Михаил Ланцов - Русский медведь. Царь Страница 4

Станислав Лещинский был при Карле и смотрел на поднимающиеся черные султаны земли с каким‑то завороженным, мистическим восторгом, смешанным с цепенящим ужасом. Никогда в своей жизни он не видел ничего подобного… никогда.

Из состояния стопора его вывела оплеуха, настолько сильная, что пустила юшку.

— Что вы себе позволяете!? — Взвился король Речи Посполитой, обнаружив перед собой герцога Фридриха Гольштейн — Готторпского. Однако возразить тот не сумел — шестидюймовый снаряд лег очень близко к ставке, отчего ударная волна завалила обоих. — Фридрих! — Закричал Станислав, пытаясь выбраться из‑под него. — Фридрих! Как вы смеете!?

Однако тот уже не слышал, смотря стеклянными глазами куда‑то в вечность. Стальной осколок пробил ему затылок, обеспечив быструю, практически мгновенную смерть.

Грузному Лещинскому потребовалось время, чтобы выбраться из‑под тела Фридриха, фактически спасшего ему жизнь. Но лишь поднявшись на ноги, он осознал весь ужас произошедшей трагедии: ставку накрыло двумя снарядами, отчего те, кто там находился либо погиб, либо упал раненным за редкими исключениями. Скосило все руководство шведской коалиции, включая Карла XII, лежащего ничком с неестественно вывернутой головой и торчащими из спины обломками ребер.

Ужас, тихий ужас охватил короля, начавшего затравленно озираться. Но никто больше не тратил снаряды на испуганного одиночку.

— Ваше Величество! — Воскликнул, подбежавший полковник. — Петр атакует! — С этими словами он махнул в сторону редутов, откуда по полю приближались не линии, а батальонные колонны противника. Причем не мерным шагом, а стремительно. По — суворовски. Хотя этого, конечно, Лещинский не знал.

Станислав окинул взглядом совершенно расстроенное войско, среди которого регулярно рвались снаряды, вздымая черные султаны земли…. Да, наступало едва ли десять тысяч, но пушек, чтобы встретить их картечью не было. Пехота деморализована и сбилась в испуганную толпу, то есть, ни штыком, ни залпом встретить русских не сможет. Да что уж там — побежит еще дальше при их подходе.

— Выводи гусар. Нужно остановить продвижение этих, — он махнул на русскую пехоту.

— Слушаюсь, — кивнул полковник, и направился к стоящей поодаль кавалерии, которую даже и не собирались вводить в бой, рассчитывая на успех пехоты.

Шесть тысяч гусар, сверкая белыми перьями и начищенными доспехами, двинулись вперед.

— Гусары, — произнес Август, задумчиво и вопросительно посмотрев за царя, который хранил самодовольное спокойствие. — Это ведь большая сила. Двадцать лет назад именно они смогли снять осаду с Вены, отбросив османские войска.

— Поверь, в современной войне успехи двадцатилетней давности ничего не значат. Впрочем, скоро ты и сам все увидишь.

Бабах! Ударила пристрелочным первая шестидюймовка. И спустя несколько секунд за ней остальные одиннадцать пушек, снаряды которых кучно вошли в нежное тело тяжелой кавалерии, строящейся для атаки. Как несложно догадаться двенадцать тридцатикилограммовых стальных гранат даже начиненных дымным порохом, взорвавшись в скученной толпе кавалеристов, наделали очень много самых неприятных дел. И, разумеется, об атаке после первого же накрытия все резко позабыли. Когда же пришло третье, обезумевшие от ужаса люди и лошади думали только об одном — как можно скорее убежать куда‑нибудь подальше.

А от редутов выступил в поддержку пехоты тысячный полк русских гусар, сверкая серебристым металлом доспехов. В свою очередь, строясь для атаки…. Это стало последней каплей. Войска шведской коалиции окончательно дрогнули и побежали, бросая все.

— Вот как‑то так, — отметил Петр, передавая зрительную трубу адъютанту. — Битва выиграна. Мы можем наступать дальше.

— Невероятно… — выдохнул Август, присев в растерянности на услужливо подставленный ему раскладной стул. — Этого просто не может быть…

В этот момент откуда‑то издали стали доноситься выстрелы.

— Что это? — Спросил вскочивший курфюрст. — Шведы контратакуют?

— Нет, что ты, — усмехнулся Петр. — Это мой полк конных егерей. Я ведь его еще по туману отправил обойти противника с тыла и встать гребенкой встречать отступающие войска.

— То есть?

— У них там сейчас считай тренировочная площадка — учатся стрелять по бегающим мишеням. Ну и в перезарядке на скорость упражняются.

— Вы добиваете бегущего врага?! — Взвился курфюрст. — Как же так? Это… это не вяжется с порядками войны!

— Один очень умный человек сказал, что если враг разбит и отступает, то это поражение. А вот если разбит и уничтожен — то только в этом случае успех можно назвать победой. И я не смею оспаривать сие здравое суждение.

Глава 3

21 июня 1702 года. Крепость Орешек

— Русские! Русские! — Вбежал с криком адъютант.

— Ты спятил!? — Заорал на него в ответ Густав Вильгельм фон Шлиппенбах, комендант крепости Нотебург, которую русские называли Орешек. — Почему без стука?!

Но именно в этот момент раздался раскатистый звук тяжелого выстрела и спустя совсем небольшой промежуток времени — страшный взрыв, от которого, казалось, все зашаталось вокруг…

— Какого черта!? — Возмутился было комендант, но тут же осекся и, прихватив со стола шпагу, ринулся на стены.

Выбежав, вслед за адъютантом Густав Вильгельм быстро достиг невысокой крепостной стены, сложенной из камня, и стал разглядывать в зрительную трубу корабли, приближавшиеся с востока. Во главе эскадры шли четыре странных 'утюга'. Тяжеловесные, широкие, приземистые. Даже отсюда было видно, что построены они очень добротно и прочно. По бортам этих кораблей располагались вывешенные банки с огромными веслами — по восемь гребцов на каждое. Что еще больше увеличивало визуальную ширину судна. Но главное — спереди стояла одна довольно массивная пушка с какими‑то непонятными приспособлениями вокруг.

И вот эти чудные корабли, имевшие едва ли три узла хода, остановились примерно в миле от крепости и начали заводить якоря. В самом же Нотебурге все стояли на ушах, готовясь к обороне. Ведь чуть вдали отчетливо проглядывал десяток легких галер, забитых под завязку солдатами. Что говорило о вероятном штурме, причем скором.

Однако дальше все пошло не так, как ожидали шведы. Могучие двухсотмиллиметровые нарезные пушки оказались чем‑то поистине чудовищным в представление Шлиппенбаха, легко и просто простреливали все невеликое пространство острова. И перекапывая его восьмидесятикилограммовыми бомбами, которые, к удивлению, взрывались сразу, от удара, а не как обычно, пошипев запальной трубкой. Особенно страшно становилось, когда такие вот гостинцы попадали в немногочисленные здания Нотебурга, буквально разнося их в щебенку.

Прошли тридцать минут, которые, казалось, никогда не кончатся.

Густав Вильгельм выбрался из воронки и огляделся. Крепости больше не было. Кое — где все еще высились небольшие участки стены, но в целом в руинах лежало все, что только могло лежать. Ну и воронки… казалось, они были везде.

Он снял с головы парик, почерневший от грязи, и попытался его вытряхнуть. Безрезультатно. Впрочем, ему это было и не нужно. Густав Вильгельм хотел себя хоть чем‑нибудь занять, хотя бы такой глупой и бесполезной работой. А эти страшные корабли, потихоньку снялись с якорей и двинулись в сторону Невы, вероятно, намереваясь повторить свой успех в Ниеншаце. Разве что от кавалькады, что сопровождала канонерские лодки, отошли две малые галеры и устремились к Ореховому острову. Вероятно, чтобы добить остатки гарнизона.

В то же время. Копенгаген

Король Дании встревоженно вышагивал по залу.

Сведения об исходе Минского сражения будоражили его воображение. Карл мертв, как и большинство руководителей коалиции. Из‑за чего разразилась натуральная истерия династических кризисов, поразившая побережье Балтики. Единственным руководителем коалиции, пережившим то сражение, оказался Станислав Лещинский, который не отличался особыми талантами. Кроме того, он бился в панике, собирая войска всеми правдами и неправдами. Страшный русский медведь его так напугал, что даже сто двадцать тысяч штыков, собранных со всей округи под обещания чуть ли небесного царствия, не внушали ему уверенности….

— Посол России — Петр Шафиров! — Возвестил секретарь, слегка перепугав своим голосом датского короля, явственно так вздрогнувшего.

Недолгая церемония приветствия закончилась очень быстро, так как Фредерика просто распирало от любопытства.