Боярыня (СИ) - Брэйн Даниэль Страница 4

Я рассматривала, как могла, лицо и лысину убитого боярина и думала одновременно несколько крайне противоречивых мыслей. Что я лежу где-то под капельницами, интубирована, и сражаюсь за жизнь. И что это все, конечно, не бред. Это нечто, не имеющее названия. Другой мир? Посмертие? Чистилище? Испытание? Я не видела никакого тоннеля и белого света, выходит, те, кто рассказывает об этом, нагло врут. Я думала, что в комнате был вместе с нами — со мной и боярином — кто-то третий, и он же прикончил моего мужа и ударил меня по голове. Моя шишка — я, выругавшись про себя, опять подняла руку, прокляла последними словами того, кто выдумал такую издевательскую одежду — моя шишка была на затылке, так что я никак не могла удариться самостоятельно, даже если упала. Возможно, я сидела на том же месте, где сейчас. Упала я вон туда… нет, там нет ничего, обо что я могла бы так повредить голову, а о пол — тоже исключено.

Что за комната, что писал боярин, кто и за что его убил, что здесь делала я?

Я потянула лист бумаги из-под тела. На столе растекалась чернильная лужица, кляксы были и на бумаге, но от записей лист был чист. Ни буквы.

Я выпустила его, протянула руку к телу и сразу отдернула. Что-то во всем этом было не так, но что? Опираясь на стол, я встала, подумала, погладила свой живот. Ребенок. Я беременна. Как некстати. Почему этого не случилось раньше, там, где у меня было все?

Выдыхая с каждым шагом, я обошла боярина со спины, обратив внимание, как глубоко вошел нож в тело. Удар мастерский, со знанием дела, прямиком в яремную вену. Нужна серьезная сила, чтобы с одного удара лишить человека жизни. Ловко. Кто-то из тех, кто вошел сюда вместе с прочими, или тот, кто уже успел уйти далеко?

Я увидела то, что искала. Правая рука боярина безжизненно свисала, под столом белело оброненное перо. Наклоняться мне было тяжело, пришлось присесть, придерживаясь за стол, взять уже начинающую холодеть руку и убедиться, что — да, боярин перед смертью что-то писал. Чернильные пятна были свежими, мне показалось, что даже на моих пальцах остались следы.

Я выпрямилась, всмотрелась. Он был немолод — боярин, скорее всего, мой муж. Я не знала, сколько лет мне, мне всегда сложно было судить о возрасте прочих людей, тем более здесь, где все как один бородаты, но я навскидку дала своему мужу лет сорок пять. Борода прибавляет годы, но не настолько, чтобы я ошиблась на добрый десяток лет. Что это за эпоха, что за мир, если можно так назвать то, где я очутилась?

По работе я сталкивалась с историей, не детально, не как специалист, и кроме того, это была не Европа или ее альтернативная копия. Меня не сожгут как ведьму, но перспективы рисуются мрачные. Пытки, плаха, четвертование, дыба… Пыхтя, я дошла до окна — странно-серого, за ним ничего не было видно, но когда я коснулась непрозрачного стекла, мои пальцы обожгло зимним холодом.

Там, на улице, лютый мороз…

Одежда похожа на допетровские времена. Боярыня… а дальше неважно. Женщина в эту эпоху — вещь, у нее всегда был опекун, будь то отец, брат, муж, кто-то из родственников. Я знатна и богата — это плюс, и если меня сейчас же не потащат в застенки, я могу требовать встречи с царем — или кто здесь над всем этим главный. Не суть. Я беременна, и ребенок, появления которого я и все остальные ждут, наследник этого дома и всех богатств. Каменный дом, роскошная одежда. Наверное, есть за что бороться, и было кому-то за что боярина убивать.

Я попыталась открыть окно — безуспешно. Был какой-то непонятный секрет. Я снова вернулась к боярину. Стол с рисунком, это не все чернильные пятна, а это… похоже, не часть декора, здесь что-то стояло? Шкатулка или что-то вроде того?..

С улицы донеслись отрывистые неразборчивые крики и конское ржание. Как-то неслышно подкралась к двери Наталья, я увидела полоску света, подняла голову, хмуро уставилась.

— Где вода?

— Матушка, там дьяк с приказу приехал, — с поклоном ответила Наталья, комкая что-то в руках. — А ты простоволоса да на мужской половине, — и в голосе ее я различила неподдельное удивление, словно лишь сейчас она смекнула, что я не только обнажила голову, но и пришла, куда мне не следовало. — Пойдем, я тебя одену да соберу что, на улице вон снега какие намело, ай, люто-то как. Замерзнешь ты.

— Я никуда и не собираюсь, — нахмурилась я. Но меня спросят?..

Убит мой муж, меня застали рядом с телом. Кто в эти глухие времена искал настоящего убийцу?

Наталья, наморщив лоб, посмотрела на покойного, прижала ладонь к лицу, затем переместила ее на грудь. Я догадалась, что это какой-то религиозный жест, и постаралась его запомнить.

— Справедливому да отмолишь грех, матушка, простит он, простят и Пятеро. Пойдем, соберу тебя до приказа. Пойдем, негоже с непокрытой-то головой на люди выходить, а народ-то, народ, слышишь, уже собрался? — Наталья громко говорила и подталкивала меня к двери, я упорно не шла. — Пойдем в палаты, а люди-то заберут его, — она явно имела в виду тело боярина, и непохоже было, чтобы и его смерть ее огорчала, и моя судьба. Впрочем, как и всю остальную челядь.

А меня ждут пытки и казнь, подумала я. Не все так просто. Сознаюсь я или нет, неважно. Меня будут рвать на куски, невзирая на мой живот, происхождение и деньги, пока я не скажу то, что от меня ждут. Не со зла — я сомневалась, что лично я могла кому-то встать поперек дороги, но здесь не могут и не умеют иначе. Вот она я, убийца, кто же еще, когда застали меня у хладного тела, а что молчу — так у толкового палача и не такие говорить начинают.

— Пойдем, — притворно-покорно кивнула я.

На улице мороз, снег и люди, азартно ждущие, пока меня поведут в застенки. Не каждый день боярыни берут в руки тяжелый нож и переводят себя в статус вдовы. Но это все не причина, чтобы отправиться на верную смерть. В этом доме должен быть выход, через который я ускользну от карающей длани местного правосудия.

Здесь слишком буквально понимают — карающая длань.

Глава третья

— Стой, матушка! Ай, куда же ты!

Я с превеликим трудом сделала несколько шагов к двери, а Наталья остановила меня, и я не сомневалась зачем: пока я стояла, пытаясь отдышаться после нечеловеческих усилий — трех-четырех шагов, она ловко накинула мне на голову то, что держала в руках — всю ту же тяжелую, плотную ткань. Дышать мне стало еще сложнее.

— Людей-то нет, ну а как увидят? — укоризненно сказала Наталья в ответ на мое безмолвное возмущение, поправ всякую логику. Мне пришлось смириться. Мысли все равно были не о том, что кто-то узрит или не узрит мои косы. Меня пришли арестовывать, я не в силах сбежать. Даже если весь мир поможет, я по дому еле хожу.

Потолки в этой крохотной комнате были высокими, а дверные проемы — издевательски низкими. Я чудом не задела притолоку головой, зато смогла убедиться — нет, шишка у меня не от того, что я пыталась выбежать отсюда, все же мне не пришлось пригибаться и даже остался запас. Выдыхая горячо на каждом шагу, я ступила в жарко натопленную комнату — в несколько раз больше той, где только что была, и меня замутило от духоты и запахов.

Это была столовая — трапезная, и ужин, а может, обед, уже прибрали, но запахи витали в воздухе, и голодную меня они должны были дразнить, но нет, лишь доводили до тошноты, как и трапезная своим агрессивным видом. Расписной потолок, богатое убранство, все красное и золотое, на полу ковры, и мне стало понятно, почему я то различала шаги, то нет. По трапезной могла промчаться рота солдат, и никто не узнал бы, если бы рота сообразила не лязгать оружием и кольчугами…

— Ай, сюда иди, матушка, — всполошилась Наталья, видя, что я направилась к обитой металлом двери, за которой слышались голоса — исключительно мужские, громкие, никто не заботился о почтении, но весьма вероятно, что здесь не принято было понижать тон там, где находился покойный или знатная особа. Или я была уже не знатной особой, а подозреваемой номер один, и набившиеся в дом люди увлеченно делали ставки, как долго я продержусь в руках палача. Наталья, ахая и ворча себе под нос, распахнула малозаметную дверь в стене, и проем здесь был еще ниже, чем у двери кабинетика, из которого я вышла, но меня напугал в этот раз не проем.