Андрей Посняков - Первый поход Страница 40

Тем временем уже сильно смеркалось, так что еще чуть-чуть, и троица Ворона должна была вернуться в гнездо.

В тот самый миг на дорогу неподалеку от заброшенной виллы свернула повозка, на каких английские кэрлы обычно возят сено. Сено в повозке было и на этот раз, только немного, а на сене сидели паломники – отец Деклан, отец Киаран и совсем еще молодой юноша со странным именем Трэль. Отец Деклан с тревогой посмотрел на быстро темневшее небо.

– Клянусь святым Колумбаном, мы не успеем в Честер до ночи, – промолвил он, покачав головою. – Думаю, надо было б остановиться на ночлег в деревне, а, отец Киаран?

Отец Киаран в ответ лишь пожал плечами. Он вообще был какой-то диковатый, неразговорчивый и нелюдимый, и эти черты его совсем не вязались с внешним обликом – нос картошкой, круглое добродушное лицо, темное от загара, брови вразлет и лысина, обрамленная смешно топорщившимися волосами, этаким седым редковатым венчиком. Вполне типичный облик обычного деревенского дядюшки-добряка, к которому по вечерам приходят со всей деревни малолетние дети, садятся рядом вокруг – а кое-кто и забирается на колени – и слушают, открыв рты, интереснейшие рассказы о далеких странах, о людях с бычьими головами и о таинственном мохноногом вепре, что появился, говорят, в соседнем Уэльсе и поел там страшное множество людей. Только вот не вязались с этим обликом ни всегдашняя угрюмость отца Киарана, ни жутковатый взгляд его пронзительных черных глаз. Что ж, у каждого человека – даже и у монаха-паломника – могут быть свои недостатки, на все воля Божия.

– Зачем же нам возвращаться обратно в деревню? – угрюмо буркнул отец Киаран, явно недовольный возможной задержкой. – Отмеривай потом завтра лишние полпути. Лучше отпустить возницу да заночевать где-нибудь здесь в поле или на лесной поляне. Волков ведь здесь нет?

Возница – средних лет кэрл в тщательно заштопанной тунике – отрицательно качнул головой. Ему, в общем-то, было все равно, как возвращаться в деревню – с паломниками или одному.

Присмотрев вполне приятную на вид лужайку с копной свежего сена и бегущим в соседнем овражке ручьем, паломники простились с возницей и принялись устраиваться на ночлег. Наломали в лесу за дорогой веток – укрыться от возможного дождя, – наскоро перекусили пресными лепешками с сыром и, помолившись, улеглись в копне. Темнело, но было еще далеко до той непроглядной ночной черноты, что обычно бывает здесь осенью. С заходом солнца – его лучи еще долго подсвечивали облака – заметно похолодало, и паломники ворочались во сне, стараясь получше укрыться сеном. Трэль громко чихнул – попала в нос какая-то соломина или труха. Над ручьем клубился легкий туман, от деревьев тянулись через дорогу до самого луга черные длинные тени.

Вполголоса переругиваясь, из лесу вышли трое: Альстан Ворон, Немой и Худышка. Видно, не очень-то им везло сегодня. Альстан хмурился, Худышка ругался, а Немой, внимательно оглядывая округу, то и дело со злобой сплевывал. Да и как не плеваться-то? С самого начала не заладилось сегодня. Увидали обоз – да слишком большой, уж больно много крестьян возвращалось с ярмарки в Честере. Тем не менее последили и за ними – вдруг кто отстанет? Напрасные хлопоты. Потом показался-таки возвращающийся с поля мужик, пел песни, шатался. Разбойнички обрадовались было, да рано. Упал мужичок в канаву без их усилий, сам собою, пьян был, как пес, и где так нажрался?

– В п-поле, – приподняв голову, внезапно четко ответил на риторический вопрос Ворона мужик и, тут же отключившись, громко захрапел, пуская слюни.

Худышка с Немым тщательно обыскали пьяницу и из вещей, представляющих хоть какую-то ценность, обнаружили лишь плетенную из лыка баклагу. Пустую, с сильным запахом перебродившего эля.

– Вот, сволочь! – пнув мужика, обиделся Альстан. – Голову ему отрезать, что ли? А, пес с ним, неохота возиться. Пошли, что ль, обратно?

Немой вдруг схватил его за рукав туники и, что-то замычав, показал рукой на копну сена, стоявшую на лугу сразу же за оврагом.

– Ну, копна? – пожал плечами Ворон. – Так ты что, предлагаешь ее украсть? Нет? А… Там кто-то есть? Молчи, Худышка, я и сам вижу…

Переглянувшись, разбойники разделились и, бесшумно ступая, с трех сторон окружили копну…

Вольноотпущеннику Трэлю – в крещении Никифору – снился дивный сон. Высокие зубчатые стены, ослепительно белые великолепные дворцы с портиками, мраморные статуи, высокие деревья с темно-зеленой листвой и ярко-синее море. Он сам – еще совсем маленький, в легкой короткой тунике – бежал по вымощенному разноцветной плиткой двору. Бежал навстречу прекрасной женщине с иссиня-черными волнистыми волосами и волшебной красоты глазами, такими же, как и у самого Трэ… Никифора. Имя этой женщины Трэль никак не мог вспомнить, во сне же он называл ее – мама… Вот наклоняется – в руках у нее целая горсть серебряных монет. Отсчитывает их в подставленные ладошки Никифора… Одна… Две… Пять… «Купи себе что-нибудь, когда пойдете на рынок с няней, – смеясь, говорит женщина. – Только смотри не потеряй!» —«Не потеряю!» – смеется в ответ Никифор и убегает, пряча монеты за пазуху. Огромные дома, солнце, сияющее – больно смотреть, всадники, повозки, носилки, многочисленные нарядно одетые люди. Гомон. Он приближается, становится звучным, словно море. И вот он – рынок. Огромный, полный народа и шума. Торговые ряды – длинные, словно городские улицы. На прилавках драгоценные ткани – желтые, зеленые, синие – в глазах рябит, а вот чуть дальше – золотые и серебряные украшения, посуда, игрушки – воины с копьями и мечами, разноцветные рыбки, миниатюрные лошадки, запряженные в изящные колесницы. Выпустив руку служанки, Никифор полез за пазуху… и похолодел. Никаких денег там не было!

Трэль внезапно проснулся. Помотал головой, отгоняя остатки сна. Вокруг было темно и тихо, а из ближайшего оврага наползал на луг мокрый холодный туман. Рядом, в копне сена похрапывали паломники, отец Киаран с отцом Декланом. Матерчатый пояс вольноотпущенника небрежно валялся у самой копны. И когда успел развязаться? Трэль нагнулся к нему и почувствовал вдруг, как пробежал озноб по всему телу. Пояс был подозрительно легким. Вовсе не таким, каким стал, когда Трэль зашил туда парочку серебряных монет. Даже злодеи-викинги и то не нашли, а тут… Так и есть! Шов распорот. А монеты, конечно же, испарились. Исчезли неведомо куда…

– Эй, эй, просыпайтесь! – Юноша принялся безжалостно расталкивать своих спутников. – Да проснитесь же! У вас ничего не пропало?

– У меня нечего красть, – начал было отец Деклан и вдруг схватился за пояс: – Четки! И кому они понадобились?

А на отца Киарана было страшно смотреть. Сунув руку за пазуху, он вздрогнул и, с громкими криками: «Камень! Камень!» скрылся в лесу.

Так и не догнали его отец Деклан с Трэлем, как ни старались.

А возвратившиеся в свое логово разбойники весело подсчитывали добычу, не замечая, как за этим увлекательным делом наблюдал из своего укрытия честерский шулер Ульва. Светало.

Глава 11

ОТРУБЛЕННАЯ РУКА

Сентябрь 856 г. Честер и окрестности.

Горестный сказ, тяжко услышать……Здесь мы сидим.

Сделав глоток красного ромейского вина из высокого серебряного кубка, Гита откинулась спиной к висевшему на стене ковру и с усмешкой посмотрела на Ульву:

– Ну и когда ж ты договоришься с моим разлюбезным родителем?

В глазах Гиты, темно-зеленых, словно сумрачный лес, таилось гневное осуждение. И в самом деле, пора было уже и поторопиться Ульве – Седрик вот уж два дня как вернулся домой, а этого придурка – Ульву, не Седрика – черт-те где носит. Пора бы и дело делать, ежели, конечно, хочет немного подзаработать. Ну а не хочет, так и без него обойтись можно. Мало ли в Честере других негодяев? Тот же Теодульф, к примеру, хоть и не хочется его светить раньше времени.

Ульва все это понимал прекрасно, потому и молчал, потупившись, а что тут скажешь? Что обнаружил кое-что интересное на заброшенной вилле? А зачем про то знать Гите? Совсем не обязательно. Правда, и сам-то Ульва не знал, чем оно ему пригодится, ну, да время покажет. А с Седриком он разберется, не первый раз.

– Смотри больше не затягивай, – строго предупредила Гита и, так и не предложив шулеру вина, выпроводила его вон.

А тот и не собирался сидеть в корчме лохматого Теодульфа, где временно поселилась эта взбалмошная девчонка, Гита, больно надо! Выйдя на улицу, пошатался немного да завернул в одну неприметную хижину на самой окраине. Крытая соломой хижина из обмазанных глиной гибких ивовых прутьев была не высокой, не низкой, не очень большой, но и не такой уж и маленькой. Средней. Дворик с сараем, тремя яблонями и огородиком был обнесен высоким частоколом, в котором имелась калитка, запертая в любое время дня и ночи. За калиткой глухо брехал пес, а рядом тянулись какие-то заборы и хижины.