Александр Марков - 1937. Русские на Луне Страница 4

Время уходило. Помешивая ложечкой кофе, пока он вовсе не остынет и станет почти не ощутимым ни на языке, ни в желудке, он сможет отыграть еще минут пятнадцать. Но это ничего не решало. Потом ему придется выбираться на улицу.

Смотреть на часы не хотелось. Он все еще пребывал в сомнении, что ему делать дальше, выбирая из тех скудных вариантов, что были ему предоставлены.

Идти на завод, производивший аэропланы, на должность испытателя либо на такую же должность, но на завод автомобильный, хотя многие продукцию эту совмещали и делали и то и другое. Вот только когда закончилась война, производство аэропланов стали сворачивать.

Эскадру после подписания мирного соглашения, которое Шешель встретил в Восточной Пруссии, перебросили под Познань. Берлин был в трех часах полета. Топлива в аэропланах хватило бы на кругосветный перелет. Пилоты изнывали от скуки, делая один-два вылета в день, чтобы осмотреть окрестности, слетать к границам империи, а некоторые позволяли себе даже пересечь их, все равно пограничные столбы на земле, а в воздухе никто не мешал пилотам лететь куда они захотят. Командование думало, что делать с ними дальше. Не поворачивать же эти армады, которым только дай приказ и они будут рады затмить своими крыльями солнечный свет, на Индию, как сто лет назад приказал своим казакам генерал Платов, и русская кавалерия, взявшая Париж, пошла походным маршем к берегам Ганга. Это был тот момент, когда Британская империя не смогла бы их остановить. Они смяли бы любые заслоны. Но тогда, как и сейчас, Британия была в числе союзников, а когда она потеряет этот статус, русские уже успокоятся и на Индию не пойдут.

Давно ли пределами грез было, чтобы российский флаг реял над Константинополем? Так много людей за последние полвека отдали свои жизни, чтобы это случилось, и вот мечта эта стала реальностью. И что же дальше? Славные части туркестанского округа, расширившие за полвека границы империи до Тибета, нависнув памирскими блокпостами над Индией, подавили восстание в Китае, отбили вторжение японцев на континент, но из-за этого не успели войти в Лхасу до того, как сделали это британцы. Пора исправлять это упущение.

Кровь еще кипела. Но время шло. Он чувствовал, как уходит ощущение победы. Наступали серые будни. Приходило затишье. Противники копили силы. Пройдет еще очень много времени, пока они решатся пересматривать итоги этой войны. Может, пять лет, может, десять или им отпущено четверть века мира? Четверть века в ожидании новой кампании. Он устанет ждать. Все устанут ждать. Он еще не написал рапорт об отставке. Ему хотелось летать. Очень хотелось.

Выделывать на своем аэроплане фигуры высшего пилотажа, примкнув к балагану или цирку? Подавать его будут между клоунами и дрессировщиками, и значиться он будет в том же меню, на мятой бумажке, которую будут рассматривать зрители на трибунах. Предварительно надо обзавестись собственным аэропланом. Это будет совсем не трудно, учитывая то количество боевых машин, которым не могут найти применения. Вознаграждения за безупречную службу хватит, чтобы выкупить подержанный, несильно пострадавший в боях «Сикорский», который избавят от всего вооружения. Полететь бы на нем домой.

Он, уходя от тугих пулеметных очередей, умел делать такие трюки, что публика, пришедшая на представление, билась бы в истерике. Но его видели только германские пилоты да сослуживцы, а они управляли аэропланами не хуже его.

Тем, чьи кости обглодал огонь вместе со скелетами сгоревших аэропланов, в чем-то повезло. Они так и не узнали, что после войны станут никому не нужны.

Где им всем найти дело?

Воздушный цирк?

Лучше сразу застрелиться, благо пистолет всегда под рукой.

Ему причитался после отставки пансион. И в Санкт-Петербурге, и в Москве с голоду не помрешь, и в провинции вполне можно безбедно прожить, да еще восстановить хозяйство, оставленное ему одним из родственников в наследство, так чтобы оно начало приносить хоть какой-то доход. Несмотря на шрам, он может сойти за завидного жениха.

В столицах-то, скорее всего, его уже все забыли.

Земная слава коротка.

Нет, он не создан для сельского хозяйства.

У Шешеля мурашки прошли по спине, точно он забрался ногами в холодную воду, а лучше бы вначале окунул туда голову.

Или наняться в личные пилоты? Иметь личного пилота становится модно и престижно среди крупных промышленников. Особенно на Урале и в Сибири, где между городами умещаются целые европейские страны, а дело требует миновать это расстояние гораздо быстрее, чем может это курьерский поезд. Если он поспешит, то обгонит других претендентов. Но для этого надо побыстрее распрощаться с эскадрой и ехать дальше на восток. Пока не стоит. Он подождет.

Кондитерская похожа на тихую заводь, куда речные течения, бежавшие за стеклом на улицах, изредка кого-то заносили, совсем как щепку. Пока жизнь текла лениво, но к вечеру заводь переполнится, так что и мест свободных в кондитерской будет не сыскать. Перед кондитерской остановился «Руссо-Балт». Его брезентовый верх, несмотря на жару, был поднят и, вероятно, уже нагрелся, источая теперь тепло, как поставленная на огонь сковородка, а пассажиры авто сварились в салоне как в кастрюле.

Дверь распахнулась, но не так сильно, как можно было ожидать по тому жесту, с каким вламывался в кондитерскую очередной сладкоежка. Секундой ранее он выскочил из салона, да так быстро, точно ступеньки авто раскалились на солнце, и жар этот чувствовался даже через каучуковые подошвы ботинок. Он навалился на дверь всем телом, вдавливаясь в нее плечом и руками, едва не врезавшись в нее щекой, которая не достала до стекла нескольких сантиметров. Он стал бы похож на любопытного ребенка, заглядывающего в окошко, чтобы выяснить, что же прячут от него родители. Конечно, сладости…

Слишком жесткими пружинами крепилась дверь к косяку. Пружины заскрипели, звякнул потревоженный открывающейся дверью колокольчик, подвешенный к потолку.

Дверь приоткрылась. Проход был чуть уже, чем тучное тело посетителя, и тому, чтобы пробраться внутрь, пришлось еще немного поднажать и упереться ногами в пол. Наконец он проскользнул в кондитерскую, увернувшись от закрывающейся двери. Она хотела ухватить его, но смогла прикоснуться лишь к полам развевающегося свободного пиджака. Сзади его подгонял поток теплого воздуха.

Человек устремился к прилавку.

Шешель не удержал улыбку. Он не стал бы обращать внимание на этого человека, если бы тот так долго не боролся с входной дверью.

Влюбленная пара уделила ему столько же внимания, сколько заслуживает жужжащий где-то в глубине комнаты комар.

Похоже, он входил в число постоянных клиентов, чей вкус кондитер успел изучить.

— Здравствуйте, Павел Сергеевич, — проговорил он, елейно расплывшись в улыбке, появившейся на его лице уж никак не из-за наблюдений за мучениями посетителя. Мог и помочь, — рад вас видеть. Вчера вечером ходил с супругой на вашу новую картину. Потрясающе. Потрясающе.

— Спасибо, — сказал толстячок, оказавшись возле прилавка, нетерпеливым видом своим намекая, что он хоть и рад похвале, но так занят, что у него совсем нет времени общаться с поклонниками. Чтобы еще больше подчеркнуть это, он забарабанил пальцами по прилавку, где громоздились горы всевозможных пирожных, от запаха которых желудок начинал что-то напевать, а если хозяин этих песен не слышал или не понимал, то бился в судорожном припадке.

— Ой, простите, что задерживаю вас, — встрепенулся кондитер, — вам ведь как всегда?

— Да, конечно.

Невысокий, толстенький. Его длинные волосы спадали почти на плечи, толстые щеки походили на перекачанный мяч. Лучше его не пугать и не расстраивать, а то сердце, заработав в учащенном режиме, перекачает ему в голову так много крови, что она обязательно лопнет. Она и так уже близка к этой катастрофе. Первые признаки надвигающейся беды — раскрасневшаяся кожа и обильно выступивший на лбу пот, который толстячок то и дело смахивал уже давно промокшим платком. Дорогой костюм смялся уродливыми складками не только на местах естественных сгибов — на локтях и коленях, но и на спине, облепив ее, точно изнутри его смазали чем-то вязким. Человек попробовал расправить плечи, но пиджак от спины не отклеивался.

Тем временем кондитер сложил в большую картонную коробку десятка полтора разнообразных пирожных. Пожалуй, лучшую часть из той коллекции, что он создавал сегодня. На его лице промелькнуло чувство сожаления, когда он протягивал коробку через прилавок. Вряд ли он жалел, что расстается с пирожными. Скорее ему хотелось еще хоть немного поговорить с посетителем.

Тот окинул зал беглым взглядом, повернулся к кондитеру и уж хотел было взять коробку, как вдруг замер, обернулся, уставился на Шешеля, так что тому сделалось неудобно и он заерзал на стуле.