Караул устал - Василий Павлович Щепетнёв Страница 4

— Это ты, Чижик, хватил — Замок. Денег у тебя таких нет.

— Балансовая стоимость Замка — двести сорок тысяч с копейками. Такие деньги у меня есть. Вернее, были.

— Но зачем тебе Замок?

— Незачем, согласен. Следовательно, и деньги тоже не нужны. Двенадцати тысяч нам на первое время хватит, а там мы что-нибудь ещё заработаем.

Девочки облегченно вздохнули:

— Мы думали, ты расстроишься.

— Я расстроен. Но не очень.

— И помни, что те деньги, что ты снял накануне, в полной сохранности.

— Мы сняли, — уточнил я.

— Мы.

Распространяться на эту тему не стали. Если кто-то нас слушает, зачем ему лишние печали?

А потом приехал Стельбов.

И меня позвали к нему.

Одного.

Глава 2

10 января 1979 года, среда

Человек и его место

Стельбова я знаю давно. С тех пор, как его назначили первым секретарем обкома нашей области. Ну, как знал, просто был знаком. Обкомовская дача граничит с дачей дедушки, его дочь училась со мной в одном классе, как не познакомиться. Но это, конечно, было знакомство орла и чижика, даже птенца чижика. В ответ на мой «добрыдень» при встрече в дачном поселке, он иногда дарил меня благосклонным кивком, а иногда, погруженный в государственные думы, не замечал вовсе. Я не обижался. Ну, почти. Понимал: управлять областью непросто, требуется полная самоотдача, где уж всяких птенцов замечать.

Потом я стал расти. Мастер, гроссмейстер, чемпион страны, победитель Фишера (пусть и в коммерческом матче), наша с Ольгой опера шла на главных сценах страны, наконец, мои отношения с Ольгой…

Но и Стельбов на месте не стоял. Если я порхал по веткам шахматного дерева, то Андрей Николаевич штурмовал Олимп. Член ЦК, кандидат в члены Политбюро, член Политбюро… Говорили, что его продвигает Андропов, и что с того? Андропов не всякого станет продвигать. И вот теперь, по авторитетному мнению Анатолия Максимовича Гольдберга, Стельбов входит в руководящую десятку Советского Союза. Возможно, даже в пятёрку.

Но это и я без Гольдберга чувствовал.

Стельбов принял меня в рабочем кабинете. Почему в рабочем? В частном вряд ли кто-нибудь повесит на стену портреты Ленина и Суслова. Очень вряд ли. У меня в кабинете, к примеру, висит дедушкина картина, из ранних, ученическая, «Моцарт и Сальери». Дедушка её и не выставлял никогда. Во всяком случае, на моей памяти. Хотя и ученическая, а мне нравится.

А здесь — фабричные репродукции, которых в любом магазине во множестве, от пяти до пятидесяти рублей, в зависимости от рамы.

Андрей Николаевич сидел за столом советской работы пятидесятых годов, уставший, рядом с ним в подстаканнике чай, на блюдце — две конфетки, «чернослив в шоколаде», похоже, наш, каборановский.

— Вижу, здоров, — сказал он мне вместо приветствия.

Я промолчал.

— Проходи, присаживайся, — чуть теплее сказал он.

Если прежде он был орлом степным, то сейчас выглядел беркутом. Самым крупным орлом нашего полушария.

Я прошел и сел на стул, что стоял в сторонке от рабочего стола.

— Опять геройствуешь?

— Исключительно в оборонительных целях.

— А ты понимаешь, что из-за тебя чуть не погибли Ольга и дети?

Интересно. Бабушек и Надежду, да и меня самого он в расчёт не берет. Интересно и откровенно.

— Нет, — ответил я коротко.

— Что — нет? — удивился Стельбов.

— Не из-за меня.

— Почему ты так решил?

— Это представляется мне очевидным.

— Просвети меня, непонятливого.

— Ну кому нужен я, птичка-невеличка? Настолько нужен, чтобы организовать такой налет: вызволить из заключение отпетых уголовников, использовать тазеры…

— Что?

— Тазеры, электрические устройства. Могут парализовать, могут убить. Американская штучка, но, думаю, наши умельцы её усовершенствовали. Ну, и назвали как-то иначе.

— Ты, Чижик, может, и не нужен. Нужны твои деньги. Сколько ты там снял в сберкассе? Двести тысяч?

— Около того, да, — признался я. — Но это было накануне нападения. А когда уголовников вытащили из зоны? Опять же о деньгах никто не знал, кроме работников сберкассы. Можно и от них плясать. Да и тазеры… Не так давно в Кисловодске отмечалось массовое поражение электрическими разрядами то ли туристов, то ли не поймешь кого, на канатной дороге. Практически на наших глазах. Но тогда у нас денег было совсем ничего.

— Ты думаешь, это взаимосвязано?

— Весьма вероятно. Нет, Андрей Николаевич, я здесь ни при чём. Да вы и сами это знаете.

— Вот как?

— Вот так. Какие у меня недруги, какие у меня завистники? Шахматисты? Нет, я допускаю, что у одиночки может случиться умопомешательство, и он попытается меня убить. Но у одиночки. А тут серьезные люди, способные людей из зоны вытащить… Не по чину мне таких врагов иметь, Андрей Николаевич. Не по чину. А вот вам — по чину.

— Мне?

— Именно. Это не налёт. Это заговор. Возьмем шахматы. Каждый стремится атаковать короля противника. Объявить шах и мат. Но дело непростое, на пути к королю стоят пешки, кони, слоны, прочие фигуры. И приходится возиться с пешками. Я — одна из пешек.

— Защищаешь меня? — усмехнулся Стельбов.

— Косвенно. Защищаю Ольгу. Противник хочет ударить по вашему слабому месту. А я никак не ваше слабое место. Я для вас пешка, не больше. Слабое место — Ольга. Вы же не хотите, чтобы с ней что-то случилось? Вам и дают понять: отойдите в сторону, и живите спокойно. А иначе будет плохо. Но вы не отходите. И не отойдете. Вы, я думаю, сами не прочь объявить противнику шах и мат. Такая это игра, да. Ставка высокая. А пешки, что пешки… Пешкой можно и пожертвовать. И не только пешкой.