Княжич, князь - Глеб Корин Страница 4

Отец Памва быстро отодвинулся, втянув (насколько было возможно) живот, сел и сотворил сокрушенное лицо.

— В путь мне скоро предстоит собираться… — проговорил раздумчиво и как бы самому себе маленький архимандрит. — В путь не дальний, но и не близкий.

— А когда, отче?

— А как срок придет, так и не утаю того.

Он осторожно добыл ложечкою из остывшего чая совсем раскисший сухарик и, смачно причмокивая, принялся доедать его.

* * *

— Брат Исидор! — продолжил отец Варнава. — Во граде Лемеше сыщешь подворье торговых людей Гроха и Топилы. Отцу их Ярведу-Димитрию, который там же особняком проживает на покое, передашь с благословением моим.

Второй свиток перешел из рук в руки.

— Брат Никон! Оружейная слобода, что в излучине Несыти. Мастеру Ляду-Георгию с молитвами нашими о нем и доме его.

Настоятель отдал последний свиток и широким жестом благословил склоненные перед ним головы:

— Отец казначей выдаст потребное — и с Богом в добрый путь, братие.

Повысив голос в быстро опустевшей келье, позвал:

— Отец Паисий, ты уже здесь? Входи, рыцарь.

Последние слова заставили лекаря на мгновение задержаться в дверях, а его лицо обрело странное выражение:

— Отец игумен, я очень хорошо знаю, в каких случаях ты так ко мне обращаешься. Говори.

— Поговорю непременно — для того и призывал. Но только вначале ты присядешь да почитаешь кое-что… — отец Варнава взял со столика бумажный лист со следами нескольких перегибов. — Сразу скажу, что Вук отправлял мне два письма. Одно, явное, назначалось для отвода глаз, я так разумею, — оно пропало, когда раненый княжич в беспамятстве пребывал. Найдено и похищено, понятное дело. А вот это было зашито в поддоспешник.

Отец Варнава протянул послание и стал расхаживать по келии перед погрузившимся в чтение лекарем. Ненадолго оторвавшись от бумаги, отец Паисий молча вскинул на него глаза.

— Ради Бога прости! — в некотором смущении проговорил настоятель, поспешно отходя к окну и опускаясь в кресло. — Никак от этой привычки отделаться не могу.

Машинально ухватил приземистый горлянчик с чернилами, принялся, как и давеча, беспокойно елозить им по столешнице. С запозданием поймав себя на том, подчеркнуто медленно и твердо отставил подальше. Вздохнул.

— Трое братий, что предо мною от тебя вышли, то гонцы были, не так ли? — нарушил затянувшееся молчание лекарь, откладывая в сторону листок. — Надумал призвать в строй, так сказать, старых дружинников?

— Да.

— Ох Вук, Вук… Боюсь, мастер Зенон может крепко осерчать на твое своеволие.

— Он ведает, кто таков для меня Вук, а довериться полностью никому другому я пока не могу. Даже людям мастера Зенона. Да и серчает-то он так, что стороннему человеку нипочем не догадаться о том. Уж как-нибудь перетерплю. Знаешь ведь, «нет больше той любви, аще кто положит душу свою за други своя». Вот и всё.

— Тебе решать. Дар княжичев следовало бы пробуждать поскорее.

— И спешить надо, и торопиться нельзя — заметь, как любопытно получается. Завтра Белый Ворон должен вернуться из Диевой Котловины — говорить с ним стану. А сам-то что обо всем этом думаешь?

— Давай-ка в первую очередь ты все-таки Ворона послушаешь, — несколько суховато ответил, вставая, отец Паисий. — Мои же соображения пока при себе придержу. Сейчас еще не время для праздных умствований, даже под предлогом ученых комментариев. Не обижайся, сие правильным будет. Сам ведь всё понимаешь. Так что помощи Господней, отец игумен, во трудах твоих — новых да нежданных. А я тебе сегодня же пришлю кое-чего, остроте ума споспешествующего. Обещай пить прилежно, проверю…

Выйдя вслед за лекарем, отец Варнава подозвал келейника:

— Я буду в книжнице. К трапезе не звать.

По узкой и темной лестнице в толще стены он поднялся наверх и оказался в просторной читальне, доверху залитой летним солнцем из многочисленных высоких и узких окон. В проемах между ними и на всем пространстве глухих торцевых стен — от пола до потолка — стояли на полках книги. Внимательно приглядываясь к корешкам, отец Варнава начал обходить их ряды. То приседая на корточки, то взбираясь по приставной лесенке, вынимал книгу за книгой да сносил на один из столов. Наконец шумно вздохнул и, покрутивши головою, погрузился в чтение.

Это познавательное занятие было прервано звуками неторопливых шагов со стороны общей лестницы. Отец Варнава вскинул от страниц лицо, прищурился.

— Виновен, виновен! Уж прости, что покой твой нарушаю, — заговорил нежданный посетитель, пригибаясь в низком проеме и в соответствии с произносимыми словами как бы кланяясь покаянно. — И на келейника своего не гневайся, отец настоятель: грудью встал он на защиту уединения твоего. Ну, здравствовать тебе многая лета, голубчик! Удивлен?

— Да просто обязан был удивиться, — совершенно невозмутимо отозвался игумен, поднимаясь из-за стола. — Гости-то какие высокие к нам пожаловать изволили. Здравствовать и тебе, отец Дионисий!

Они обменялись священническими приветствиями.

— Присаживайся, гостюшко дорогой, — как-никак, с дороги ты, и весьма немалой притом.

— Так ведь не паломническим образом-то шествовал — успел в возке своем насидеться от всей души, даже сверх того, разумеешь ведь. Теперь и постоять хочется, и поразмяться слегка. Тем более, что у тебя тут, слава Богу, и разгуляться есть где! — гость улыбнулся, раскинул руки, демонстрируя отцу Варнаве просторность его же книжницы, и в подтверждение сказанному немного прошелся туда-сюда.

— А над чем трудишься? Позволишь ли взглянуть? — не дожидаясь запрошенного позволения, он наклонился и с бесцеремонным любопытством принялся рассматривать лицевые обложки книг. Перечислил вслух, даже продекламировал: «De humani corporis fabrica», «Die Vermessung der Seele», «Опровержение расхожих заблуждений о мозге и разуме», «Chirurgia magna»… Ишь ты! Силён, братец, силён! А это что такое на тарабарском?

— «Гьюд Ши» или «Четыре Тантры Медицины», тибетский трактат.

— И на тибетском читаешь? Не знал, не знал!

— Куда мне. Это переложение на санскрит. Как там поживает наш славный стольный Дороград, отец Дионисий? Давненько никаких вестей оттуда не получал.

— А что нашему славному граду Дорову соделается-то, отец Варнава? Как встал он некогда на своих двунадесяти холмах, так до скончания всех времен там стоять и будет — супротив стародавних пророчеств, что называется, не попрешь! — гость опять улыбнулся: и показывая, что шутит, и мягко уклоняясь от ответа по существу. — Лучше расскажи, как оно — на новом месте-то?

— По правде говоря, изрядно подрастерял ощущение новизны за эти прошедшие два с лишним года, толком уже и не вспомню сейчас.

— Ну да, ну да… А отчего не спросишь, с чем я к тебе пожаловал?

— А мнится мне, что и сам ты поведаешь, как только нужным сочтешь. Или не так?

— Так, так… Орденцы Седьмой Печати, что