Шестерни системы - Андрей Валерьевич Степанов Страница 4

По крайней мере, стоя у умывальника, я смог привести себя в более пристойный вид, чем был у меня до этого. А вот пиджак сильно обгорел — он вспыхнул в самом низу и горел, похоже, до тех пор, пока меня не пришибли дверью. Тогда я упал и придавил огонь.

В итоге с пиджаком пришлось расстаться. Я снял его и еще раз отмыл руки от дурно пахнущей сажи. Подгоревшая шерсть хорошо пахнуть никак не может. Потом вернулся к Подбельскому.

— Идемте, молодой человек, — сказал он, стоя уже в дверях императорского кабинета. — Понимаю, вопросов много, — он поправил очки и вежливо взглянул на меня.

Даже не вежливо. Скорее, виновато. Как будто весь этот бардак — по его недосмотру. Я вспомнил, что винил во всем руководство Третьего отделения и уже собрался высказать все, но Подбельский начал первым.

— Это все из-за меня, — проговорил профессор, как бы оправдываясь. — Я уже объяснил, почему не мог сказать вам раньше. К тому же, я не знал вас так хорошо, как сейчас. И не мог проанализировать поступки и действия, чтобы трезво оценить ваши возможности. Признаюсь, я был о вас худшего мнения. Но ваше упорство и...

— Григорий Авдеич, я не представляю вас шефом Третьего отделения. Вот хоть убейте — не представляю!

Подбельский шагал по коридору, иногда прислушивался, но не стучал ни в одну из дверей, не смотрел в замочные скважины и вообще поражал меня своим поведением. Точно мы и не искали никого.

— Отчего же? — спросил он, когда мы подобрались ближе к кабинету самого Сергея Николаевича. — Разве что вот это, — Подбельский похлопал себя руками по выпирающему животу, — может портить картину, но ведь я и не работаю «в поле», как говорится. Я человек кабинетный. Но, как видите, могу иногда выбраться на свежий воздух. Как сейчас, когда я помог вам скрыться. Как в нашу первую встречу, когда я присматривал за Анной.

Я собирался сказать что-то другое, но фраза о принцессе заставила меня задуматься.

— Ведь если вы знали о том, что ей грозит опасность, то могли бы...

— Нет, Максим, в твоем мире я не мог бы сделать ровным счетом ничего. Разве что присматривать за ней двумя, — он коснулся дужки очков, — парами глаз. И не более.

— Так сказали бы Павлу, направляли бы его!

— Ты не понимаешь. Мы бы просчитались стратегически, — пояснил он и потянул на себя дверь. Та открылась, но мне помнилось, что брат императора лично запирал замок перед уходом.

— Как это? — спросил я, когда мы вошли.

В кабинете все еще попахивало спиртным и колбасой. Пустая бутылка стояла на полу, где ей и следовало быть. Тарелка из-под нарезки тоже оставалась на своем месте.

— Посуди сам. С кем вы столкнулись в твоем мире? С парой бандитов? — профессор обошел стол и, нагнувшись так, будто он как минимум делает гимнастику по утрам, заглянул под его крышку. И высунулся оттуда: — Как ты сам считаешь?

— Да головорезы какие-то.

— Потому что они думали справиться с одним Павлом. Я не сомневаюсь, что люди, — Подбельский принялся шарить рукой под столом, шумно царапая деревяшку, — которые ответственны за все это, не знали, кто будет охранять девушку. Тебя они точно не брали в расчет. Даже узнай они сразу, что ты нас укрыл — обычный местный парень, правда же?

— Так, и к чему вы клоните?

— А представь, что мы бы начали действовать по моей указке? У меня есть свой почерк, профессионализм, выработанный годами. Его легко понять — понять, я подразумеваю, профессиональную работу. И соответственно на нее отреагировать. Тогда вам пришлось бы бороться не с бандой мелких криминариев, а с более организованным противником. Несладко пришлось бы всем. Черт, где же эта кнопка... — он снова скрылся под столом.

Я обдумал то, что сказал Подбельский. Звучало логично. Любое сопротивление может вызывать еще большую агрессию, а наши ресурсы на тот момент были крайне ограничены.

— Значит, вы и правда думаете, что в этом деле замешан брат императора?

— Подумай сам. Мотив есть?

— Возможно. Я не очень хорошо разбираюсь в желаниях членов семьи Алексея Николаевича, — мне надоело стоять столбом и я тоже принялся изучать стол. — Но судя по тому, что мне рассказывали, не так уж много там завидующих его положению. Ведь если вставать против своих, то ради власти? — я скорее спросил, чем произнес утвердительно.

— Самый вероятный мотив, — профессор снова выпрямился, — это жажда власти. Посуди сам. Его брат молод. Амбициозен. Отказывается от услуг Третьего отделения и старательно тренирует своих собственных бойцов. Весьма неплохих, кстати.

— Гораздо лучше всякого отребья, которое посылали, чтобы прибить меня, — прокомментировал я и фыркнул вдогонку. — Хм, а как же быть с ситуацией, когда он спас нас с Аней в поместье?

— Я слышал, что человек, который на вас напал, до сих пор жив. Это тоже кое о чем говорит. Ты не задумывался? Порой мне кажется, что я и сам не могу полностью представить себе ту паутину влияния, которую создал вокруг себя человек, которого мы ищем.

— И все равно вы считаете его виноватым! — воскликнул я. — Не может такого быть! Что хотите — не верю. Все равно не верю.

— Эх, молодежь, — вздохнул Подбельский и принялся перебирать предметы на столе и открывать ящики. — Помоги-ка мне: где-то в столе должен быть переключатель.

— Откуда вы знаете, что он должен быть именно в столе? — меня до сих пор одолевали сомнения.

— Потому что этот стол стоял в кабинете задолго до рождения Сергея Николаевича. Но вопрос, знает ли он о том, что существует этот переключатель. И, что гораздо важнее — куда он ведет!

Я принялся осматривать стол младшего Романова сбоку и с «гостевой» стороны. Как и Подбельский, я гладил ладонью деревянную поверхность, потому что понятия не имел, о каком переключателе идет речь.

— И почему вы не допускаете, что кто-то еще мог слышать наш разговор с Волковым?

— Почему не допускаю? Очень даже допускаю, но мы наткнулись на рабочую версию, и я намерен проработать