерте и других девах-воинах?

– То вздор!

– Известно, что Эндрю ее иной раз называет Алисой. Так?

– Так, – кивнул архиепископ.

– Она вполне уверено чувствует себя в окружении вооруженных мужчин. Сама может за клинок схватится. Крови не боится. Вспыльчива. И вообще всем своим видом выдает собою норманнскую природу.

– Допустим. Ты что-то знаешь?

– Знаю? О нет. Просто предполагаю. Как и все мы я интересовался этим вопросом. И… хм… Понимаете, Алиса – это краткая форма не только имени Аделаиза, но и Аделиза или Аделаис. Вот меня сейчас и осенила. У Гийома Нормандского же была дочь – Аделиза, судьба которой путана и не определенна.

– Ну нет! – воскликнул архиепископ Кентерберийский. – Ее обещали в жены Гарольду Годвинсону. После гибели того в битве, она удалилась в монастырь.

– Или нет.

– Что значит или нет?

– А то и значит. Сведений о ней очень мало. И даже достоверно не известно, сватали ли ее за Гарольда. Про монастырь и того меньше сказано. По большому счету все, что мне удалось совершенно точно установить – это ее имя факт существования. Ни точного года рождения или смерти. Ни каких-то важных событий, связанных с ней. Она явно не умерла в младенчестве и прожила немало. Но… – он развел руками.

– Ты хочешь сказать, что…?

– Что вот эта особа, – указал Уолсингем на корабль возле которого находилась Марфа, – не только прямая кровь Плантагенетов, но и, вероятно, душа дочери Гийома из Нормандского дома.

Все присутствующие задумались.

Молча.

Переваривая озвученные домыслы Уолсингема…

Так или иначе, но Марфа упорхнула из Москвы совершенно безболезненно. Но в Туле не осталась и направилась сразу в вотчину свою – в городок Прохоров – столицу графства Шатского.

Там она себя чувствовал более безопасно.

Все-таки Тула – формально город Иоанна Васильевича. И теоретически он может потребовать ее выдачи. Как все повернется – вопрос. А в графстве все свои. Без оговорок.

Понятное дело, убежала она не на совсем. А отъехала по делам. С детьми. Проведать родные угодья и порешать разные дела, каковых хватало.

Андрей пытался протолкнуть через Иоанна Васильевича разные реформы.

Кое-что удалось.

Кое-что пришлось сильно урезать и исказить.

Большинство же идей и предложений Царь попросту не принял.

Но даже то, что ему нравилось, претворял в жизнь без особого энтузиазма. Поэтому тогда еще просто князь Антиохийский и граф Шатский задумал что получится начать реализовывать своими силами. Так, чтобы в последствии экстраполировать уже отработанную практику на всю остальную Русь.

Одной из таких затей являлась денежная реформа.

Иоанна Васильевича в принципе устраивало то, что сделала его мать, утвердив три стандартные монеты на Руси – копейку, сабляницу[9] и полушку[10]. Проблема этих монет заключалась в том, что они были хороши как сферический конь в вакууме. Для розничной торговли их номинал был слишком велик[11], а для оптовой – слишком мал.

К 1558–1560 годам на Московскую Русь в силу ряда действий Андрей, поступило много серебра. И завертелась торговля. Активизировалась. Большая торговля. В том числе международная. Из-за чего существующая денежная система стала серьезным тормозом развития экономики. Но Иоанна Васильевича она устраивала. Он вообще не любил старину рушить. Даже такую незначительную.

Графство Шатское было вассальной территорией по отношению к Московской Руси. Что давало некоторые бонусы и возможности. В частности – позволяло самостоятельно чеканить деньги. Чем Андрей и занялся.

Для этого дела требовались граверы.

И он их нашел.

Через Жана.

Нанял и вывез из Германии. Причем весьма приличных граверов, хоть они и числились подмастерьями. Из Константинополя удалось вывести еще несколько десятков ювелиров, имеющих богатый опыт работы с металлами, в том числе ценными. И дело пошло.

Понятно их не всех направили в Шатский монетный двор. Но большую часть без всякого сомнения.

– Ты шутишь! – тогда воскликнула Марфа, когда узнала о планах мужа. – Монетный двор? Хочешь выпускать эти чешуйки? С этим, пожалуй, и Царь справляется неплохо.

– Нет. Я хочу нормальные монеты выпускать.

– Да разве тут где развернуться? – фыркнула жена. – Здесь же площадей для таких дел попросту нет. Или ты хочешь в Туле?

– Там нельзя. Она же не в составе графства. Мы там будем не в своем праве.

– Тогда что? Я тебя не понимаю.

– Смотри… – начал он рассказывать. А потом и превратил в жизнь свою задумку.

Сначала ювелиры приводили выводили пробу серебра в норму. А поступающая монета и лом были очень разного качества. Но опыт у них имелся и проблем особых не возникало.

Андрей не стал заморачиваться с максимальной чистотой металла. Он остановился на пробе в 750 долей из 1000 как на оптимальной в плане соотношения ценности к механической прочности. Монеты ведь истирались.

Вот к этому стандарту сырье и приводил.

Потом ювелиры же отливали небольшие плоские прутки. Взвешивали их. Проверяли на трещины и серьезные литьевые дефекты. И передавали дальше – в соседний цех.

Там стояло несколько малых прокатных станов.

В них использовали валы, сделанные из поганого, но твердого фосфористого железа. Их фиксировали в жесткой рамке и приводили в движение через простейший редуктор. Шестеренчатый. Шестеренки для которого отливали по форме из бронзы. Да, довольно быстрый износ. Но форма разъемная имелась и по мере износа можно было быстро производить ремонт.