Александр Больных - Пуля-дура. Поднять на штыки Берлин! Страница 4

В офицерском собрании настроение царило самое мрачное. Вернувшиеся Саблуков и Окунев ходили чернее тучи, злобно огрызались и ни с кем не разговаривали. Выяснилось, что вызванный доктор определил состояние Ханыкова как крайне тяжелое. Его пришлось оставить в доме милосердного самаритянина, чему господин надворный советник был не слишком рад. До таких пределов его милосердие не распространялось, однако ж он не посмел выставить раненого офицера на улицу, тем более что доктор настрого запретил неделю трогать его. Саблуков хорошо заплатил доктору и намекнул самаритянину, что его милосердие потом также будет оценено по достоинству. Кажется, это несколько примирило надворного советника с печальной действительностью.

Сейчас же в собрании самым живейшим образом обсуждали, как именно отомстить голштинцам за столь возмутительное покушение на честь и достоинство русского офицера. Понятное дело, что даже самого последнего обывателя давить на улицах нежелательно, но вот офицеров нельзя, ни в коем случае нельзя. Тем более гвардейских. В общем, решено было на следующий же день вызвать оскорбителей на дуэль. Дело оставалось за малым – выяснить, кто же они такие. Мелькнула было светлая мысль: вызвать на дуэль поочередно вообще всех голштинцев, какие только заимеют наглость высунуть нос из своего Рамбова на питерские улицы, но одобрения не получила. Как ни задирайся, но было понятно, что Петр Федорович не одобрит, если лейб-гвардейцы всю его голштинскую свиту перережут. Хотя – соблазнительно!

В общем, решено было учинить свидетелям допрос с пристрастием участникам событий, но прежде всего сидельцам в австерии. Потому как общим согласием приняли, что это были те самые голштинцы, которые ну никак не успевали отъехать в Рамбов, а остались в городе, дабы продолжить веселье, примерно так же, как поступили наши приятели. Вести оный допрос поручили как раз Петеньке Валову как человеку наиболее трезвому и здравомыслящему, а вдобавок еще и незаинтересованному. Отчислен из Преображенского полка? Отчислен. Значит, будет совершенно беспристрастным. Правда, это означало, что Петеньке придется производить допрос самого себя, что придавало ситуации особую пикантность. Поскольку серьезное дело требовало серьезной подготовки, денщиков отправили за венгерским.

Подготовка прошла успешно, и после второй бутылки Петенька почувствовал себя если не Ушаковым, то Шешковским наверняка. Тайная канцелярия однако! В запале он даже потребовал было принести с конюшни кнуты, но ему задали резонный вопрос: как он намеревается сечь самого себя, ведь допрос-то с некоего Валова начинать надлежало. Поймали неосторожного фендрика, не ко времени пробегавшего мимо, и посадили его протоколистом – заполнять допросные листы.

Когда спустя еще три бутылки, то есть спустя три часа, допросные листы были прочитаны, выяснилось, что почти наверняка бравая компания схлестнулась в австерии с офицерами любимейшего полка наследника-цесаревича – мушкатерского принца Вильгельма. С одной стороны, немного боязно было задевать любимцев наследника, его злопамятность была всем известна, однако ж соблазн был слишком велик. Да и какой гвардеец откажется подергать тигра за усы?! Решено было назавтра отправиться в Рамбов, дабы передать формальный картель. Кому? А вот это было уже совершенно неважно. Гвардейцы решили, что отвечать должны первые три попавших офицера, а уж причину для дуэли найти можно будет в момент. А ежели отыщутся истинные виновники, коих в лицо наша троица помнила более чем смутно, так и вообще прекрасно.

В последний момент кто-то вспомнил о том, что в драке участвовали, да что там – были причиной драки, какие-то корнеты. Может, стоило бы постараться найти их, они смогут сообщить дополнительные сведения. Но тут же посыпались возражения, что-де мальчишки ничего толкового не скажут, да и вообще нет смысла связываться с молокососами, тем более что все уже решено. На том и остановились. Ежели корнетам что-то нужно, они ведь кричали там о кодексе дуэльном и правилах, они сами офицеров найдут. А завтра надлежит приличной компанией отправиться в Рамбов повидать голштинцев, каких бог пошлет.

На следующий день собралась довольно большая компания, причем к преображенцам и мушкатерам совершенно неожиданно примкнула парочка кавалергардов и измайловцев, которым тоже показалось лестным позлить голштинцев. Все собравшиеся прямо-таки пылали боевым духом, подогретым с помощью ренского и венгерского. Погрузивших в пять саней, они с шумом и хохотом отправились в путь, а уже на выезде из города к ним неожиданно присоединилась группа гренадер, которым, как оказалось, все рассказал Саблуков.

В общем, к лагерю голштинских полков в Рамбове подъехала уже внушительная процессия. Какой-то солдатик рядом с кордегардией, вроде как часовой, попытался было вякнуть, но ему дали по шее, отобрали эспонтон и дали по шее второй раз. На шум выскочил майор и начал орать что-то невнятное по-немецки. Пришлось и ему дать по шее, чтобы перешел на человеческий язык. Не помогло. Так по-человечески и не заговорил.

Компания двинулась дальше. Похоже, их появление было замечено, потому что из казармы, выкрашенной в прусские черно-белые цвета, вылетела группа офицеров и направилась навстречу жаждущим мщения русским. Впереди, напыщенный словно индейский петух, шагал какой-то генерал. Во всяком случае, так можно было решить по количеству позументов и аксельбантов. Но нашей компании уже сам черт был не брат, поэтому кто-то из задних рядов довольно непочтительно осведомился:

– А это еще что за гусь?!

Голштинец все прекрасно понял, но предпочел сделать вид, что не услышал реплики. Щелкнув каблуками, он торжественно представился:

– Генерал Эберхард фрайхерр фон Мюникхузен фон Гросс Цаухе унд Камминец. С кем имею честь?

Русские офицеры на мгновение смешались, но потом вспомнили, зачем явились, и вытолкнули вперед Петеньку, решив, что, коль скоро он зачинщик всего дела, ему и ответ держать. Поручик сразу сообразил, что представляться ему совсем не след, может кончиться довольно скверно. Поэтому он предпочел ответить обтекаемо:

– Российской лейб-гвардии офицеры.

При этих словах генерала перекосило, словно он хлебнул уксусу. Однако ж он счел приличным выдавить почти вежливо:

– Мы все верные слуги императрицы и наследника-цесаревича. И нам не совсем понятно, почему господа русские официрен позволили себе такое грубое нарушение субординаций.

– Ваше высокопревосходительство, – начал официальным тоном Петенька, подталкиваемый в спину товарищами, – вчерашним днем в столице имело место прискорбное происшествие. На Литейном проспекте офицерами голштинскими был сбит Преображенского полка поручик Ханыков, какой ныне пребывает при смерти. Мы пришли взыскать с виновника сообразно чести офицерской и кодексу дуэльному.

Генерал посмотрел на него, потом оглянулся, и тут Петенька подметил, что трое или четверо голштинцев шкодливо потупились. Более того, ему даже показалось, что он узнает двоих: один из них участвовал в приснопамятной стычке в австерии, а другой и был тем самым красномордым, который сбил Ханыкова. Генерал внушительно откашлялся и наставительно произнес:

– Вы должен понять ситуация. Это есть национальная гольштейн традицион – конная скачка по городской штрассе. Гордый гольштейн официр должен выразить свой гордость, каковой способ есть поездка по городской штрассе с гольштейн флаг и Schreckschuß! Это есть старинный красивый гольштейн обычай. И ничего более.

– Но при этом страдают невинные обыватели.

Фрайхерр фон Мюникхузен фон Гросс Цаухе унд Камминец недоуменно пожал плечами:

– Какой мне есть дело до обыватель? Um so mehr рюсски. Это не есть наш долг – следить за целость обыватель. Наш долг есть честно служить наш герцог, который есть наследник русский престол, который есть органичный дополнений гольштейн княжество, которые есть светоч цивилизаций и культур для Россия, который есть дикий, варварский страна. Полагаю, вы как истинный дворянин разделяете такой мнений. Официр обязан престол, и никто больше!

– Это так, – согласился Петенька. – Однако ж сей случай не подходит, потому что пострадал не обыватель, а офицер лейб-гвардии. Таковое не может быть прощено и забыто. А потому я прошу, почтительно прошу, господин генерал, – он подпустил меду в свой голос, – помочь нам восстановить справедливость и отыскать оскорбителя.

– Каким образ?

– Благоволите приказать своим офицерам, участвовавшим во вчерашних скачках, представиться, дабы мы смогли обсудить с ними вопросы чести. В противном случае пятно ляжет на все голштинские полки, что послужит ущербу чести наследника, коему вы столь усердно служите, – Петенька нашел политичный ход.

Генерал ненадолго задумался, потом еще раз внимательно посмотрел на русских, словно прикидывал, и пролаял что-то по-немецки, но с таким ужасным акцентом, что его поняли только голштинцы. Те, собравшись кучкой, пошушукались недолго, а потом вперед вышли четверо, в том числе и красномордый. Генерал торжествующе и зловеще ухмыльнулся: