Виктор Дубчек - Красный падаван Страница 40

«Это объяснило бы всё, — подумал он. — И неизвестную планету, и невозможность определить координаты её звёздной системы. И неправильную Силу, и разумных, выбирающих в ней такие странные пути».

Когда собственный путь забросил его на орбиту Земли, он заключил вынужденный союз с Державой СССР и теперь лихорадочно пытался отремонтировать «Палач», хотя координаты точки гиперперехода по-прежнему оставались загадкой — а значит, некуда возвращаться и незачем спешить. Нет, себе лгать нельзя: он делает это из страха, ледяного пустого страха, спасением от которого раньше была его бесконечная тёмная ярость.

И воля Императора, всегда воля Императора.

Император пролагал путь — Вейдер шёл по этому пути. Потому что остановиться, задуматься о пройденном, попытаться выбрать свой собственный путь было бы куда страшнее, чем шагать дальше.

«Для Палпатина я всегда был только рабом, — подумал тёмный ситх, впервые в жизни оказавшийся в одиночестве.

Кто я для Владыки Сталина?

Если желтоглазый ситх действительно тот, за кого себя выдаёт».

Он до сих пор не почувствовал в кремлёвском властелине ни капли лицемерия. Сведения от агентов на поверхности неизменно подтверждали: Сталин исповедует то, что проповедует, до буквы храня верность заключённым договорам. Казалось, в его сознании вообще нет места лжи.

Сознание способно к изменению.

Достаточно опытный Мастер Ордена способен перестроить чужое сознание так, что его носитель не заметит разницы и станет исполнять приказы своего тайного повелителя, как если бы они были его собственными желаниями. Джедаи очень любят рассуждать о свободе и демократии, но почему-то всякий раз оказывается, что свободным они готовы признать лишь того, кого уже превратили в своего раба.

Могло ли сознание Владыки Сталина быть незаметно порабощено эмиссарами Ордена? Если Земля — одна из тайных планет Альянса, то уйти с её орбиты «Палачу» уже не позволят. Останется только до конца выполнить свой долг перед Империей, прибегнув к последнему средству.

Хорошо, что большая часть легионов осталась на Фондоре. Для истощённой бесконечной войной Империи нелепая гибель таких прекрасных солдат оказалась бы ощутимым ударом, а Вейдеру сейчас было жаль терять даже стариков вроде Банну.

Он поднял взгляд, успев заметить лёгкую улыбку, мелькнувшую на тонких губах флаг-капитана. Старик вытянул морщинистую шею и тоже разглядывал планшет.

— Никаких посторонних гиперпередач в этом пространстве нашими сенсорными массивами до сих пор не зафиксировано, полковник, — неожиданно сказал Банну, улыбаясь уже совершенно уверенно и указывая на снимки, — а это — самая обычная радионика, просто примитивная. Видывал я и такую на отсталых планетах.

Штурмовик высокомерно промолчал.

За грубой маской шлема Лорд Вейдер прикрыл свои искусственные веки.

«Этот старик с его опытом может оказаться более эффективным инструментом, чем я предполагал, — подумал тёмный джедай. — Но что для Владыки Сталина я сам?»

ЧАСТЬ VII

Легионы просят огня

ГЛАВА 19

Малая земля

— Нет, Лаврентий, этого гнилого пса я прикажу возить по Москве в железной клетке, на потеху пролетариату.

Вот такого Сталина опасался даже Берия.

— Сначала надо победить в войне, — осторожно заметил Лаврентий Палыч.

Иосиф Виссарионович поудобнее устроился в низком плетёном кресле, в окно веранды посмотрел на сад. Одинокий фонарь светил тускловато, но тёплая летняя ночь ещё не успела сделаться непроницаемой.

— Мы победим, — спокойно сказал Сталин. — Сейчас мы во тьме, и тьма будет становиться только гуще. Но долго тьма не продлится.

Он помолчал.

— Исход военного противостояния с Германией был решён в день нападения на нас. Вся гитлеровская стратегия построена на ожидании, что советская власть дрогнет под первыми же ударами, согнётся и побежит. Гитлеровская стратегия не учитывает, что советская власть держится на большевиках с опытом Гражданской войны, когда контролируемая нами территория порой сокращалась до размеров Московского княжества. И эта власть опирается на поддержку нашего народа, всего народа. Невозможно запугать такую власть, невозможно победить такой народ.

— Есть и предатели.

— Конечно, есть предатели, — усмехнулся Иосиф Виссарионович. — Есть предатели, есть шпионы, есть пособники врага. Помнишь, что говорил Преображенский: в любом сколь угодно здоровом организме есть больные клетки. Если дать им волю, эти клетки будут громче всех вопить, как страшно болен организм — хотя именно они и разлагают организм своей гнилью. Нам нельзя болеть, Лаврентий.

Берия молча кивнул.

— Как Нино? — спросил Сталин, помешивая ложечкой чай.

— Спасибо, Иосиф Виссарионович, поправляется.

— Переехать так и не согласилась?.. Ну ладно, упрямая вы семья — все одинаковы.

Лаврентий Палыч тихо рассмеялся:

— «Все счастливые семьи…»

— «Судьба ненавидит счастливых», — с грустной улыбкой ответил Сталин.

«Да, — виновато подумал Берия, — по части цитат с ним сложно соревноваться».

— Так что, советский народ был просто слишком счастлив? — спросил он, выбирая в сахарнице кусочек поскромнее.

Иосиф Виссарионович откинулся в кресле.

— Счастье — это не состояние, не точка на графике. Счастье — процесс непрерывный.

— Богданов, — с удовольствием прокомментировал нарком.

— Богданов, — согласился Сталин. — А процессом необходимо управлять, иначе любое достигнутое состояние относительно быстро может быть изменено в худшую сторону. Пройдёт время, партия утратит бдительность, постепенно верх в процессе управления возьмут скрытые враги. Потом скрытые враги превратятся во врагов открытых, потому что в исторической перспективе скрытое неприятие строя непременно перерождается в явную враждебность. Потомки сегодняшних предателей будут кричать о зверствах большевиков. Знаешь, почему, Лаврентий?

Нарком покачал умной лысеющей головой.

— Потому что сегодня мы побеждаем, Лаврентий. А им непременно захочется победить завтра. И единственный способ отбить у них это желание…

Он замолчал. Берия молчал тоже. Всё было ясно и так.

— Иосиф Виссарионович, — сказал наконец нарком, — нельзя всё время закручивать гайки. Надо, чтобы вас любили, а не боялись.

Сталин посмотрел на него с большой иронией.

— Я плевать хотел на такую любовь. Дело не в любви, а во времени. Сколько у меня жизни осталось? Десять, максимум пятнадцать лет. Если я не буду давить, не буду, как ты говоришь, зверем — ничего не достигну. Если любовью действовать, на это уйдёт сто лет, а без меня вы ни хрена не сделаете. Пойми же ты: я гайки не закручиваю, я их подтягиваю. А если их не подтягивать, машина очень быстро развалится. Управление — процесс непрерывный.

Он сердито звякнул подстаканником.

— Ленин нередко говорил, что революционеров трудно взять дубьём, кулаком, но их иногда очень легко берут лаской. Эту истину, сказанную Лениным, никогда не следует забывать.

— Забываем, — подумав, согласился Берия, — но теперь-то о какой ласке речь идёт? Война ведь.

— Лаврентий, я тебе умную вещь скажу, только ты не обижайся. Нам выгодна эта война.

Нарком сперва удивлённо вскинулся, потом, кажется, понял.

— Вторая, а затем?.. — медленно произнёс он.

— Ты видишь иной выход?

Берия так же медленно покачал головой.

— Нас возненавидят.

Иосиф Виссарионович усмехнулся.

— Для меня не существует ни партий, ни интересов, кроме интересов государства, а при моём характере мне тяжело видеть, что дела идут вкривь и вкось и что причиной тому небрежность и личные виды. Я желаю лучше быть ненавидимым за правое дело, чем любимым за дело неправое.

Эту тоже явную цитату Лаврентий Палыч не распознал, но Сталин продолжал:

— После войны Запад объединится против нас куда серьёзнее, чем сегодня Гитлер сплотил Европу. На открытое противостояние они решатся лишь в том случае, если получат какое-либо передовое оружие и при этом будут совершенно уверены, что нам нечем ответить. Они станут давить нас постепенно, подтачивать наши силы и веру в нашу победу. Суммарные ресурсы Запада превосходят наши ресурсы. Сильнее всего нам не хватает людей. Нам нужны люди, Лаврентий. России не хватает русских.

— Мы понесли слишком тяжёлые потери в приграничном сражении, — заметил Берия. Он, как и Сталин, серьёзно переживал поражения первых дней войны.

— Да, мы недооценили силу военной машины Германии, её целеустремлённость и боевой опыт. Но и Гитлер недооценил нашу силу, нашу целеустремлённость и нашу готовность овладевать передовым боевым опытом. Вопрос теперь не в том, чтобы победить в войне. Вопрос в том, чтобы победить с наименьшими потерями. России страшно не хватает русских, Лаврентий.