Андрей Архипов - Поветлужье Страница 4

– Едрена канитель!

Все обозримое пространство на северо-восток занимал вытянутый овал водной глади, заполненный гамом и визгом диких гусей, а также всевозможной пернатой мелочи.

– Как в тундре на Севере! – ахнул Вовка, вспомнив передачи «В мире животных». – Ну, Тимка, ты даешь, какую красотищу нашел!

– Гх-хм… Тимофей! – прокашлялся егерь. – Ты уж, конечно, прости меня за прошлую напраслину, но… гхм… не может этого быть… потому что не может быть никогда… Я же тут полтора месяца назад все излазил, да и наши деревенские, хоть и запрещаю, наверняка бывали… Родники прорезались все вдруг? И рыбы оказалось сразу тьма? И тут же пролетные птицы облюбовали себе это место и плюнули лететь на родину? Ладно… Гадать, что да как, вечером за костром будем, а то стемнеет, пока возимся… Мужики, размещаемся! По такому случаю разрешаю отстрел. Немного – чтобы остальные из деревни слюной не захлебнулись, не набежали сюда и не испортили такую благодать…

Глава 2

Разговор ни о чем

Тимка и Вовка сидели на траве, наплевав на всякие мелочи вроде зеленых, не отстирывающихся пятен на штанах, и, свесив ноги с обрыва, предавались созерцанию закатного светила, падающего в верхушки деревьев на другой стороне озера.

– Слушай, Тимк, – во второй раз завел допрос Вовка после первой неудачной попытки, – и все-таки почему же ты не пришел засветло? Вышел ты рано, на дальнее озеро не заходил. До этой поляны идти три часа, да еще час до озера. Часов в двенадцать прибыл, так?

– Даже раньше: до тайги я на велосипеде доехал и в кустах его схоронил.

– Еще час на гусей, ну полтора, так?

– Два с половиной…

– Угу. Отдохнул, осмотрелся, обсох на солнце – еще час, правильно?

– Ну…

– Тогда в семь-восемь часов при любом раскладе ты должен был быть уже дома. Раскалывайся – что ты тут нашел и чего ты в обморок грохнулся? Ты повыносливей меня будешь все-таки…

– Да так и было! – сорвался на полукрик Тимка. – Полпятого по часам я уже возвратился на поляну, но тут почему-то стемнело, и я дальше не полез! Я еще подумал, что часы сломались, и решил переночевать около родника, – продолжил он чуть тише. – Утром меня там и нашли.

– Часы сломались? Скорее просто увлекся и не заметил, как время ушло…

– Нет, я по своим ощущениям чувствовал, что еще далеко не вечер… А тут вдруг раз – и сразу ночь, звезды.

– Ну… а может, с тобой как с теткой Меланьей случилось? Она, по ее словам, шастала по лесу три дня, но все-таки нашла обратно дорогу, а ее дома встречают, будто она всего часа на три уходила… Ох, и скандал был! Она своего зятя чуть не скалкой начала утюжить, пока соседи не зашли на крик и не рассказали, что сегодня с утра ее видели у колодца с корзинкой. Она и на них взъелась! Мол, вы тут сговорились, хотите меня со свету сжить… Уж когда ей телевизор включили и те же самые новости показали, только тогда и успокоилась… Правда, у тебя время в другую сторону отыграло, но уж очень похоже.

– Не знаю, Вовк, может, и так.

– А что там с третьим дубом-то, чего ты его поминаешь постоянно?

– Да был он, был! – в полный голос закричал Тимка. – Мы же там помост соорудили на ветвях и перила! Ты там еще навернулся вниз и левую руку сломал, тебя на «буханке» в медпункт возили в районный центр! И шрам остался на запястье от этих стержней… как его… Илизарова, вот!

– Где? – задрал рукав рубашки Вовка.

– Ну… вот тут должен быть, – неуверенно закончил Тимка. – Не вру я, Вовк…

– Знаю…

– Эй! Слышен крик, а драки нет, – донеслось от костра. – Давай, ребятня, подваливай, гуси в глине уже пропеклись, сейчас доставать будем.

На скатерке по волшебству появились ложки, вилки, пластиковые тарелки и стаканы, бухнулась фляга с водой, залитая по горлышко у родника, и пара запотевших бутылок водки, охлажденных в прибрежной воде. Иван Михалыч с Тимкиным отцом, разделывающие в сторонке на траве гуся, истекающего умопомрачительным запахом запеченной дичи, тут же одобрительно крякнули:

– Ну, Вячеслав Владимирыч, знаешь, чем порадовать. А то нам как-то не до нее, родимой, было, когда этого сорванца искали.

Тут же разодранная на куски птица разлетелась по тарелкам, и через пару минут, сопровождаемых пластиковым звяканьем стаканов и хрустом перемалываемых челюстями кусков, пошел неторопливый разговор о жизни, ничем не отличающийся от тысяч таких же разговоров на кухнях необъятной страны.

– Вот вы, пацаны, на нас неодобрительно смотрите… Вот ты особенно, Тимофей, – начал, как самый старший, егерь. – Спиваются, мол, отцы ваши в точности как другие мужики в деревне. В чем-то ваша правда, хотя еще пару лет – и вы сами начнете хохолки друг перед другом и девками задирать да горькую потреблять. А уж курить-то втихаря наверняка пробовали не раз уже… Только заметьте, молодежь, что ваши отцы сильно отличаются от других мужиков в деревне. Ума не пропивают, а посмотреть со стороны местных… местной пьяни то есть, так трезвенники трезвенниками. Только по своим да церковным праздникам отмечают. Ну вот еще под такой великий повод, как сегодня. А руки-то у них какие золотые! Вот твой отец, Володька… Во-первых, с образованием. Ветеринар – человек на селе всегда уважаемый. Во-вторых, свое хозяйство – и опять же тут профессия пригодилась. В-третьих, в помощи никому не отказывает, лечит скотину соседям за «спасибо». Другой и плюнуть без денег не согласился бы, а он и в дождь и снег… За это и жинка его поедом ела, а потом, как сверкнуло ей в глаза золотишком, так бросила все и укатила… Э-э-эх…

– Михалыч, хватит при детях-то…

– Извини, Слав, просто свои потуги на этом пути вспоминаю.

– Да ладно тебе, пап, – отозвался Вовка. – А то я не понимаю ничего… У мамы с отчимом только и разговоры про то, кто что купил и что надел. Вот в возраст войду – и к тебе перееду.

– Ну-ну… – грустно улыбнулся Вячеслав.

– Так вот, про что это я… Вот я и говорю, с головой у вас отцы, ребята, – продолжил, улыбнувшись, егерь. – Твой, Тимка, в молодости механизатором был, а как колхоза не стало, новую профессию освоил, теперь в кузне горбатится… Если кому оградку сковать или починить что по хозяйству, то к нему. «Николай, родной наш, помоги, выручи, век не забудем…» Так, Степаныч?

– Да уж кончились кованые оградки-то… едрена Матрена. Навезли польских заготовок – теперь дешевле купить их в магазине да приварить где душа ляжет у заказчика. Ручная ковка никому не нужна. По крайней мере, сюда, в глубинку, за этим уже никто не поедет…

– Говорят еще, что ты ножи теперь взялся изготавливать да узор травить на клинках выучился? Покажешь? – заинтересованно спросил егерь.

– Да что там показывать… Так, пару на заказ сделал. Не скажу, что все премудрости при этом освоил, на любительском пока уровне…

– А травишь-то как?

– Да этим, как его… хлорным железом. Тут ведь не в нем суть. Главное – нарисовать, чтобы рука не дрогнула… Окунаю в парафин клинок, а потом по нему завитки накладываю. Вот это как раз самое муторное.

– Угу, угу… Главное ведь, ребятки, для нашего человека, чтобы у него какая-то цель большая была в жизни. Или дело интересное, или оставить по себе добрую память. А то и просто чего-нибудь достичь, чтобы самому себе доказать. Что-то возвышенное, что ли, не просто кусок какой изо рта у другого отнять… Тогда он жилы из себя рвет, стараясь этого добиться. Вон как страну расширили! Ведь впереди всегда простые поселенцы шли, навстречу опасности, к вольной жизни!

– От плохой жизни они убегали, Михалыч, от крепостничества, от притеснений.

– Не всегда, Слав, не всегда. Вот у меня прадед держал на Кубани табун лошадей, дом богатый был. Когда Столыпин землю раздавал в Сибири, то он все распродал и со всей семьей рванул в те места. Не поверишь… за месяц, пока добирались, все деньги со своей женой пропили да прогуляли, приехали на место голы и босы. Получили земельный надел в тайге, топор да лопату, как говорится, в зубы за казенный счет, и вперед… Так за год он на кедровых орехах так поднялся, что опять скотину и лошадей завел, пятистенок поставил. Зачем все это ему надо было, а? Что-то просит все время русская душа, к чему-то стремится… А если не получает она того, что нужно ей, то через некоторое время человек ломается. Или спивается, или засасывает его трясина стяжательства… Вот поэтому у нас гениев и талантов немерено в стране. А с другой стороны, полно опустившихся людей или такой сволочи, что рука отказывается пристрелить, хочется зубами рвать… Только вот никто понять не может, чего же все-таки наша душа просит, даже мы сами. Поэтому во всем мире и говорят о ее загадке.

– Ну не скажи, Михалыч, – влез в разговор Николай. – Иногда человек такой рождается, что с детства его научить ничему доброму нельзя, все под себя гребет, едрена вошь… Все только я да я, да для себя, какая уж там душа? Встречал я таких, и не так уж и редко.

– Бывает и такое, бывает. Иногда случается на переломах истории, как у нас было. Народ звереет от голодухи, нищеты. Все ходят нервные, злые… так что, может, это и генетически передается. Потом все устаканивается, конечно, но поколение вырастает почти напрочь отмороженным…