Связь без брака - Дмитрий Викторович Распопов Страница 4

— Шёл, упал, споткнулся, дальше ничего не помню, — под её взглядом, с трудом ответил я. У меня был соблазн рассказать правду, но что-то во взгляде и позе милиционера заставило меня передумать. К тому же, Иван чётко всегда говорил, что обычно ждало стукачей по возвращении в интернат. Он сам пять раз побывал на больничной койке с переломами рук, ног, рёбер, и каждый раз побои списывались на несчастные случаи, так что я знал, что мои признательные показания, точно сделают мою ситуацию только хуже.

— Видишь дорогой, я тебе так и говорила, — замурлыкала директриса, подходя ближе и облокачиваясь на его плечи, — вечером тебе что приготовить? Борщ или картошку с котлетами?

— Давай и то, и другое, — хохотнул он, щипая её за попу, затем складывая свои письменные принадлежности обратно.

— Попрошу Зину взять лучшее мясо, — улыбнулась она.

«В памяти тут же всплыло, что Зина — это была главная повариха интерната и откуда она могла взять лучшее мясо, также становилось понятно».

— Ладно, до вечера Ин, — чмокнул он директрису в подставленную щёку и отбыл.

Женщина, не удостоив меня и взглядом, вышла за ним следом из палаты. Оглянувшись по сторонам, я увидел, как с десяток детей, лежавших на соседних кроватях, быстро отвернули от меня свои лица, все сделали вид, что меня нет. Похоже процедуру посвящения я всё ещё не прошёл.

* * *

Из больницы, где я в полном одиночестве провёл две недели, поскольку меня никто не навестил, а дети, большая часть которых была из моего же интерната и лежала здесь как с травмами, переломами, так и просто с дизентерией, отказывались общаться, игнорируя моё существование. Так что у меня было масса времени, чтобы обдумать что же делать дальше и как себя вести. Моя упёртость и жажда доказать Ивану Николаевичу, что систему можно поменять, и я могу стать не таким, как все, говорила о том, что нужно сопротивляться и давать отпор. Так что я задумал и украл на кухне, на которой мы периодически помогали персоналу, тупой нож с зубчиками, который не мог разрезать ничего, и всё оставшееся время посвятил тому, что ночами точил его о ножку кровати, добиваясь, чтобы он был острым.

День выздоровления я запомнил сам надолго, поскольку за нами пришёл мужчина, как оказалось учитель-воспитатель и отвёл пешком через весь посёлок из больницы снова в интернат. Рядом с вахтёром на входе дежурили незнакомые мне взрослые подростки, один из которых обрадовался при виде меня. Меня же это только заставило сжаться внутри, поскольку ничего хорошего это не предвещало. В комнате меня ждал матрас, комплект постельных принадлежностей и комплект серой советской школьной формы, с обязательным красным галстуком. Вскоре явился комендант, и я поставил в его потрёпанной книге крестик, напротив своей фамилии.

Поскольку сегодня был вторник, то в комнате кроме меня никого больше не было, все были в это время в другом корпусе, где находились школьные классы, так что детям по факту нужно было лишь выйти на улицу и попасть в другое здание.

Расстелив кровать, я спрятал нож, положив его на железный уголок кровати и затем укрыв сверху матрасом. Оглядевшись, я увидел, как аккуратно едва ли не по-военному заправлены соседние койки и попытался сделать так же. Получилось похоже, но пусть и не идеально, как у соседей.

Жрать хотелось так сильно, что живот только что не завывал, требуя наполнить его хоть чем-то, но как раз этого чего-то здесь просто не было. Никаких холодильников разумеется в комнатах не было, как и телевизоров, один такой я знал, стояв в специальной комнате, где по расписанию его смотрели старшие ребята. Малышня туда практически не попадала.

Несмотря на лежащую книгу на тумбочке у соседа и дикое желание занять мозг хоть чем-то, я помнил правила насчёт взятия чужих вещей, так что просто завалился на кровать, ожидая, когда наступит обеденное время.

— А тут я ему с ноги, на! — раздался весёлый голос, сбросивший с меня дрёму, и когда я открыл глаза, то с удивлением понял, что солнце за окном уже не так сильно светит, как это было, когда я только вернулся, и похоже я проспал достаточно долго чтобы вернулись мои соседи.

— О, а что тут покойник делает? — удивился Заяц, тыкая в меня пальцем и поворачиваясь к Пузу.

— Губа с Быком разберутся с ним сами, не кипишуй Заяц, — хмыкнул тот и швырнув ранец на кровать, следом плюхнулся туда сам. Кровать в ответ лишь жалобно заскрипела.

Больше со мной сегодня никто так и не заговорил, но зато на ужине никто и не взял ничего из моей пайки, дети и подростки от меня шарахались, словно от зачумлённого.

И ночью, когда я долго ждал прихода своих мучителей, стало ясно почему. Убивать меня конечно же не собирались, но сделать два перелома, они планировали. Всё что я успел сделать, достав нож, это полоснуть одному из них по животу, прежде чем раздавшийся вой раненого, перебили яростные крики его друзей и меня уже били всерьёз. Когда обе руки положили между стулом и кроватью, а затем один из подростков прыгнул на них, я помнил уже очень смутно.

* * *

История моего первого попадания в больницу повторилась практически полностью, единственное, участковый предупредил меня, что в этот раз он не будет составлять протокол о том, что я нанёс ножевое ранение другому подростку, поскольку я пока ещё не прохожу по возрасту под эту статью, но он гнусно ухмыляясь заверил, что года идут быстро и он просто подождёт. Так что несмотря на мои сломанные руки и полную неспособность ухаживать за собой, даже писюн мне из штанов теперь доставала дородная санитарка, держа его в утке, чтобы я смог пописать. Хорошо ещё по большому мне удавалось ходить частично самому, правда попу вытирать опять же приходилось с её помощью, потому что мне прописали такую диету в столовой больнице, что стул всегда был очень жидким. Долгие два месяца, пока переломы срастались, затем снимали спицы и швы, я пребывал в тяжёлых раздумьях. Ситуация оказалась не та из которой можно было спокойно выйти, поэтому я решился на побег, чтобы попасть домой и рассказать маме Ивана, что со мной тут творят. И хотя он говорил, что та плевать хотела на сына, появляясь в интернате сначала раз год, а потом, когда её нового мужа перевели-таки обратно ближе к Москве, она и вовсе растворилась на просторах большой страны. Больше Иван её в детстве никогда