Майкл Муркок - Финальная программа. Средство от рака. Английский убийца Страница 4

Выбравшись за пределы трехмильной зоны, Джерри включил радио и поймал позднюю станцию, «Радио к-9», носившую название «Радио с перчинкой». Передавали всякую всячину; звучание походило на смесь греческой и персидской музыки в отвратительном исполнении, вероятно, одной из новых групп, которую люди рекламы все еще тщетно пытались протолкнуть. Сами по себе парни не имели о музыке абсолютно никакого понятия; для них оставалось тайной, что одна группа должна быть популярной, другая — нет, однако они были убеждены, что новый звук принесет им славу и деньги. Все это — в прошлом, во всяком случае, на настоящий момент, подумал Джерри. Он переключал станции, пока не обнаружил сравнительно приличную.

Эхо музыки разносилось над водой. И хотя Джерри из осторожности не включал света, его можно было услышать в полумиле; но, различив слабые очертания берега, выключил и радио.

Некоторое время спустя стала видна и выстроенная отцом копия «Ле Корбюзье шато» — просторное шестиэтажное здание с тем причудливым, несколько устаревшим внешним видом, который имели все «футуристические» здания двадцатых-тридцатых годов. Это шато в придачу носило налет немецкого экспрессионизма в архитектурных решениях.

Для Джерри дом этот символизировал собой самый дух резкого изменения в жизни, и он наслаждался чувством, охватившим его при виде силуэта здания, так же, как иногда наслаждался, слушая шлягеры последнего года. Дом в соответствии со старой банальной традицией был поставлен на самом краю утеса, пирамидой возвышавшегося над ближайшей деревней, находившейся милях в четырех. На дом был направлен луч прожектора, придававший ему вид, схожий с нелепым военным мемориалом. Джерри знал, что дом был воздвигнут небольшой армией немецких наемников — людьми, которые были таким же достоянием прошлого, как и построенное ими здание, и все же во временном отношении отражали некий дух годов тысяча девятьсот семидесятых.

Однако шел ноябрь тысяча девятьсот шестьдесят…, когда Джерри запустил двигатель и медленно двинулся по курсу, который — он знал — приведет его к утесу под домом.

Утес оказался хуже, чем если бы был отвесным; он полого опускался около сотни футов и нес на себе груз предупреждающих знаков опасности. Он был не под силу даже знаменитому Вольфу. Очертания обрыва давали Джерри Корнелиусу преимущество, так как он скрывал его лодку от телевизионных камер наблюдения, установленных в доме. Радар прощупывал пространство недостаточно низко, чтобы обнаружить его судно, а вот телевизионные камеры были направлены на все места, где была вероятность чьей-либо высадки. В данном случае брату Джерри — Фрэнку не довелось узнать о тайном вторжении.

Джерри поставил лодку на якорь у утеса с помощью манжет с мощными присосками, которые взял с собой для этой цели. В конструкцию манжет входили металлические кольца, и Джерри привязал якорные канаты к этим кольцам. Сам он рассчитывал вернуться прежде, чем спадет прилив.

Часть утеса была выполнена из пластмассы. Корнелиус легонько постучал по ней и подождал несколько мгновений, пока она не подалась внутрь на несколько дюймов и испуганное худое лицо не уставилось на него. Лицо принадлежало долговязому шотландцу, старому слуге и воспитателю Джерри Джону Гнатбельсону.

— Ах, сэр!

Лицо отступило, освобождая вход.

— Она в порядке, Джон? — спросил Джерри, протискиваясь за пластиковую дверь в кабинку с металлическими стенками.

Джон Гнатбельсон отступил назад, затем подался вперед, закрывая дверь. Ростом он был около шести футов четырех дюймов, долговязый малый почти без скул, с пучками бакенбардов до подбородка. Он был одет в старый жакет того покроя, который носят в Норфолке, и вельветовые брюки. Кости его, казалось, едва подходили друг к другу, и двигался он расхлябанно, как плохо управляемая кукла.

— Думаю, она при жизни, сэр, — заверил Гнатбельсон. — Как мило снова видеть вас, сэр. Надеюсь, сэр, ваше возвращение на сей раз — добрый знак, чтобы выкинуть из нашего дома вашего братца, — он посмотрел блестящими глазами куда-то в пространство. — Он сделал… сделал…

Глаза старого человека наполнились слезами.

— Веселей, Джон. А что он теперь поделывает?

— Вот этого-то я и не знаю, сэр. Мне не разрешили видеть мисс Кэтрин последнюю неделю. Он говорит, что она спит. Только какой же это сон длится неделю, сэр?

— Может быть несколько видов, — достаточно холодно ответил Джерри. — Может быть, наркотики.

— Бог ведает, сколько их он сам употребляет, сэр. Он живет на них. Все, что он с некоторых пор ест, — это плитки шоколада.

— Я думаю, Кэтрин не стала бы по собственной воле употреблять снотворное.

— Никогда бы не стала, сэр.

— Она все еще в своих прежних комнатах?

— Да, сэр. Только у дверей охранник.

— Ты приготовился к этому?

— Я — да, только я боюсь.

— Конечно, боишься. А ты отключил управление этим входом?

— Не видел необходимости, сэр, но сделал это.

— Береженого Бог бережет, Джон.

— Да, я тоже так считаю. Только опять будет делом времени, прежде чем…

— Все — дело времени, Джон. Давай отправляться. Если управление отключено, мы не сможем воспользоваться лифтом.

— Не сможем, сэр. Придется карабкаться.

— Тогда пошли.

Они вышли из металлической камеры и попали в другую, похожую на первую, лишь чуть больше. Джон освещал путь фонарем. Показалась в виду клетка лифта с уходящей вверх шахтой. Параллельно кабелям, рядом с ними, уходила в темноту металлическая лестница. Джон сунул фонарь за ремень брюк и отступил назад. Джерри добрался до лестницы и начал взбираться.

В молчании они продвигались вверх больше пятидесяти футов, пока не оказались на самом верху шахты. Перед ними было пять входов в коридоры. Они направились в центральный вход. Коридор долго кружил и петлял, образуя часть сложного лабиринта, и, несмотря на то, что оба мужчины были знакомы с ним, иногда они мешкались на поворотах и развилках.

Наконец с некоторым облегчением они вошли в белую, освещенную неоновыми лампами комнату, в которой размещался пульт управления. Шотландец подошел к панели и щелкнул выключателем. Красный свет над панелью погас, и зажегся зеленый. Стрелки на циферблатах задрожали, и несколько мониторов сфокусировали на экранах изображения участков маршрута, который они только что проделали. Виды комнаты у подножия шахты, сама шахта, коридоры в лабиринте, теперь ярко освещенные, появлялись и сменяли друг друга на экранах. Оборудование работало бесшумно.

На двери, ведущей из комнаты, имелся большой яйцевидный предмет салатового цвета. Джон прижал к нему ладонь. Распознав отпечаток ладони и откликаясь на него, дверь, отъехав в сторону, открылась. Они вошли в короткий тоннель, заканчивавшийся такой же дверью, которую Джон таким же образом и открыл.

Теперь они стояли в темном помещении библиотеки. Сквозь прозрачную стену справа они могли видеть море, подобное глыбе черного мрамора, прорезанного серыми и белыми прожилками. Большая часть остальных трех стен была занята полками из розового оргстекла. Полки были заполнены в основном книгами в дешевых бумажных обложках. Около полудюжины книг, переплетенных в кожу, с тиснеными золотом названиями, выделялись своим несоответствием. Джон направил на них луч фонаря и улыбнулся обеспокоенному Джерри:

— Они еще здесь, сэр. Он не часто сюда заходит; иначе он мог бы избавиться от них. Но не так уж это и страшно, так как у меня есть другой комплект.

Джерри вздрогнул и посмотрел на книги. Одно из названий гласило: «Временной анализ заката Запада», Джеремиа Корнелиус, МАВШ; другая книга называлась «К окончательному парадоксу», а рядом с ней — «Моделирование этики». Джерри понял, что здесь было от чего прийти в замешательство.

Часть стены библиотеки, выглядевшая достаточно естественно, была тем не менее фальшивой. Она откачнулась, открывая белую металлическую дверь и клавишу. Джерри нажал клавишу, и дверь открылась.

Показалась еще одна клетка лифта. Джон задержался и поднял небольшой ящичек, прежде чем они вошли внутрь и поехали вверх. Это был один из немногих лифтов в доме, который, насколько им было известно, не был подключен ни к одной панели управления в шато.

На шестом этаже лифт остановился, и Джон, открыв дверь, осторожно выглянул. Площадка была пуста. Они вышли из лифта, и дверь — роспись во всю стену, напоминающая Пикассо в его наиболее позднем и банальном виде, — скользнула на место.

Комната, которая была им нужна, находилась в коридоре за основной площадкой. Мужчины молча подошли к углу, выглянули за него и опять спрятались.

Они увидели охранника. В руке он держал собранную автоматическую винтовку. Это был высокий тучный немец с внешностью евнуха. Он смотрел очень бдительно, вероятно, в надежде получить возможность воспользоваться своим бельгийским оружием.