Владыка морей Ч. 2 - Дмитрий Чайка Страница 41

в искушение противника и не получить дротик в спину. Но сегодня это правило то и дело нарушалось. Юлдуз не была обучена искусству благородного поединка, а воин-араб совершенно потерял разум от ярости, гоняясь за девчонкой. У нее тряслись руки, и стрелы одна за другой летели мимо. А вот мубаризун уже дважды попадал в спину Юлдуз, но наконечники бессильно отскакивали от железа ее доспеха. Наконец, княжна, по-кошачьи изогнувшись назад, всадила стрелу в его левую руку, вызвав восторженный рев словенского войска. Мубаризун сломал древко, оскалив в ярости зубы, и следующим выстрелом ранил в круп Буяна, который жалобно заржал и резко сбавил ход. Это было подло. Бить в коня считалось недостойным, но Юлдуз легкой птицей слетела на землю и резко, по-разбойничьи свистнула.

Мубаризун медленно, рисуясь перед воинами, развернул коня и вытащил меч. Он сделает красивый разбег и одним ударом снесет голову наглой девчонки. А потом схватит ее за длинные смоляные волосы и проскачет вдоль войска словен. Он уже даже представил себе, как сделает это. Резвая арабская кобылка, которая получила толчок пятками, взяла разгон с места и понеслась прямо на щуплую фигурку княжны, которая крутила над головой тонкую цепочку с шариком на конце. Легкий кистень — это и было то оружие, что покорилось ей. Меч и сабля слишком тяжелы для ее руки. Казалось, ее вот-вот стопчут конем, но тут на поле выскочили две серые тени.

— Туга! Вуга! Взять!

Первая собака вцепилась в горло лошади, остановив ее бег, а вторая сбила всадника на землю. Так алаунты брали на охоте тарпана и лося, кабана и медведя. Именно за эту безумную храбрость и крепкую хватку их и ценили. Сто пятьдесят фунтов ярости — страшный соперник один на один. Этих собак натаскивали так же, как это делали в древности, ведь боевые аланские псы — настоящая легенда. Они шли в бой вместе с хозяином. Они рвали коней, а в прыжке могли выбить из седла имперского катафрактария. Кобыла с жалобным плачем опустилась на колени, но пес так и не разомкнул свои челюсти, пока она не затихла. Мубаризун в это время копошился на земле, пытаясь вытащить нож, но пока у него ничего не вышло. Левая рука была ранена, а правую с утробным рычанием трепала огромная собака. Оставался единственный шанс, и Юлдуз им воспользовалась. Она в два прыжка подскочила к арабу и спустя удар сердца опустила на его голову небольшой, с мелкое яблоко, шипастый шар. Мерзкий хруст кости раздался в оглушительной тишине, а воин захрипел, засучил ногами, взрыв песок каблуками сапог, и затих.

— Да чтоб я сдох! Глазам своим не верю! — изумленно выдохнул Артемий и заорал во весь голос. — Она победила! Она победила!

Словенское войско бесновалось от восторга, а мусульмане насупились. Победа не была честной, с одной стороны, но с другой — дралась женщина… И ведь под ней ранили коня, а это никуда не годится! Хоть результат и не выглядел бесспорным, но труп мубаризуна лежал на поле, в то время как княжна ушла с него на своих ногах. Это и была божья воля, высказанная в самой доступной для этих людей форме. Умер — значит, проиграл. Остался жив — значит, победил.

— Не по правилам прошло, — позанудствовал Святослав, но лицо его сияло счастьем. Ему плевать на убитого араба. Ему нужна любимая женщина, даже такая сумасшедшая, как Юлдуз. Или, может быть, именно такая? Он уже и сам не мог этого понять.

— Посадите ее в шатер, под стражу! — крикнул он.

— Да я и сама туда иду, — ответила Юлдуз, которая вела за повод Буяна, который хромал и смотрел на людей грустно, с затаенной болью. — У меня же сын голодный. Шум! Ты со мной пойдешь, молодого княжича покормишь. Я не смогу, у меня руки ходуном ходят. Боюсь, ложкой в рот не попаду.

Над полем раздался рев труб, и словенское войско встало огромным прямоугольником, спрятав внутри отряды конницы и пикинеров. Построение, которое величайшие умы, полководцы Македонской династии разработают только через триста лет специально для борьбы с этим невероятно стойким и мобильным противником, будет использовано намного раньше. В нашей истории в 10 веке арабов отбросят до самой Палестины, а «весь Восток будет вытоптан копытами ромейских коней». Так потом напишут хронисты.

Тучи арабских стрел взвились в небо и забарабанили по щитам и шлемам. В ответ полетели плюмбаты и дротики. Отстрелялись и лучники, сделав всего пару залпов. Натиск мусульман был стремителен, как морская волна. Худые, в длинных, до колен, рубахах и простых сандалиях на ногах, с фанатично горящими глазами, арабы шли на словен, ромеев и египтян, выставивших вперед острые железные жала. Огромный квадрат пехоты ощетинился копьями и принял первый, самый страшный удар вражеского войска.

Сухой стук древка о древко, хруст ломающего дерева, стоны раненых, вопли тех, кто лишился руки или глаза. Все это слилось в страшный гул, из которого едва можно было вычленить отдельные звуки и команды. Сотники свистом серебряных дудок меняли уставших бойцов в первом ряду, не давай сбавить темп боя. И вот уже кое-где в ход пошли мечи и длинные саксы, а строй легионеров превратился в стену прямоугольных щитов, над которыми блестели глаза. Древний, как мир, обычай, выработанный десятками поколений воинов. Щит висит на вытянутой вниз руке. Он плотно упирается в левое плечо и голень. Чуть ослабь стойку, позволь щиту болтаться, и все! Первый же удар выбьет передние зубы. Низко опущенный шлем дает врагу поле для атаки шириной в три пальца над краем щита. Пойди еще попади в эту щель. Зато воины, измотанные месяцами тренировок, разили врага, словно какой-то огромный механизм. Парируешь удар одного воина, а бьешь в открытый бок или подмышку врага, стоявшего справа. Не отбить этот подлый удар, и длинный сакс оказался куда как хорош для такой битвы. Ну а в тесной давке и вовсе копье ни к чему. Не поднять его.

Первый натиск схлынул, оставив в пыли десятки тел. Сотни ушли в лагерь, или их понесли туда. Они были ранены и больше не могли сражаться. Остальное войско выстроилось вновь, сомкнув ряды. Арабы встали по племенам и родам. Отец рядом с сыном, а брат с братом. Потому-то они и не показывали страха. Как можно опозорить себя перед людьми, с которыми тебе потом жить?

Гигантский квадрат стоял недвижим, и даже удар арабской конницы в тыл, который обычно действовал неотвратимо, словно молния, не достиг цели. Фронт позади ничем не отличался от