Артур Прядильщик - Сирахама Страница 4

Кенчи? Я не Кенчи, я…

— Я…

— Это уже не важно, мальчик. — Каким-то образом угадывает мой ответ голос. — Ты — Кенчи. Сирахама Кенчи. Скоро вспомнишь и все остальное. Правда, кое-что и забудешь.

— Не понимаю…

Правда, не понимаю. Последнее, что я помню — «Имя? Отчество? Фамилия? Сколько лет?» — стандартные вопросы, которые согласно регламенту задает анестезиолог перед началом операции, чтобы оценить (наряду с пульсом и давлением) степень действия наркоза. Ну и регламент — а вдруг кого-то не того на стол положили.

Девятая или десятая операция-санация на моем многострадальном брюхе. Множественный перитонит в брюшной полости современные врачи оценивают, как «пятьдесят на пятьдесят». Что-то мне подсказывает, что в моем случае статистика сработала не в мою пользу.

Но это подозрение не успевает оформиться во что-то конкретное.

— Не понимаю…

— И не надо. Наслаждайся жизнью. Живи дальше! Быть живым — это же так хорошо! Живым и юным. Верно… Кенчи-кун?

— …

— Отлежись чуток. Поспи. Проснешься — все вспомнишь. А с мальчиком… ты уж договорись как-нибудь — взрослый же человек! Кенсей, усыпляй! У меня… у нас все-таки получилось!

Ежик на затылке проснулся, заворочался. И я провалился снова. Темнота. Тишина. Ласкающийся к коже ветерок и мелодичное стеклянное «дзинь»… Китайские колокольчики «Музыка ветра». Тысяча йен за набор. Или четыреста рублей.

— Кенчи, ужин!

— Пять минут, мам!

Слабость так и не прошла. В ванне я «растворялся» уже почти час. Но это была «нестрашная», «хорошая» слабость. Приятная слабость выложившегося на 99 % физического тела. Истома после тяжелейшей физической нагрузки.

Новая часть меня знала и другую слабость — когда на подкашивающихся ногах по стеночке ползешь в туалет по больничному коридору после «отбоя». В глазах мутнеет, в затылок забивается тошнотворная вата, ты спотыкаешься и лишь вовремя увидевшая твои потуги дежурная нянечка спасает от падения… а на утреннем обходе профессионально-спокойный доктор констатирует начало перитонита, мягко выговаривает за «молчок» о плохом самочувствии и назначает повторную операцию.

«Ну и больницы у вас там!»

«Зато подростковых банд в городах нет!»

«Угу… Вижу. То-то тебя ножом пырнули»

«Два отморозка. Если они соберутся во что-то, хотя бы отдаленно напоминающее этот твой дурацкий Рагнарек — от них останутся рожки да ножки»

«Угу… рассказывай-рассказывай»

Старейший, кстати, и не говорил, что к вечеру я буду прыгать горным козликом. Обещал, что пройдет, а вот когда… Это — мелочи, по мнению Старейшего: «А теперь продолжай тренировку, Кенчи! Смерть — не повод, чтобы сачковать, хо-хо-хо!» И — шикарная белозубая улыбка из-под бороды. И недоумевающий взгляд Миу — пассажа про смерть она немного не поняла.

Это что же, я теперь даже ТАК избавиться от издевательств, которые мои учителя называют «тренировками», не смогу?!

Сегодняшняя тренировка была ужасающей. Как и вчерашняя. И неделю назад. И месяц назад. Если подойти к вопросу технически, то ничем, кроме возросшей нагрузки, сегодняшний день не отличался от предыдущих. Даже рост нагрузки уже стал привычным.

Только одна маленькая особенность: на сегодняшней тренировке меня, Сирахаму Кенчи, убили. Мастерский и, как всегда, смертельный апперкот «демона подземного мира», Апачая Хопачая. Или хук? Я так и не заметил — удары Апачая молниеносны. И смертельны.

Я-второй считаю их разновидностью телепортации от точки «плечо» в точку «висок противника». Странно, но кто-то из моих учителей всерьез рассчитывает, что я в будущем смогу уклоняться от ТАКОГО.

Одна надежда на то, что Апачай когда-нибудь поймет смысл слова «полегче».

А спас меня Старейший. Он, наверно, какое-то древнее божество в человеческом теле, раз ему подвластно ТАКОЕ.

Интересный способ он избрал, чтобы меня спасти. Меня теперь двое. Под крышей одного «Я» теперь живут два жильца. Я-прежний, Сирахама Кенчи, шестнадцатилетний подросток с частично расстроенным от смертельного удара сознанием. И я-второй… Я-второй помнит все: детство, профессию, жену, дочку… Он только не может вспомнить свое прежнее имя.

«Наверно, и не стоит его вспоминать — чувствую, что забыл его не просто так. Как считаешь, Кенчи?»

Обыденные для меня-прежнего вещи теперь вызывают у нашей объединенной личности шквал эмоционального любопытства. Будто я — турист, впервые увидевший заграничную диковинку. И новые знания, чужой… точнее, уже мой, новый опыт взрослой жизни. В другой стране.

И, кажется, в другом мире.

В том, другом, мире школьники выглядят куда моложе, японцы не обладают смешанно-европейской внешностью, Япония является самой безопасной страной в мире, а красивых девушек не так уж и много…

Боже! Да я даже представить себе не мог, насколько красива, оказывается, Миу Фуриндзи, пока не взглянул на нее чужими… точнее, уже своими, новыми глазами! Девушка не на шутку смутилась и оробела, когда я перед началом спарринга сусликом застыл перед ней, не в силах оторвать восхищенного взгляда от этого чуда.

— Кенчи-сан? — Осторожно поинтересовалась она. — Тебе опять нехорошо?

Нет, мне очень-очень хорошо, Миу! А то, как мило ты покраснела, все-таки разобравшись в значении эмоций, написанных у меня на лице вот такущими буквами…

Поединок Акисамэ Коэтсуджи был вынужден прекратить — новый Кенчи оказался неспособен защищаться от такого. Во всяком случае, не сегодня. А Старейший, якобы случайно зашедший в додзе (ну, да-да, бывает, хочется попить чайку именно в додзе), расхохотался. Сверху, на балках додзе, кто-то вторил ему низким грудным контральто. За стеной тоже кто-то подхихикивал. И даже — невероятно! — из-под татами…

— Кенчи! Кенчи! Ужин! Ужин! — Это уже Хонока.

— Иду!

Сирахама Мототсуги, мой отец, во время ужина был сдержано-обеспокоен:

— Кенчи, ты взрослый парень… вроде бы. Ну, да-да, взрослый. Жизнь — твоя, делаешь с ней, что хочешь… и все такое. Или как там у вас, молодых, нынче принято отмахиваться от мнения старших? Но тебе не кажется, что приходить избитым в хлам каждый день… подчеркиваю — каждый, подчеркиваю — в хлам… это перебор? Не кажется?

Тему эту отец поднимал неоднократно. Это была наша «дежурная» тема для ужина. Кто-то политику обсуждает, кто-то — успехи (или наоборот) подрастающего поколения в школе, а мы вот обсуждаем мои синяки.

— Все нормально, па, — Улыбаюсь чуть-чуть виновато. — Нормальный тренировочный процесс.

Теперь-то я знаю, что отец искренне обо мне беспокоится, а не отыгрывает (как казалось мне-прежнему до сегодняшнего дня) социальную роль «отец семейства заботливый и справедливый».

Правда, те рисованные персонажи из моей «второй» памяти мало похожи на тех людей, которых я вижу сейчас. Примерно так же, как рисованная Миу «похожа» на золотоволосую красавицу, перед которой я сегодня чуть слюну не пустил.

— Нормальный?! — Отец не выдержал и все-таки повысил голос. — Нормальный?! Сынок, мне кажется, что основная цель тренировок — становиться сильнее. А если ты вот уже год приходишь домой в синяках, значит, сильнее ты не становишься. Логично?

— Только если пользоваться обывательской логикой, пап.

Сказал это и тут же наткнулся на очень внимательный взгляд из-под черной челки.

Саори Сирахама, моя матушка… стройная и миниатюрная. Волшебно красивая и изящная. К сыновей любви примешивалось и вполне понятное восхищение взрослого мужчины… Она смотрела на меня… странно. Почему? Прошлые беседы были далеки от столь спокойных, как сегодня — я-прежний срывался, грубил… как и положено подростку. Сейчас-то я понимаю всю глупость и инфантильность своего поведения…Может быть это ее и насторожило?

— Как интересно, сынок, — Пропела она, успокаивающе погладив отца по плечу. Тот чуть удивился, но инициативу в разговоре отдал матери.

Вот, кстати, задачка. С сегодняшнего дня я стал резче и ярче распознавать чужие эмоции. Отец в данный момент раздосадован, обеспокоен, чуть-чуть удивлен, чуть-чуть рад (чему?). А вот мать… мать агрессивна, напряжена и собрана.

— Как интересно, сынок… И какая же логика объяснит нам ежедневное появление свежих синяков и шишек?

— Интенсивность тренировок тоже должна возрастать. — Пожал я плечами, размышляя о причинах того, что я увидел в эмоциях матери… а точнее не увидел. — И если синяки появлялись от одних нагрузок месяц назад, то сейчас они появляются уже совсем от других нагрузок, которые за это время возросли.

— Хм… не могу не согласиться — некоторая логика, действительно, прослеживается…, - Легкое удивление, такое же незначительное чувство вины, досада… напряженность, кстати, ушла. — Получается, ты будешь приходить весь израненный и через год, и через пять лет?