Лихие. Смотрящий - Алексей Викторович Вязовский Страница 40

Спустя полчаса мы уже стояли на приморском бульваре под названием Ороклини. И разных вилл, больших и маленьких, здесь было хоть жопой ешь.

И тут меня отрубило. Проклятый абсент…

* * *

Я очнулся от какого-то странного ощущения. На мне кто-то прыгал и орал как резаный. Где я? Что со мной? Мне снится кошмар?

Кошмар мне не снился. Кошмар прыгал на мне, бешено двигая бедрами. А еще у этого ужаса нос был припудрен белым порошком, а зрачки раскосых глаз превратились в две черных точки. То ли японка, то ли китаянка… Я их все равно не различаю. Желтолицая баба с маленькими сиськами и черными кудрявыми волосами решала две задачи сразу: она пыталась сломать мне тазовые кости и порвать барабанные перепонки. И надо сказать, у нее это неплохо получалось. Слушая женские вопли, я впал в легкую печаль, пытаясь осознать, как же это меня так угораздило. Судя по экспрессивным тирадам на непонятном языке, уболтать я ее не мог никак. Скорее всего, ввиду вышеуказанных обстоятельств, эта узкоглазая лахудра подвергла меня грубому насилию, воспользовавшись беспомощным состоянием.

Обломать женщину показалось мне слегка невежливым, а потому я решил оглядеться. Осмотр территории привел меня в еще большее замешательство. Я находился в огромной спальне, квадратов на шестьдесят, уставленной простой на вид, но явно дорогой кожаной мебелью. Здесь не было золота, но аккуратные линии, идеально окрашенные стены и затейливый потолок просто кричал о богатстве владельца виллы. Почему виллы? Да потому что напротив меня располагалось панорамное окно, в котором я узнал ту самую улицу… Ороклини…

— Бля! — схватился я за голову, стараясь не побеспокоить свою даму, которая уверенно подбиралась к той точке, ради которой, собственно, на меня и залезла. — Мы что, в чужой дом вломились? Сук-а-а… Надо срочно покурить и валить отсюда!

Я похлопал справа от себя, пытаясь найти пачку сигарет, но вместо этого нажал на какую-то кнопку.

— А-а-а! — заорал я от нахлынувшего ужаса, потому что кровать дернулась и взмыла в воздух, а потолок раскрылся, представив мне на обозрение бездонную кипрскую ночь. Баба тоже закричала. У нее начались какие-то судороги — то ли оргазм, то ли ногу свело, то ли и то и другое сразу. Разбираться с ее переживаниями мне было недосуг. Я в панике заколотил рукой по пульту и, видимо, нажал что-то нужное, ибо кровать поехала вниз. Потолок закрылся, а звезды пропали.

— Да иди ты на хуй, тварь! — сбросил я с себя незнакомку и оторопел. Она упала набок, разметав руки. Изо рта ее потекла слюна, а взгляд начал стекленеть. Я потрогал нос с остатками порошка, а потом лизнул палец. Язык онемел. Кокс!

— Передоз! — прошептал я, попытался найти пульс на ее шее и застонал. Походу готова! — я начал шарить по кровати в поисках одежды. — Где пацаны? Да как же это я так вляпался-то? А! Кажется, что-то вспоминаю… Обрывками…

* * *

Три часа назад.

— Хлыст, братишка, а по понятиям ночью к местным грекам завалиться вот так, бухими? — Китаец оставался среди нас самым трезвым. — Они мусоров не дернут?

Вот врут, что азиаты с бухла сразу косеют. Есть, есть самые стойкие. Хотя Димон единственный из нас, кто поел в клубе…

— На хуя нам ломиться к грекам? — сообразил я, словив какой-то нереальный кураж. У меня в руках было два пузыря абсента, которые я прихватил из ресторана. — Тут пустых вилл полно. Под сдачу и прочее. Смотрите, те, где света нет. Туда и зайдем. Штырь, ты еще не забыл, как замки вскрывать?

— Шутишь? У меня инструмента нет, — пошел в отказ Пахом. — Отмычки нужны или фомка какая.

— Да похуй! — пьяный Карась перевалился через невысокий каменный заборчик ближайшей темной виллы. — Мы просто посмотрим и уйдем.

— Да куда же ты полез, баран? — обреченно сказал я. — Там ведь калитка есть. Братва, только договорились — туда и обратно. Заценим недвигу и назад. Это же Европа. Посадят! Бабок тут менты не берут.

— Здесь замок — хуйня! — услышал я восторженный вопль Карася. — Проволокой ковырнул, и все! Пошли позырим, пацаны!

— Пошли! — обрадовались парни, и мы завалили внутрь огромной виллы. Хоть и было темно, но уличный свет помог рассмотреть «пейзаж».

— Живут же люди! — простонали мы, завистливо оглядывая гигантский зал, в котором вся моя лобненская коммуналка поместилась бы как минимум трижды.

Обстановка оказалась очень далека от наших представлений о богатстве. Здесь не было позолоты, лепнины, вычурных колонн и ковров. Напротив, все линии в интерьере выглядели прямыми и резкими, с массой углов и ниш. Пол устилала крупная плитка, испещренная неброскими разводами, а потолок был очень сложным, с подсвеченными коробами. Мебель вначале показалась простоватой. Диваны, столы и стулья с прямыми спинками, обтянутыми кожзамом. Но, несмотря на кажущуюся простоту интерьера, выглядело здесь все нереально круто и дорого. Я такое в прошлой жизни видел не раз, а потому лишь отметил хороший вкус дизайнера. А вот пацаны, выросшие в двушках-трамвайчиках, получили культурный шок. Они оглядывались вокруг с видом рыбы, получившей свою законную порцию динамита, и раскрывали рты с соответствующим выражением лица.

— Бля! — шептали пацаны. — Круто как! Пошли заценим толчок!

Назвать это помещение толчком язык не поворачивался. Гостевой туалет размером в десять квадратов, выложенный полосами то ли мрамора, то ли похожей на мрамор плиткой, удивил даже меня. Два умывальника, смонтированных на каком-то коробе, блестящий серым металлом унитаз и душевая кабина из толстого стекла.

— Западло в такую красоту гадить, — сказал вдруг Штырь. — Но хочется, просто никаких сил нет. Отвернитесь, пацаны. Я стесняюсь.

— Я тоже хочу! — ревниво сказал Карась. — Давай быстрей.

— На втором этаже сходишь, — сказал я, а парни уставились на меня в тупом недоумении.

— Тут что, два толчка? — выдавил из себя Карась. — Да ты гонишь, Серый! Зачем в доме два сортира?

— Забьемся, что их тут больше двух? — протянул я руку.

— Не буду я с тобой спорить, — насупился Карась. — Пошли на второй этаж. А где Димон?

— Анеён! Анеён! — услышали мы восторженный вопль с улицы, в котором Дима Пак выплеснул все свои познания в корейском языке. Он явно здоровался с кем-то.

— Бля-я! — простонал я. — У него же наш