Генри Олди - Алюмен. Книга первая. Механизм Времени Страница 4

Песню Огюст знал. «Рекой», просто «рекой», без уточнений, называли красавицу Рону. А «шевалье» – если не с большой буквы, а с обычной...

К дочке нашей он спешит,В нашу компанию, к Маржолен.К дочке нашей он спешит,Гей, гей, от самой реки.

Дворян в роду не было. Крепостные, выкупившиеся у местного барона пару веков назад, честно выращивали маслины возле Гренобля. Прадед накопил денег на патент нотариуса и переехал в Ним. Фамилия и в самом деле подгуляла. В страшные годы Революции дед попытался сменить ее на Равенство или хотя бы Братство, написал заявление в Комитет Бдительности, дал объявление в газету. Не успел – попал на гильотину, день в день с Дантоном. Так и осталось – Шевалье.

Беды в том Огюст не видел. Впрочем, как и повода для гордости.

Душу он свою принесВ нашу компанию, к Маржолен.Душу он свою принес,Гей, гей, от самой реки.

Огюст начал подпевать колокольчикам. «Душу он свою принес...» Стоп! Дома пели не «душу» – «сердце». Шевалье приплыл свататься. Отчего же «душу»? Они что, Гете начитались?

Что происходит, кровь Христова?!

Он вскочил, провел мокрой ладонью по лицу. Помотал головой, гоня хрустальный звон. Тело отозвалось болью и усталостью. Ничего, сейчас все пройдет. Сейчас, сейчас...

Взгляд скользнул по мраморному лицу. Еще один ангел. Из одной мастерской, из-под одного лекала. Крылья да хитон.

– Стоишь, идол? – подбодрил крылатого Огюст. – Суеверия воплощаешь?

Камень искривило гримасой. Ангел обиделся.

– Сам хорош, – дрогнул мрамор губ. – Шомпол забыл. И о снежинке забыл. Все забыл!

Истукан решил, что имеет право его попрекать?

– Не забыл. Все элементарно. Представим себе снежинку, вершины которой отстоят друг от друга на шестьдесят градусов. Если ее повернуть вокруг оси...

– Это ты заучил, а не понял, – перебил вредный идол. – Снежинка – пример. Свойства, справедливые для комбинаций поворота снежинки, присущи любому множеству операций симметрии над любой системой. Они называются групповыми свойствами. Зубрила! А о снежинках лучше почитай у Кеплера.

Нашелся знаток! Поставили гроб сторожить – сторожи, а не рассуждай о групповых свойствах. Читали мы Кеплера, еще в Нормальной школе! Огюст открыл рот – и вдруг увидел себя со стороны. Кладбище. Ангел. Операции симметрии.

«...И убийца не раз являлся ей в снах!»

Он не закричал. Хватило сил шагнуть на грязный гравий аллеи. Ничто не загораживало путь. Сгинула наглая стела, тропа между надгробиями была пуста. Молчали ангелы. Только небо изменилось – почернело, сгорело дотла.

Сколько он просидел, слушая колокольчики?

– Вам налево, сэр!

Могильщик заступил дорогу внезапно. Наверное, из тех, кто работал у свежего захоронения. Неопрятная кофта до колен, мятый цилиндр, щетина на подбородке... Почему «сэр»? Они разве в Лондоне?

– Налево!

На сей раз обошлось без «сэра». Небритый в кофте загораживал проход, растопырив локти. Сердце дало сбой. Это уже не колокольчики, не ангелок-математик. Да он не могильщик! Такого лица... такой рожи...

Борозды-морщины. Угреватый нос с кабаньими ноздрями. Рыжие бакенбарды торчком. Рыжие брови-кусты поверх щелок-глаз. Зубы чуть ли не в три ряда – желтые, хищные, из-под губы вылазят.

– Сэр! Вам следует пройти налево.

Не голос – хрип с повизгиванием.

– Сэр!

Огюст Шевалье внезапно успокоился. Это не призрак, не галлюцинация, не расстройство усталого мозга. Это пугало из полицейского комиссариата – или из ближайшей ночлежки. Кладбищенский Картуш в поисках легкой добычи. Шомпол не понадобится, но оружие он захватил не зря. Хороший аргумент для беседы.

Огюст улыбнулся прямо в жуткую харю. Скользнул рукой за отворот редингота. Вечерняя тьма вспыхнула белым огнем. Погасла.

– Новенький! Новенький-новенький! – взорвались от радости колокольчики.

Умолкли.

3. Allegretto

Нельская башня

– Goddamit! [2] Этот болван потерял шомпол.

– А зачем нам шомпол, герр Бейтс? Разве мы собираемся стрелять? Здесь не в кого стрелять. Мы не любим, когда стреляют, вы же знаете.

– Ури! Не лезь не в свое дело. Ты его хорошо обыскал?

– Да.

– Если Эминент прикажет его оформить, разыграем самоубийство. Застрелился на могиле друга. Душа не вынесла! Д-дверь! Французишки съедят на раз, они обожают романтический клистир. Обстряпаем дельце в лучшем виде! Пистолет его собственный, порох, пули... Нет, порох и пули заберем. Пусть полиция думает, что оружие он зарядил дома. Оттащим поближе к этому Галуа...

Огюст Шевалье слушал. На все прочее он был не способен. Рядом легким ветерком дышала боль. Ударили сильно, кажется, в живот. Спина затекла, он лежит на чем-то твердом. А эти двое, Бейтс и Ури, рассуждают, как ловчее его «оформить».

И пахнет сыростью. Наверное, он под землей. Или в заброшенном замке: мокрые камни, старые балки набухли за годы. Нельская башня.

– Герр Бейтс! Наш добрый Эминент не прикажет такого. За что его оформлять? Он не вивисектор, не врач. Врача мы бы и сами оформили, вы нас, герр Бейтс, знаете. За милую душу! Мы бы докторишку на кусочки разорвали! Но этот человек – не врач, он хочет изучать допотопных чудищ, а это нам даже нравится. Это нам очень интересно. Вы, герр Бейтс, зря его били, вам не приказывали распускать руки. Лучше бы добрый Эминент послал нас.

– Ури, заткнись. Пошли Эминент тебя, мальчишка помер бы на месте – от страха. Не хотел я его бить, велика честь. Но он прихватил оружие. Как бы ты поступил? Д-дверь, возись теперь с ним!

Шевалье рискнул шевельнуть рукой. Боль взвихрилась, накрыла, вцепилась острыми когтями. Он закусил губу, чтобы не застонать. Сопротивление бесполезно. Решат «оформить» – «оформят». Или на кусочки разорвут – за милую душу... Ури странно разговаривает – маленький мальчик, которого обидели злые доктора. Стоп! Ури помянул чудищ – допотопных. Значит, эта парочка, англичанин и немец, не случайные разбойники-душегубы.

Тем допотопные чудища без надобности.

«Искали меня – Огюста Шевалье, друга покойного Галуа. Дуэль и самоубийство – французишки съедят на раз. Мы клистир обожаем...»

Рука послушалась – зашевелила пальцами. В отместку боль подступила к сердцу. Ударила кулаком. Огюст не выдержал, охнул.

– Ему плохо, герр Бейтс! Вы же слышите! Нам его очень жалко.

– И что я должен делать? Goddamit! Если хочешь, позови врача.

– Что вы за глупости говорите, герр Бейтс! Врач станет пилить его стальной пилкой. Врач отрежет руки, ноги, голову... Нет-нет, нам не нужен врач. Мы хотим оформить всех врачей в мире. Всех-всех! Но этот человек – не врач, он хороший, он чудищ изучает. Изучает, герр Бейтс, а не режет на части и сшивает ниткой!..

Усовестившись, боль отступила. Шевалье прикинул, не потянуть ли время. Нет, опасно. Вдруг кликнут лекаря – со стальной пилкой?

Он резко выдохнул – и открыл глаза.

В Нельской башне царил полумрак.

Грубый камень стен уходил в темноту, скопившуюся под потолком. Чернели ступени, уводя куда-то вверх. Поодаль стояли большие дощатые ящики. Все старое, сырое, пропитавшееся временем и влагой. Конечно, не Нельская – та давно снесена, – но башня: мощные стропила, доски перекрытия над головой.

И свет – ровный, тусклый. Откуда? Лампы он не заметил. Чудилось, будто светятся стены. Не гнилистым огнем, спутником свежих могил. Свет был теплый, мягкий, завораживающий.

Живой.

– Очухались? – прохрипели слева.

Кошмарный герр Бейтс скривил рожу, изрезанную морщинами. Цилиндр громила натянул на рыжие брови, мощные лапы скрестил на груди. Пистолет пристроился за поясом. Его, Огюста, пистолет – «Гастинн-Ренетт», дядино наследство.

– Очухались – вставайте!

Приглашение не обещало ничего доброго. Шевалье решил погодить. Лежачего не бьют. Итак, башня. Где есть башни в Париже? Бастилию, слава Республике, снесли...

– Ури!

Темное, большое надвинулось справа – великан из детских сказок. Сильный рывок вздернул Огюста на ноги. Он чуть не упал. Крепкие пальцы взялись за плечи, помогли устоять.

– Только вы не пугайтесь, герр Шевалье. Люди почему-то нас пугаются.

Предупреждение запоздало – Огюст увидел. Лица у великана не было. Лоскуты кожи сшиты неумелой иглой, грубые швы вокруг глаз. Сами глаза разные – выше и ниже, больше и меньше... Шевалье навидался уродов – на каждой ярмарке по дюжине. Но Ури, судя по всему, не родился уродом.

«Резать на части и сшивать ниткой...»

– Выпейте, герр Шевалье!

В огромной ручище Ури появилась фляга. Огюст без удивления отметил корявые швы между пальцев. Кажется, у великана и впрямь не сложилось с докторами.

– Спасибо, господин Ури.

Во фляге оказалось не вино, а странный напиток. Без спирта, кисло-сладкий. С первым же глотком стало легче. Веселее. В конце концов, его не «оформили», не заковали в цепи.

Жить можно!

– Не называйте нас так, герр Шевалье, – чуть подумав, рассудил страшный Ури. – Метафизически это неверно. Мы склонны считать подобное в некотором роде богохульством и узурпацией прав...