Михаил Ланцов - Русский медведь. Царь Страница 40

— Ни в коем случае не вступать в эту коалицию. Что же до дел, то корми Людовика обещаниями, а сам готовь войска. Твоя война начнется сразу же после начала большой битвы с Петром. Август только того и ждет, чтобы сбросить Габсбургов с престола.

— Ты так говоришь, словно это знаешь.

— Бог ты мой! Конечно знаю! Это все настолько очевидно, что даже гадать не нужно.

3 марта 1708 года. Москва. Преображенское

Петр стоял у большой и подробной карты Азии и внимательно слушал сводки с фронтов.

— Государь, тринадцатая рота конных егерей достигла озера Балхаш. Особенного сопротивления не встречала.

— Это та, которая на верблюдах?

— Да. Верблюды, согласно донесению капитана Еремеева, прекрасно себя зарекомендовали в степных маневрах. Там, где лошадь уже падает от усталости, он продолжает идти. Да и несет он больше.

— А отряд майора Алексеева? Тоже нахваливает?

— Так точно. Они всем батальоном прошли от Усть — Каменогорска до Булунтохой и далее до Кобдо. Конная рота чувствовала себя куда как хуже. А учитывая, что сабельных сшибок майор так и не допустил, расстреливая противника из винтовок и револьверов, то…

— Понятно.

— Просит заменить конную роту верблюдами.

— Не стоит, — чуть подумав, ответил Петр. — Там иногда и лошади могут пригодиться. Ладно. Как он оценивает оборону Джунгарского ханства?

— Войско у них довольно многочисленное, но довольно слабое. Но это, опять же, по сравнению с нашими полками. А для казахских жузов и восточных монгол да маньчжур, очень даже на уровне. Пожалуй, джунгары имеют самую сильную пехоту во всей степной Азии. Применяют тактику, характерную для Европы до Густава Адольфа, то есть, сочетают аркебузиров с копейщиками под прикрытием конных отрядов, стоящих во второй линии. В общем — грозная сила… для кочевников.

— Так — так, — заинтересованно улыбнулся Петр. — И что же Алексеев?

— Майор предложил принять их под вашу руку. Говорит очень смышленые и толковые. Пленные легко сообразили, что к чему в нашем оружии и пришли в неописуемый восторг.

— А что же они? Хотят разве?

— Алексеев пишет, что он потому вглубь страны и не вторгается. Ждет вашего разрешения, чтобы вести переговоры с их ханом о принятие под защиту.

— Джунгары… — тихо произнес Государь, рассматривая карту. — Ну что же, хорошо. Отпишите ему, что я одобряю его инициативу. Лишняя кровь мне не нужна. Особенно если удастся мирно занять этот стратегически важный регион.

— К сожалению с Жузами и Халхой не все так ладно. Роты наших конных егерей ведут постоянные боевые действия. Редкая неделя без стрельбы обходится. Тауке — хан крепко держит роды Младшего и Среднего Жузов. Поэтому, пригибаясь под нашими ударами и отступая, они продолжают сопротивляться. Тем более что все Казахское ханство стоит за ними….

— Пока.

— Что Государь?

— Казахское ханство доживает свои последние годы. Три года боевых действий его совершенно измотали. Если верить донесению наших капитанов, что бьются против них, то их потери весьма существенны. Сколько они смогут так держаться? Тем более, если мы возьмем под свою защиту джунгаров и сообща навалимся.

— Государь, — произнес слегка охрипшим голосом секретарь. — В Генеральном Штабе говорят о том, что мы и сами можем на них навалиться, предприняв решительное наступление на юг.

— Для этого нужны войска. А я едва на кампанию против Цин смог выделить тридцать тысяч. Не сегодня — завтра коалиция белой лилии вторгнется в Черное море и нам придется сражаться против многократно превосходящих сил. Поэтому сейчас нам нет никакого резона начинать большую войну в Средней Азии. Или ты думаешь, их так легко будет покорить? В тех краях не меньше тридцати, а то и всех пятидесяти тысяч войск придется держать, дабы действительно контролировать регион и насаждать наши законы. Ладно. Что у нас дальше?

— Казаки, Государь, — выдохнул секретарь.

— Отлично, — повеселел Петр. — Сколько казаков с Днепра согласились переселятся на восток, к Байкалу?

— Вы сделали очень щедрое предложение. За винтовку, пусть и старую, с пулелейкой и тысячей капсюлей согласились все. Заявили, что ради такого подарка всем кругом пойдут.

— И их даже не смутило, что им придется распрощаться с вольницей? — Удивленно поднял бровь Петр.

— Нет, Государь. Подарок уж больно хорош. Да и земли, по слухам, там богатые. Можно добро пушниной и золотом разжиться. А это завсегда казаков манило. Кроме того, Петр Алексеевич, какая же это неволя под твоим стягом воевать? С твоей славой любых казаков только помани, ибо в их глазах ты весьма удачливый атаман, и не только победу одерживаешь неизменно, но и добычи берешь изрядно. Да и людей своих бережешь, что они тоже ценят.

— Отменно, — кивнул Петр. — Ладно. Оставь доклад, — махнул он на стол. — Мне подумать нужно. И распорядись, чтобы чая подали.

— Государь…

— Что еще? Какие‑то проблемы? Отчего с них не начал? — Нахмурился Петр, уже зная, что его секретарь любит оставлять какие каверзы напоследок, стесняясь.

— Так они не в степях Азии творятся… — замялся он. — Но дело не терпит отлагательств.

— Слушаю.

— Иезуиты…. Это пока лишь непроверенные слухи, но, говорят, что Папа Римский отлучил иезуитов от церкви и повелел гнать их всем добрым католикам, а владения их, имущество всякое, отбирать нещадно. Даже милостыню подавать им запретил. Во Франции, Испании, Португалии и Италии идут погромы и аресты.

— Ты серьезно? — Искренне удивился Петр.

— Да, Государь. — Кивнул секретарь. — Пока это только слухи, но…

— Он в приемной? — Поинтересовался царь, имея в виду главу иезуитов России.

— Да.

— Зови, — решительно произнес царь, а потом буркнул себе под нос, — хотя, я думал, что они решатся на этот шаг позже… после разгрома.

— Что? — Переспросил секретарь, не поняв последних слов Государя.

— Зови, говорю. И чайных приборов на двоих. Да к нему чего‑нибудь. Полагаю, разговор будет долгим.

Петр взглянул в окно и задумался.

Иезуиты. Опора Святого престола и основная сила контрреформации. Как Папа Римский решился на это? Ведь совершенно немыслимая вещь! Зачем рубить собственную руку? Но тут все не так просто, как кажется на первый взгляд. Для того чтобы понять причины данных событий нужно взглянуть на ситуацию в целом.

Итак. Что есть церковь? Некая административная структура, преследующая во все времена только две цели: власть и деньги. И совершенно неважно кому она призывает поклоняться, какие запреты и установки воспевает. Ибо любая церковь, во все времена стремилась только к тому, чтобы распространить свою власть на большее количество людей и придумать способы взыскания с них материальных благ. Но то неплохо. Для простых людей, не утруждающих себя личным развитием церковь даже полезна, несмотря на все свои недостатки, позволяя удерживать их от впадения в состояния натуральных скотов.

Но мы отвлеклись. Жила была Римская католическая церковь, доила 'коров' и в ус не дула. Но тут случилась реформация. И это ее сильно расстроило. Я бы даже сказал — огорчило. Ведь ряд бедных стран центральной и северной Европы вознамерились отказаться от совершенно неподъемных для них выплат в пользу Святого Престола. Как же так? Как они посмели?! Честные католики с радостью отдают честно нажитое имущество в пользу духовенство, а эти ничтожества…. И, как следствие началась контрреформация с вполне характерными для нее религиозными войнами. Разбегающихся овец пасты духовной надобно кнутом собирать обратно в стадо. Не бегать же, в самом деле, пастуху за овцами по всему полю, чтобы шерсть подстричь?

Но, как говаривал один из самых толковых дельцов времен Великой Депрессии: 'добрым словом и револьвером можно добиться много большего, чем одним только добрым словом'. Святой Престол, конечно, этого не знал. Но понимал, что одним только кнутом всех баранов в стадо обратно не загонишь. И решили пойти на хитрость. Бурно развивающиеся науки требовали учителей, которые бы смогли просвещать власть имущих. Но не просто так, а укрепляя в католической вере. Вот и возник орден иезуитов, которая стала единственной из церковных структур, что начала грызть гранит науки.

Беда подкралась, как известно, совершенно незаметно и оттуда, откуда не ждали.

Что есть вера? Стремление к погашению сомнений. А наука? Напротив — сомнение. Ибо не подвергая сомнению, никогда ничего не осмыслишь. Только сомнение требует доказательств. Вере они не нужны. И тут случилась неприятность. В иезуиты отбирали самых умных, пытливых и внимательных священников, которые сформировали своего рода отдельную высокоинтеллектуальную общность. Пожалуй, в те годы не было нигде такой организации, где бы собралось столько весьма умных единомышленников. Слишком умной, чтобы оставаться всего лишь инструментом в руках зачастую весьма темных и необразованных духовных иерархов. На фоне иезуитов, разумеется.