Александр Антонов - Распущенные знамёна Страница 41

Я бы решил этот ребус и раньше, кабы не Кравченко-Львов, то есть, конечно, не он сам, а известие, которым он нас огорошил:

– Поздравляю, товарищи, у нас новый мятеж!

– А чему вы удивляетесь? – недоумевал Ёрш. – Юг России – край вольный и зажиточный. Вряд ли стоило надеяться, что там вот так запросто захотят поделиться этими двумя привилегиями. К тому же край этот воинственный – имея в соседстве почти во всём враждебный Кавказ, иным не будешь!

Ёрш стал набирать в грудь воздух, чтобы продолжить, но Ольга, которая на этот раз почтила своим присутствием общий сбор, его остановила:

– Спасибо, Коленька, что всё так красиво заяснил. Теперь, когда удивление покинуло наши лица, будь добр, заткнись и дай досказать Петру Евгеньевичу!

В комнате были только «посвящённые», потому Ольга вполне могла назвать Кравченко его подлинным именем. Тот благодарно её улыбнулся и продолжил прерванное Ершом сообщение:

– Роль искры, подпалившей запал, сыграл разгром усадьбы Зверевых и жестокое убийство родителей и младшей сестры вашего старого знакомца, полковника Зверева, Глеб Васильевич…

Васич мрачно кивнул, в чём я его прекрасно понимал. Зверев был его фронтовым товарищем, к тому же Васич не оставлял надежды привлечь полковника к работе в одной из силовых структур, даже несмотря на то, что тот неожиданно вышел в отставку и отбыл на Дон. Как что почуял. Но поспел, как теперь понятно, лишь к пепелищу.

– … Поначалу Ростовский Совет действовал вполне адекватно обстановке, – продолжал рассказывать Кравченко. – Активные участники погрома усадьбы были арестованы и предстали перед судом. И вот тут случилась вопиющая несправедливость: судебный процесс пошёл по иному пути, чем это возможно в правовом государстве! А всё потому, что одним из руководителей Ростовского Совета является родной брат одного из погромщиков. Он активно посодействовал тому, что дело было перевёрнуто с ног на голову. Звереву-старшему было вменено в вину, что он неоднократно публично ругал Советскую власть, чем якобы и спровоцировал трудовое крестьянство на ответные действия. В итоге осуждающий приговор был всё-таки вынесен, но наказание пострадавшая сторона восприняла как издёвку: погромщики отделались условными сроками и смехотворным штрафом.

Уже на следующий день дом, где погромщики праздновали своё освобождение, был окружён вооружёнными людьми в масках – с открытым лицом был только Зверев – и подожжён. Всех, кому удалось вырваться из пламени, безжалостно расстреливали. Исполнению ордера на арест Зверева препятствовало то, что он укрылся в одной из казачьих станиц. Донской атаман Каледин на требование выдать Зверева ответил категорическим отказом: «С Дона выдачи нет!» Тогда командующий внутренними войсками Юга России отдал приказ занять станицу, где по оперативным данным скрывался Зверев, и произвести его арест. Но посланный на выполнение задания отряд встретил сопротивление со стороны казаков и в завязавшемся бою был разбит. В этот же день в Новочеркасске Донской Войсковой Круг призвал казачье войско к неповиновению Советской власти и в настоящее время готовит поход на Ростов.

Из совещательной комнаты я вышел вместе с Маниковским. Только что закончилось экстренное заседание Совнаркома, где были выработаны меры по подавлению мятежа на Дону. Было решено армию в конфликт пока не втягивать, – на этом категорически настаивал приглашённый на заседание Главкомверх Брусилов – срочно перебросить на Юг все имеющиеся резервы Внутренних войск и свести их под общим командованием Тухачевского. Одновременно отправить для переговоров с Войсковым Кругом делегацию во главе со Сталиным. От Наркомата обороны Маниковский предложил в состав делегации Деникина. Эту, прямо скажем, неожиданную кандидатуру, я и хотел теперь обсудить с военным министром.

– Алексей Алексеевич, почему всё-таки Деникин? – спросил я у Маниковского, когда мы остались наедине.

– Антон Иванович был у меня сегодня утром и сам предложил свою кандидатуру. Он хорошо знаком с Калединым и убеждён, что сумеет найти для Алексея Максимовича нужные слова.

Для ускорения делегация вылетела в Ростов на «Александре Невском», а спустя три часа мы все вновь ломали головы над тем, как нам теперь поступить…

– Откуда такая вопиющая несогласованность? – горячился я.

– Но кто же мог предположить, что Деникин попадёт в состав делегации? – оправдывался Бокий. – К тому же у нас в отношении него только подозрения, прямых улик его участия в антисоветском заговоре нет.

– Теперь-то они точно появятся, – буркнул Ёрш.

– Сплюнь, – посоветовал Васич, потом обречённо махнул рукой. – А, впрочем, ты, пожалуй, прав.

– Если Деникин примкнёт к Каледину, то на Дон побегут все покинувшие строй офицеры, – сказал Кравченко, – а там и армия зашатается.

Что и говорить, ситуация был аховая и требовала принятия точного и смелого решения.

– Надо срочно вернуть Деникина в Петроград, – предложил я. – Изымать генерала придётся уже из ставки Каледина, и лучше всего с этим справится…

– Я! – вклинился в мою речь Ёрш.

– Ты и так ответственным делом занимаешься, того и гляди наркомат возглавишь, – возразил другу Васич, имея в виду предполагаемое создание Наркомата оборонной промышленности. Предлагаю послать Кравченко!

– А я чем хуже? – обиделся Бокий.

– Ты не хуже, – вздохнул я. – Ты менее подготовлен. Но вывозить Деникина выпадает всё одно именно тебе…

Все, включая Бокия, посмотрели на меня с удивлением.

– … Кравченко придётся срочно убыть в Париж, – закончил я фразу, начало которой всех так удивило, потом добавил:

– Хотя опередить Слепакова, ты вряд ли успеешь.

– Артур в Париже? – удивился Ёрш.

– Или на пути, но думаю, что, скорее всего, уже там.

– Что он там забыл? – спросил Васич.

– Деньги на поездку в Америку, которые рассчитывает получить у Игнатьева.

– А почему представитель русской армии, отвечающий за размещение российских военных заказов, должен давать ему деньги? – изумился Львов.

– Тут вот какая штука, – вздохнул я. – Во время недавнего пожара на моём столе сгорели бумаги, важные, но легко восстановимые. У меня тогда мелькнула мысль о том, что пожар и замаскированный под гибель побег Слепакова – звенья одной цепи. Но южные события напрочь вышибли эту мысль из моей головы. А сегодня утром выдавал я документы одному из наших товарищей, направляемому в Париж как раз к Игнатьеву, и как раз за деньгами, и вспомнил, что эти документы являются копией тех, что якобы сгорели при пожаре.

– А ведь верно! – воскликнул Васич. – Упырь Артурка спёр бумаги, устроил пожар и был таков! Сколько денег он может получить по этим бумагам?

– Два миллиона рублей золотом, – ответил я.

– Нехило, – присвистнул Васич, – при хорошем раскладе на безбедную жизнь за океаном ему хватит. Ты уже сообщил в российское посольство в Париже?

– Я не настолько доверяю нашему послу во Франции, пребывающему в должности еще со времён царя-батюшки, – ответил я, – чтобы привлекать к столь щекотливому делу – кабы не сделать хуже. Разве что Игнатьев протянет с выдачей денег…

– Алексей Алексеевич человек обязательный, – похерил мои надежды Львов. – Если бумаги в порядке – проволочек с его стороны не будет.

– Два миллиона тю-тю, – сказал Ёрш.

– Не каркай! – прикрикнул на него Васич, потом повернулся ко мне. – Ты что-то придумал?

– Отправим Петра Евгеньевича с его командой в Париж, – ответил я. – Не зря же я настаивал на том, чтобы не знакомить его со Слепаковым, а показать ему Артура тайно. Да не смотрите вы на меня так! Не было у меня никакого особого предчувствия, просто элементарное желание иметь на руках на всякий який джокера. Для быстроты полетят на «Невском». Там, – повернулся я к Львову, – если деньги действительно уже у Слепакова, вам надлежит его настичь, деньги изъять и вернуть Игнатьеву, желательно до прибытия нашего посланца, а проказника Артура примерно наказать и вернуть в Петроград. К утру успеете собраться?

– Успею! – ответил Львов, поднимаясь с места.

Глава шестая

За окном вагона мелькали пригороды Парижа. Градус моего волнения приближался к критической отметке. Считанные часы оставались до пресловутого «блюдечка с голубой каёмочкой», на котором будущий «советский граф» Игнатьев преподнесёт мне вожделенные миллионы! А если нет? То есть преподнесёт, конечно, но не сразу? Что если часы превратятся в сутки, а то и недели? Нет, неделя – это слишком много. Не такие они там дураки, чтобы не сообразить, что к чему. А может, уже сообразили? Может, идут уже по моему следу суровые мужики в кожаных куртках? Брр… и думать об этом не хочется. И не буду думать, но всё равно: неделя – это слишком много. И даже двое суток много. Буду рассчитывать на сутки. И всё, и хватит пока об этом, а то своим взволнованным видом начну привлекать внимание попутчиков. Чтобы успокоиться, надо вспомнить о чём-нибудь приятном, например, о том, как всё хорошо начиналось…