Алексей Евтушенко - Отряд; Отряд-2; Отряд-3; Отряд-4 Страница 4

– Что с вами, Карсс?! – раздосадованно прошипел первый секретарь министра. – Эй, вы меня слышите?

– Что?.. Ох, простите… я… я… мне, кажется, пришла в голову мысль…

– Ему кажется! Вы бы лучше следили за своим поведением во время…

– Мне кажется, я нашел решение нашей проблемы! – твердо и громко перебив секретаря Карсс, нерешительность которого мгновенно сменилась полной уверенностью в себе. – Только что. Господин Первый министр, разрешите изложить мою мысль?

Первый министр, выведенный из мрачного ступора звоном разбившегося бокала и шумом голосов, тяжелым взглядом посмотрел на раскрасневшегося от возбуждения старшего советника.

«А вдруг? – думал он. – В конце концов, я бы никогда не стал Первым, если бы не умел в нужный момент принять хороший совет от самого последнего члена моей команды. А здесь… Говорит (и ведь смело говорит, шельмец!), что у него есть идея. Черт возьми, у меня не то что идеи, а даже просто элементарных соображений уже нет по этому поводу».

Советник Карсс не отводил глаз, и в его взгляде Первый министр читал отчаянную решимость и молодой задор.

– Что ж, идемте в мой кабинет, – промолвил наконец Первый министр. – Если ваша идея стоящая, то о ней так или иначе узнают все по результатам, которые она принесет. Если же вы придумали глупость, то о ней; узнаю только я. – И, чуть усмехнувшись краем стариковского рта, добавил: – В конце концов, я как ваш непосредственный начальник обязан заботиться о вашей служебной репутации, верно?

Присутствующие заулыбались фальшивыми улыбками, почти в каждой из которых таилась черная зависть к советнику Карссу.

В своем кабинете Первый министр усадил Карсса в кресло для посетителей, сам устроился в своем за рабочим столом и, сцепив пальцы на объемистом животе, сказал:

– Ну–с, молодой человек, я вас внимательнейшим образом слушаю.

И советник Карсс, очень стараясь не частить и не заикаться (он отлично знал, что Первый этого не любит), принялся излагать свою мысль.

– Господин Первый министр, – начал он, – вам хорошо должно быть известно, что не так давно мы наткнулись на интереснейшую планету в четвертом секторе Галактики. Планету, населенную разумными существами. Причем обитатели ее не просто очень похожи на нас, сварогов, но практически нам идентичны. Случай, прямо скажем, уникальный в нашей практике космических исследований.

– А, вы о Бейте? Третья, кажется, в системе желтого карлика…

– Да, господин Первый министр, я именно о ней. Примечательно то, что там сейчас идет крупная война. Люди – так они себя называют – считают эту войну мировой, то есть глобальной. По их понятиям, разумеется. – Карсс позволил себе чуть снисходительно усмехнуться.

– Так, – не принял усмешки секретаря Первый ми–нистр. – Ну и что?

– Э–э… собственно, я предлагаю вспомнить и возродить забытые традиции древних «южан» и «северян». На Бейте – война, случай удобный…

– Что конкретно вы имеете в виду? – приподнял седую бровь Первый министр. – О каких традициях речь?

– В некоторых наших легендах, – заторопился Карсс, – говорится, что древние Владыки сварогов иногда, в особо затруднительных случаях, нанимали неких горцев…

– Да, – перебил Первый министр. – Припоминаю. Всегда нейтральные племена горцев. По–видимому, кстати, их отдаленные потомки и живут сейчас здесь, на Пейане. Как, впрочем, где–то здесь должно быть спрятано и Милосердие Бога… А вы как полагаете?

– Я?! – растерялся Карсс.

– Да, именно вы.

– Я полагаю, – осторожно потер подбородок Карсс, – что Милосердие Бога – это скорее всего только очень красивая легенда, хотя, конечно…

– Напрасно, напрасно, молодой человек, – добродушно пророкотал Первый министр, настроение которого по необъяснимым причинам внезапно улучшилось. – Я вот хоть и старик, но верю, что оно существовало на самом деле. Ведь то, что мы, «северные» и «южные» свароги, не всегда противостояли друг другу, – исторический факт.

– М–мда… вероятно, господин Первый министр, вы правы, – промямлил Карсс, не решившись поправить ошибку начальства в знании истории.

– Прав… – недовольно проворчал Первый. – В ваши годы, Карсс, я был более романтичен.

– Извините?

– Да нет, это я так. Продолжайте.

– Так вот, – откашлялся Карсс. – Древние Владыки нанимали отряды этих самых горцев. Каждый Владыка – свой. И они сражались между собой (я имею в виду отряды). Чей отряд побеждал, в пользу того и решался спорный вопрос. К сожалению, я не нашел точных сведений о том, как именно Владыкам удавалось заставить или уговорить отряды сражаться друг с другом – скорее всего при помощи денег, – но я подумал: что, если эту идею предложить «южанам»? Боевые отряды людей возьмем с Бейты. Там, среди воюющих, силы примерно равны. Каждому из отрядов мы пообещаем, что в случае его победы над противником сторона, которую он представляет на Бейте, получит с нашей, разумеется, помощью решающее преимущество в их мировой войне.

– Хм–м… – Первый министр с интересом оглядел своего младшего секретаря. – А если они откажутся?

– С какой стати? Ведь они так и так враги. Ну а если и природная вражда не поможет, мы, в случае их отказа, пообещаем им смерть. Под страхом смерти, знаете ли…

– Та–ак. А что получит в случае победы каждый конкретный отряд?

– Жизнь, – пожал плечами Карсс. – Жизнь и, конечно, возвращение домой оставшихся в живых. Ну, можно еще что–нибудь пообещать… золота, например…

– Да, да… – в задумчивости покивал Первый ми–нистр. – А вы серьезно полагаете, что нам нужно будет оказать помощь в их мировой войне тем, кто победит?

– Ну что вы, господин Первый министр! Пусть сами разбираются, мне кажется. Если бы мы, конечно, хотели вмешаться в их развитие… но, по–моему, Бейта лежит пока в стороне от наших стратегических интересов, да и от интересов «южан» тоже, так что…

– Не вам, молодой человек, рассуждать о стратегических интересах Империи! – назидательно поднял вверх палец Первый министр. – Не доросли еще, извините. Раса, столь похожая на нас, сварогов, не может быть вне сферы наших интересов, будь они стратегические или любые иные. Тут дело в другом…

– Я только…

– Помолчите! – отмахнулся Первый министр и погрузился в раздумья.

Прикрыв глаза морщинистыми веками, он откинулся в кресле и надолго замолчал. Шли минуты. В какой–то момент у Карсса мелькнула крамольная мысль, что старик задремал, но тут Первый открыл глаза, и взгляд его выразил решимость и энергию.

– Что ж, – объявил он, – мы это попробуем! И если «южане» согласятся, то ответственность за исполнение операции с нашей стороны я возложу на вас, молодой человек. Покажете, на что вы способны.

– Я готов, – тихо, но твердо ответил Карсс, облизнув пересохшие от волнения губы.

ГЛАВА 3

Пулеметчик второго отделения разведвзвода первого батальона 121–го пехотного полка 48–й стрелковой дивизии Рудольф Майер очнулся и некоторое время безучастно разглядывал ровный серый потолок над своей головой.

«Потолок, – подумал он отрешенно. – Постой, почему потолок? Я в госпитале?»

Он прислушался к своему телу. Никакой боли. Правда, ощущался легкий голод, но это, конечно, могло и подождать. Шевелиться, однако, было почему–то страшно.

«Погоди, – сказал он себе. – Погоди, Руди, не торопись. Хороший разведчик всегда должен знать, когда нужно спешить, а когда можно и спокойно обдумать создавшееся положение. Сдается мне, что это именно тот случай, когда время терпит. Итак, что ты помнишь последнее?«…

Он закрыл глаза и стал вспоминать.

Ночь. Теплая летняя ночь и крупные звезды в небе, с которыми ненадолго пытаются посоперничать сигнальные ракеты над передним краем. Полной тишины, конечно, нет. Вот где–то застучал пулемет, в ответ тявкнула сорокапятимиллиметровая пушка, затрещали автоматы… все стихло… ухнул филин, и снова одинокий винтовочный выстрел обозначил место и время: Россия, лето сорок третьего, война.

Их взвод гуськом бесшумно движется опушкой редкого леса по направлению к холму с полуразрушенной церквушкой и уцелевшей колокольней – отличное место для устройства пункта корректировки артиллерийского огня, если, конечно, русские их не опередили. Тяжелый «МГ–42» привычно давит на плечо, тело послушно движется сквозь опасную ночь, нервы напряжены, и душу постепенно охватывает знакомое опустошающе–сладкое чувство предстоящего боя, так что руки начинают слегка дрожать, а ноги слабеют. Сейчас это пройдет. Адреналин, впрыснутый в кровь, усвоится, и энергии хватит и на бой, и на долгое ожидание в засаде, и на победу, и, конечно же, на смерть… Вот и холм, и колокольня на нем, похожая на готовую к старту гигантскую ракету… Взвод рассыпался в цепь, и солдаты быстро и бесшумно преодолели подъем. Что было дальше? Да. Двух человек они оставили у колокольни, а сами вошли в деревню. Вернее, в то, что от нее осталось после недавних артобстрелов и бомбежек. «Гляди, сынок, что делает шрапнель», – совершенно непонятно откуда у него в голове возникла эта строчка из совершенно незнакомого (или забытого? или ненаписанного?) стихотворения, если, конечно, это были стихи. Во всяком случае, она, эта строчка, неотступно вертелась в мозгу, пока он, стараясь не хрустеть разным мусором под сапогами, осторожно шел к перекрестку, окруженный своими товарищами, такими же настороженными и готовыми открыть огонь в любую минуту, как и он. Мимо безобразных и почерневших остатков сожженных изб, казавшихся чернее самой ночи… Да, помнится, они дошли до перекрестка, но вот что было потом… Русские! Ну конечно! Русские вынырнули из–за угла почти целого двухэтажного кирпичного здания со своими «ППШ» наперевес – десяток ловких парней с характерными «кошачьими» движениями опытных разведчиков. Помнится, мелькнула мысль о встречном бое, и на душе сразу стало нехорошо, – он терпеть не мог встречного боя за его полную неразбериху и непредсказуемость. Но ведь боя–то как раз и не было! Или был? Нет, точно, не было. А почему? Он отчетливо помнил изумленное скуластое лицо русского автоматчика, который, казалось, вырос прямо перед ним в каком–то десятке метров, не больше… Стоп. Как он смог разглядеть его лицо, если было совершенно темно? Саму фигуру еще куда ни шло, но лицо… Свет! Да! Какой–то нереальный ослепительный зеленоватый свет, бьющий прямо с неба и не дающий тени. А потом… Он выхватил из кобуры «вальтер», но выстрелить почему–то не смог. Что–то помешало, и русский тоже не стрелял… Но что? Почему? Нет, дальше он ничего не помнил.