Марианна Алферова - Соперник Цезаря Страница 4

— Эй, слушайте! — повысил голос Зосим. К нему оборотились. — По дороге в Город должен ехать сенатор Тедий с охраной. Надо продержаться до его появления. Всем ясно?

— Продержимся, — пообещал Полибий.

Клодий сделал знак кабатчику:

— Вина. Всем.

Кувшин с неразбавленным лесбосским вином стал переходить из рук в руки.

— Добрая богиня, — прошептал Зосим, — коли живыми уйдем, посвящу тебе золотую чашу.

— О чем ты болтаешь? — удивился Полибий. — Молишься женскому божеству? С чего бы это?…

Зосим не ответил, подошел к окошку и глянул наружу. Люди Милона по-прежнему держались плотной стаей. Сам Милон вышел из повозки. Гладиатор Биррия что-то ему говорил, указывая в сторону таверны. Кто-то из людей Милона принялся барабанить в дверь, но ему, разумеется, не открыли. Однако парень попался настойчивый, все колотил и колотил, будто надеялся разбить дубовую доску.

— В Тартар вас всех, — пробормотал Зосим сквозь зубы.

— Зосим, иди сюда! — Патрон поманил Зосима пальцем, тот подошел, нагнулся.

— Милон с людьми ушел?

— Пока нет, сиятельный.

— Пока. — Клодий криво усмехнулся. — Злишься на меня?

— Нет, доминус. Такого нельзя было угадать. Ведь Гай столько лет твой клиент.

— Да, печать была как настоящая. Почерк при письме на воске подделать ничего не стоит.

Они, не сговариваясь, повернулись и посмотрели на Этруска.

— А ну, иди сюда! — Голос Клодия звучал тихо, но был как лед, даже Зосиму стало не по себе.

Этруск подошел. К полным его губам прилипла фальшивая улыбка.

— Ты подделал печать?

— О чем ты, доминус? — Этруск растянул рот еще шире. — Да я никогда…

— Ты подделал печать на письме, что доставил сегодня Гай, — уже без тени вопроса в голосе продолжал Клодий.

— Доминус… Клянусь! Да я за тебя умру! — Этруск рухнул на колени. — Да я…

— Мерзавец! — ринулся к нему Полибий. — Я видел, как ты разговаривал с Гаем. — Гладиатор схватил раба за шею, будто хотел задушить.

— Я же не знал! — захрипел Этруск. — Гай сказал…

— Отпусти его! — приказал Клодий. — Ну, так что тебе сказал Гай?

— Что случайно сломал печать на письме по дороге. Сказал, что ты рассердишься. Умолял выручить. Двадцать сестерциев обещал.

Полибий сорвал с пояса Этруска кошелек и высыпал содержимое на скамью. Пять денариев.[17] И еще какие-то медяки.

— Ты нас продал, скотина, — прохрипел Полибий и отшвырнул пустой кошелек. — Что с ним делать? — Гладиатор ударил провинившегося раба пониже поясницы.

Тот рухнул на грязный пол.

— Пусть соберет деньги. Они — его, — сказал Клодий. — Он еще понадобится.

Этруск поднял голову и глянул на Клодия.

— Доминус, я же не знал, клянусь!

Клодий отвернулся. Этруск принялся ползать по полу, собирая деньги, потом забился в угол, прижимая кошелек с денариями к груди.

— Сколько же от Милона получил Гай?! — Полибий грохнул кулаком по столу.

— Скоро узнаем, — пообещал Клодий.

Зосим тем временем отозвал кабатчика в сторону:

— У тебя есть выход на крышу? Только не ври. Мой патрон не любит, когда врут.

— Есть лаз. — Кабатчик старался держаться браво, но у него дрожали губы.

— Отлично.

Зосим оглядел рабов. Надо непременно послать человека в Альбанскую усадьбу Клодия. Но кого? Лучше всего — Полибия: он смел, изобретателен и ловок. Но нет, Полибий нужен здесь. В драках на форуме он был незаменим. Этруск уже «отличился» сегодня… Да, тут нужен человек неподкупный. Взгляд Зосима упал на Галикора. Немолодой, молчаливый раб, преданный хозяину. Не из страха, а потому, что считает себя всем обязанным Клодию. На Галикора можно положиться.

Зосим отвел пожилого раба в сторону и зашептал на ухо:

— Поднимешься на крышу. По черепицам ступай осторожно, чтобы ни одна не свалилась. И спускайся так, чтобы люди Милона тебя не видели. Спрыгнешь в кусты лавра за таверной. И бегом в Альбанскую усадьбу. Беги, будто ты гонец из Марафона. Вели слугам спрятать сынишку хозяина в каком-нибудь тайном месте. Нет, лучше не так: сам спрячь и никому не говори — где. Все понял? — Галикор кивнул — он вообще был молчун. — Клянись Юпитером Всеблагим и Величайшим, что исполнишь!

— Клянусь.

— Гляди, чтобы люди Милона тебя не приметили! — напутствовал Зосим.

Потом вернулся к патрону. Тот выглядел как будто лучше. Он даже встал, опираясь на плечо Зосима. Поднял руку, будто стоял на рострах[18] и собирался держать речь перед народом Рима. Все разом притихли.

— Квириты![19] — воскликнул сенатор, и разношерстная публика в таверне заулыбалась. — Квириты! — повторил Клодий и даже сделал жест, будто размахивает полой тоги, — известный всему Риму жест Клодия-оратора. — Там, за дверьми, стоит Милон со своей шайкой. Видимо, ребята очень проголодались, раз не желают уходить и рвутся к нам обедать. Но вы понимаете, жратвы на всех не хватит, так что пусть Милон ищет другую таверну.

Акт I

РИМ. ДВЕНАДЦАТЫЙ ЧАС

Картина I. Катилина

Трижды Катилина был под судом и трижды оправдан: его обвиняли в связи с весталкой, в разорении провинции и, наконец, в убийстве. Катилина не просто убил Марка Мария Гратидиана,[20] а руководил расправой и сам истязал с наслаждением. Но проскрипционные списки[21] Суллы[22] освятили это убийство. Зато на консульских выборах Катилина в очередной раз провалился. Быть по своей природе жестоким неприлично. Пытать и убивать должны рабы и наемные слуги, патриций проливает кровь только в бою.

5 ноября 63 года до н. э

I

— Дождь… — вздохнул Клодий, стоя под навесом вестибула[23] и кутаясь в толстый простонародный плащ с капюшоном.

Впрочем, дождь заканчивался — уже последние капли стучали по мостовой, да шумела вода в водостоках, убегая в Большую клоаку, а оттуда — в зеленые воды Тибра.

В разрывах туч мелькало синее небо. Клодий плотнее закутался в плащ и зашагал мимо глухих стен особняков, лишенных окон и однообразно повторявших друг друга. Различия вносили лишь вестибулы, одни — украшенные колоннами, другие — росписью или трофейными щитами. Несмотря на дурную погоду, на улицах царила суета — сновали слуги, носильщики, почтари, даже знатные куда-то шествовали, накинув поверх тог толстые плащи. Уже спустившись с Палатина, Клодий нагнал лектику,[24] которую неспешно несли восемь темнокожих рабов. Неожиданно занавески носилок дрогнули, высунулась полная обрюзгшая физиономия. Брат Аппий! Какая встреча! Интересно, куда направляется старший брат? Может быть, к Лукуллу за Город, вкушать жареных дроздов? Но первым вопрос задал Аппий:

— Ты куда?

Носильщики тут же остановились. Остановился и Клодий, откинул с лица капюшон.

— Прогуливаюсь, — последовал неопределенный ответ.

— Сатурналии еще не начались! — Аппий так и кипел, он даже протянул руку, будто собирался схватить Клодия за плащ. — А ты расхаживаешь в этих серых рабских тряпках! Постыдился бы! Ты — патриций! Где твоя тога?

— Еще не Сатурналии? — почти искренне удивился Клодий. — Как жаль! Люблю повеселиться от души! Это же замечательно, когда все равны, и не надо делить людей на рабов и господ; можно пировать, обнимая одной рукой хорошенькую рабыню, а другой — хорошенькую матрону.

— Ты пьян!

— Ничуть. Пьян я был вчера и буду сегодня. Но в промежутке между вчера и сегодня я трезв. — Клодия забавляла Аппиева злость.

— Ты позоришь род Клавдиев!

— Братец, что с тобой? С чего ты решил меня воспитывать? Мне двадцать восемь, наш отец скончался, и в правах мы с тобой равны.

— Ты пьянствуешь в тавернах с рабами. Всякий сброд у тебя в друзьях! Твое место в лупанарии![25]

— Я не против. Там порой попадаются милашки, одна беда — у них такие тесные клетушки! Одну смугляночку из Вифинии я выкупил и выделил ей в своем доме покои попросторнее.

— Прекрати фиглярствовать! Ты… — Аппий замолчал, сообразив, что их перебранку слышат рабы-носильщики.

— Ну да, ты мной недоволен, я понял, — кивнул Клодий.

Тут опять хлынул ледяной дождь.

— Э, так не пойдет! — возмутился Клодий. — Ты читаешь наставления, сидя в лектике, а мне прикажешь слушать поучения и мокнуть?

Аппий нахмурился, будто, в самом деле, был готов разразиться очередной гневной тирадой, но потом вздохнул и отодвинулся в глубь носилок. Клодий запрыгнул внутрь, снял мокрый плащ и, свернув, сунул под ноги.