Память - Владарг Дельсат Страница 4

двенадцатилетней девочкой, попытавшись затем как-то медленно убить, но как, Гриша не понял. Ее прооперировали, но… Маша не говорила, только смотрела в потолок, почти ни на что не реагируя, и мальчик пытался ее расшевелить, рассказывая сказки, кормя, иногда насильно. Все было тщетно… Однажды утром Маша просто не проснулась. И видя тело девочки, которую замучили проклятые фашисты так, что она просто не могла больше жить, Гриша плакал. Война учила его ненавидеть, и он ненавидел проклятых фашистов каждой клеточкой своего тела.

Потом были бои, и младший сержант снова бежал под обстрелом, чтобы спасти еще одного солдата или офицера, мальчик не видел разницы, они все были солдатами. У кого-то в руке был автомат, а у него — бинты и медикаменты. Много говоривший с ним комиссар научил Гришу думать… А еще Верка, ставшая как-то ближе мальчику, доверяла ему, когда на душе становилось совсем плохо.

— Одни мы с тобой на всем свете, — говорила девушка, обнимая маленького солдата, неожиданно ставшего ее семьей. — Вот закончится война, и поедем мы в Ленинград.

— А почему в Ленинград? — удивился мальчик, не понявший связи.

— Я там жила до войны, на Васильевском, — объяснила Верка. — Там будет наш дом, будешь мне братом?

— Буду, — кивнул Герби, улыбнувшись. — Тебя надо защищать, чтобы не обидели, — пояснил он свое решение.

* * *

Пистолет-пулемет Гриша просто выпросил. Они шли по лесам Белоруссии, встречая следы зверств и… лагеря. С каждым таким лагерем ненависть мальчика только росла. Обескровленные тела, замученные, умершие от каких-то страшных болезней… Ни в чем не повинные дети, которых убили эти… твари.

— Больных корью в холодной воде купали, — Верка слепо смотрела в серое небо, смоля папиросу за папиросой. — А это нельзя! И эти твари знали это, Гриша! Знали и убивали деток!

Даже врачи не выдерживали. Наслушавшись, воспитанник уходил к солдатам, чтобы пострелять в этих. Только к пленным мальчика не подпускали. Он не понимал, как немец может быть живым, просто не переносил вида живого фашиста, желая уложить в землю хоть одного. Зубами грызть. Пожалуй, это стало одержимостью.

Но опасно теперь было везде и всегда, потому что разрозненные группы этих, да еще и просто бандиты… поэтому оружие мальчонке выдали, уча его стрелять, отсекать понемногу. Одиночные у него не получались, но вот по три-четыре выстрела вполне выходило. Мотив у Гриши был простым — нужно защитить раненых и… Верку. Поэтому мальчик таскал тяжелое для него оружие вместе с санитарной сумкой. Тринадцать лет, хорошее питание, физнагрузки — все это уже вполне позволяло не быть унесенным отдачей.

Бой за боем двигались они по своей земле. Хотя комиссары, которые назывались замполитами, пытались избавить солдат от желания рвать немцев зубами, но мальчик был в том возрасте, когда для него существовали свои и все остальные, без полутонов. Верка часто проводила вечера с Гришей, мечтая о мирном времени, рассказывая. И в этих рассказах Гриша постигал то, чего у него не было никогда.

В ту ночь Грише не спалось. Он вышел за ворота дома, где отдыхал, сам санбат стоял чуть поодаль, но врачи посчитали, что нечего пацану спать в палатке, когда стоит такой хороший дом, поэтому там расположили тяжелых и Гришку. Вот он вышел почти за околицу, когда увидел… из недалекого лесочка надвигались люди, светя себе фонариками.

Мальчик залег в кусты за холмик, как учил дядя Саша, снял оружие с плеча и осторожно сдвинул вперед предохранитель, чтобы потом очень тихо взвести правой рукой. Неизвестные медленно подходили, и по тому, как они шли, Гриша понял — это враги. Раскрыв и уперев в плечо приклад, мальчик прицелился. Его первая очередь всполошила охранение госпиталя. Несколько врагов упали, а Гриша все стрелял, будто угадывая, где они спрятались. Граната разорвалась совсем рядом, когда первая машина с солдатами уже была недалеко, и мир погас для Григория Лисицына.

Когда маленький младший сержант очнулся, вокруг было темно, а кто-то почти неслышно всхлипывал рядом. Очень сильно болела голова, но мальчик нашел в себе силы открыть глаза, увидев при этом плачущую Верку, повторявшую: «Не умирай, братик».

— Я не умру, — хрипло проговорил мальчик, и был тут же прижат к девушке.

— Мой маленький герой, — прошептала Верка, гладя его по забинтованной голове. — Я так испугалась!

— Ну нужно же было тебя защитить… — немного виновато проговорил Гриша.

— Ну, где тут наш герой? — к койке подошел товарищ капитан. — Очень неплохо… Очень даже, молодец!

В санбате Гришка провалялся две недели, став за это время сержантом и получив из рук генерала отважную медаль. Медаль «За отвагу» очень ценилась на фронте, это мальчик знал, а еще его поздравляли и благодарили врачи и медсестры, отчего даже захотелось плакать.

— Выживи, пацан, — попросил его товарищ генерал. — Очень тебя прошу, выживи!

— Есть выжить! — ответил ему Гришка, давно забывший, что такое предательство близких.

— Мой брат настоящий герой, — Верка уже привыкла к мысли, что она больше не одна, как и мальчик знал, что у него есть сестра, санбат и вся Советская страна.

Маленькую девочку принесли солдаты, ей было навскидку лет пять. Она не откликалась ни на одно имя, почти не ходила и смотрела вокруг глазами, полными ужаса, подпустив к себе почему-то только солдат и Гришку с Веркой. Именно им малышка позволяла мыть себя, кормить, не падая в обморок и не сжимаясь от страха. Так у Гриши появилась младшая сестренка, Машенька. Очень уж девочка была похожа на иллюстрацию, изображенную в найденной еще в сорок втором в разбомбленном доме книжке сказок. Их стало трое…

* * *

Истощенные узники… Девчонки и мальчишки… Большей частью они были старше Гриши, но хотелось обогреть каждую и каждого, а для них… Для них он был освободителем, долгожданным святым ангелом, пришедшим, чтобы спасти. И совсем юного солдата, занимавшегося истощенными людьми, обнимали и целовали не сдавшиеся люди. Знать, что тебя очень ждут, что ты являешься кем-то очень важным, было необыкновенно.

Какой-то очень усталый дядя из узников рассказывал Грише о принципах организации подполья в концлагерях. Он, казалось, сам не понимал, что и кому говорит, просто рассказывал, рассказывал, рассказывал всю ночь, а наутро умер. Не всех можно было спасти, и этот факт наполнял сердце сержанта болью, но… Нужно было жить дальше.

Обосновавшись в небольшом, покинутом хозяевами доме, три медсестры и Гриша с Машенькой, уже начавшей потихоньку говорить, обустраивали свое временное жилье, натягивая простыни. Война катилась к концу, совсем скоро они поедут, как мечталось, в загадочный и чудесный город Ленинград, о котором так любила