Александр Трубников - Рыцарь Святого Гроба Страница 40

Его речь оборвал страшный грохот и треск – отряды столкнулись друг с другом прямо напротив трибун. После сшибки примерно треть ее участников оказалась выбита из седла – несколько коней, вздыбившись, сбросили своих седоков, а многих снесли на землю копья противника. Теперь они сидели и лежали на взрыхленной копытами земле, среди кусков вывороченного дерна.

– Наезднички! – скривился Робер. – Не успели в бой вступить, а у кипперов уже спины в мыле.

– Это что за кипперы? – поинтересовался Жак. – Те, что с крючьями бегают?

– Они самые. Слово то ли исландское, то ли фландское. Вроде бы от крика «Киппа!» – то есть «Тащи!», но прижилось по всем землям. У рыцарей победнее за кипперов оруженосцы работают, у тех, кто побогаче, – специально обученные слуги. В этом деле тоже сноровка нужна, да и умение.

Кипперы, ловко орудуя длинными шестами с крючьями на концах, стали вытягивать из-под копыт разгоряченных лошадей утерянное оружие и слетевшие при ударе и падении доспехи. Двое оттаскивали на край поля потерявшего сознание рыцаря, за которым на длинном шнуре волочился меч.

Тем временем оставшиеся в седлах побросали копья, вытащили мечи и начали, кружа по полю, обмениваться ударами. Спешенные рыцари понемногу поднимались на ноги и вступали в бой друг с другом. Ристалище, подобно любому сражению, разделилось на несколько очагов, и только теперь Жаку стало понятно, почему его чаще всего называют франкским словом «behoyrs» – свалка. Зрители, сидевшие по соседству с приятелями, не нуждались ни в каких герольдах-пояснителях, потому что Робер, словно сам участвуя в схватке, громко и без остановки ругался. Если верить ехидным замечаниям доблестного рыцаря, то даже полсотни маркитанток, которых повытаскивали из бордельных коек и усадили на беременных коров, со стиральными досками вместо щитов и скалками вместо мечей, и то бы походили на сражающихся воинов не в пример больше, чем это «стадо хромых верблюдов». Вскоре Жаку начало казаться, что рядом с ним сидит не Робер, а вселившийся в его тело дух покойного дядюшки, графа Гуго де Ретеля.

– Нет, ну ты на него только погляди! – возмущался рыцарь. – Он при ударе приподнимается на стременах, словно новичок. А как парирует? Да в любом сражении его бы уже давно на тот свет отправили! Да и противник тоже хорош. Как говорил покойный граф Гуго: «Куй железо, не выходя из лавки» – а этот что? Ударил, оглушил, а вместо того чтобы добить, стоит и ждет, словно засватанный.

Положа руку на сердце, сражение, по мнению Жака, не было столь безнадежным, как представлялось со слов де Мерлана. И вассалы Ибелинов, и крестоносцы императора были отнюдь не безусыми новичками. И те и другие постоянно участвовали в разнообразных сражениях. Италийские графства и германские княжества не прекращали ни на день воевать друг с другом на протяжении десятилетий. Даже когда папы заключали мир с императорами, войны не утихали – то здесь, то там вспыхивали междоусобицы. Примерно то же самое происходило и на Востоке. Короли и султаны заключали перемирия, что совершенно не мешало пограничным эмирам делать набеги на земли баронов, и наоборот. Крестоносцы, прибывающие в Святую Землю, зачастую не считали себя связанными словом, данным местными нобилями. При малейшей возможности они ввязывались в бой с «сарацинами», при этом зачастую плохо представляя себе, с кем именно они воюют. Даже такому малоопытному воину, как Жак, было ясно, что рыцари в поле бились довольно опытные. Ну а ворчание приятеля вызвано, скорее всего, тем, что сам Робер не принимает участия в турнире.

С де Мерланом он мог согласиться, пожалуй, только в одном. Бой кипел везде примерно с одинаковой силой и яростью. Рыцари с обеих сторон, конные и спешенные, наносили и принимали удары, наступали, отступали и выходили из боя, но один среди схватки казался словно заговоренным. В отличие от большинства сражающихся он был закован в полный доспех, явно только что полученный из кузницы, – без вмятин и царапин. При этом он и его конь были богато наряжены, и головы обоих венчали высокие пышные султаны из страусовых перьев. Рыцарь сражался на стороне Ибелинов – но, судя по ярким крестам, нашитым на хаурт у коня, был из крестоносцев. Кто бы он ни был – вассал всесильного Жана Старого или богатый искатель приключений, – действовал данный персонаж настолько скверно и неумело, что было совершенно непонятно, что он здесь делает и как вообще до сих пор удержался в седле. Присмотревшись внимательнее, Жак с удивлением понял, что секрет неуязвимости рыцаря заключается в том, что участники ристалища стараются не ввязываться с ним в бой. Мало того, если тот все же оказывается на пути, то принимают от него удары, даже не парируя, а просто защищаясь щитами.

Мало-помалу благодаря присутствию Заговоренного рыцаря, который, как выяснилось, сражался за пуленов, имперские крестоносцы начали понемногу терпеть поражение. После того как последнего из них вышибли из седла, ибелинцы, объединив усилия, вытеснили германских рыцарей за очерченные границы, и герольды объявили об окончании ристалища.

После небольшой передышки, во время которой благородные дамы и господа немного перекусили и прогулялись к специально отведенному для них туалету, герольды объявили о начале джостры.

– Наградой победителю, – огласил герольдмейстер, – милостью его высочества зачинщика, герцога Лимбургского, будет полное вооружение миланской работы. А милостью его светлости барона де Ибелина Бейрутского – конь с чепраком, вышитым золотой нитью.

В подтверждение его слов слуги вывели на поле коня, у которого был закреплен на спине призовой доспех. При виде пегого дестриера-пятилетки и сверкающих на солнце лат с наплечниками, покрытыми позолотой и красивой резьбой, публика взревела от восторга.

– И достанется же такое богатство какому-то мазиле, – пробурчал завистливо Робер. Под богатством при этом он совершенно очевидно подразумевал не стоимость коня и доспехов, а их боевые качества. – Хотя, с другой стороны, если бы, к примеру, я или Недобитый Скальд при Бувине вышли в поле такими вот петухами, то вся императорская армия только за нами бы и охотилась. В бою нужно быть поскромнее.

Вскоре выяснилось, что в джостре примут участие всего по три рыцаря с каждой стороны. Жак не особо удивился, что среди поединщиков-ибелинцев оказался и Заговоренный рыцарь, зато возмущению Робера не было предела.

– Погляди, – кипятился де Мерлан, – как этот рубака копье держит! А как конем управляет! Да я бы ему с такой выучкой не то что свиней, даже улиток пасти не доверил – разбегутся.

После объявления имен поединщиков выяснилось, что Заговоренного рыцаря зовут сеньор Пьетро ди Россиано. Имя это Роберу ровным счетом ни о чем не говорило, и он продолжал костерить на чем свет стоит всех участников джостры до тех пор, пока герольды не объявили ее победителем именно «улиткового пастуха». В первой сшибке он задел щит противника, при этом тот вообще не попал в него копьем, а во второй ухитрился попасть точно в корпус, так что убеленный сединами германский рыцарь, явно ему поддающийся, едва не вылетел из седла.

Победитель джостры, под недоуменное гудение зрителей, направил коня к месту, которое занимали судьи, снял шлем и о чем-то с ними переговорил.

– Слушайте! Слушайте! Слушайте! – прокричал герольдмейстер. – Доблестный рыцарь шевалье Россиано, победитель ристалища и джостры, посвящает свою победу сеньоре ди Корлеоне. Он называет ее своей дамой сердца и готов биться с любым, кто того пожелает. И будет наградой победителю весь турнирный приз и право провести сегодняшний вечер в качестве кавалера вышеозначенной благородной сеньоры.

Толпа взревела. Жак привстал, чтобы посмотреть на сеньору Витторию. Та сидела по левую руку герцога, храня на лице загадочную улыбку и глядя прямо перед собой. Казалось, то, что победитель турнира предлагает биться в ее честь, ее никак не касается.

Сержант обернулся, чтобы поглядеть, как на это отреагирует де Мерлан, и волосы его медленно встали дыбом. На том месте, где только что был достославный рыцарь, теперь сидел, голося что есть мочи и размахивая зажатой в руке куриной ножкой, какой-то жирный, толстогубый горожанин…

Жак, не чуя под собой земли, вылетел в проход и стал вертеть головой в поисках рыцаря, чьи намерения были совершенно очевидны. Но он опоздал. Под восторженный рев толпы герольд объявил, что «вызов принимает пилигрим крестоносного братства святого Андрея Акрского сир Робер, шевалье де Мерлан из Арденн». При этом в голосе герольда явственно ощущалось некоторое недоумение.

Когда Жак наконец добрался до ограждения, где приходили в себя имперцы, он застал Робера деловито осматривающим турнирные копья, предложенные чуть не всеми рыцарями проигравшей стороны. Из десятка он выбрал три. Затем, внимательно ощупав каждое от пятки до наконечника с деревянной заглушкой, он отвесил их по очереди, проверяя центр тяжести, и после долгих колебаний сделал выбор. Как выяснилось, за тот короткий промежуток времени, который прошел от объявления герольдом Робера до прихода Жака, рыцарь ухитрился переделать еще уйму дел и Даже послал за лошадьми.