Василий Звягинцев - Не бойся друзей. Том 2. Третий джокер Страница 42

Волович оттолкнул его животом и с трудным полупоклоном пропустил вперёд Вяземскую, на которую он только и смотрел, теперь – «с задней полусферы», как лётчики говорят, справедливо полагая, что Вадим Ляхов и так никуда не денется.

«Зачем он её привёл?» – свободной от грешных мыслей частью сознания пытался просчитать Михаил, потому что мозги всю жизнь использовал по прямому назначению, и обозвать его можно было почти любым полупочтенным словом русского языка, только не «дураком», в том смысле, что он всегда поступал «адекватно складывающейся обстановке», но при условии, если это было выгодно лично ему. В «узком» или «широком» смысле этого слова – неважно.

Вот и сейчас Волович сообразил, что вызывающе «неупакованная» девица сопровождает «паранормального Ляхова» не случайно. Другой человек, из тех, кто заседает на верхних этажах банков и концернов, сверкающих черным и медным стеклом неподалёку отсюда, значащийся в списках Форбса хотя бы и в рубрике «и др.», которому потребовались бы услуги Воловича, для повышения статуса (или чтобы внимание рассеять), притащил бы на встречу некое подобие башенного крана. Завернутое в дорогое и эксклюзивное да ещё и на пятнадцатисантиметровых каблуках, не далее как вчера показанное по телевизору в компании Собчак, Канделаки, Прохорова, а то и самой Пугачёвой.

Вадим же явно не из тех, и девица (тем более – «с другой стороны шарика», американка то есть) ему нужна с какой-то весьма утилитарной целью. Да и об эпатаже, если на то пошло, у Ляхова должно быть своё, тоже нестандартное представление.

Волович отдавал Фёсту должное, без особых комплексов признавая его превосходство в очень многих вопросах.

Они прошли мимо бара, в котором тянули пиво несколько «офисных мальчиков» из ближайших контор, оставили справа гостеприимно распахнутую дверь в двухсветный[53] общий зал, углубились в узкий извилистый коридор с полом, затянутым шинельным сукном. Приученный к современной архитектуре Фёст, оказываясь в старинных зданиях, никак не мог понять идей и принципов тогдашней планировки. Вадим отметил, что и бармен, и двое стоявших у входа в зал официантов поприветствовали Воловича жестами, изобразив на лицах крайнее радушие, но не подошли и ничего не спросили.

Сильнее запахло кухней. Причём – хорошей.

За очередным поворотом Волович толкнул одну из неприметных дверей, и они вошли в небольшой, всего на два четырёхместных столика, кабинет, или «банкетный зал». Один столик уже сервирован, как для светского приёма, «на шесть хрусталей»[54]. Да и в остальном зальчик оформлен весьма недурно, как бы с намёком, что и советские времена кончились, и «лихие девяностые». Пора понемногу к «нормальной жизни» привыкать.

– Молодец, Миша, – сказал Ляхов, не выразив никакого удивления. В телефонном разговоре речь шла насчёт посидеть в пивной или журналистском баре на первом этаже офиса. А тут вдруг такое. Неужто репортёр приличный гонорар получил? Ну-ну. Он уселся в полукресло лицом к двери и предоставил Воловичу поухаживать за дамой. – Угадал моё настроение. Или ровно настолько себя передо мной в долгу чувствуешь?

Волович успел предложить Людмиле место напротив себя, чтобы постоянно видеть её лицо, а также отражение фигуры в сплошном, от потолка до пола, зеркале.

Скрытые за драпировками динамики воспроизводили щемящие и волнующие мелодии шестидесятых годов в исполнении Фаусто Папетти.

– Умели тогда музыку делать, – сказала Вяземская. – У нас немного не такая, но тоже для души, не то что сейчас.

Волович на это «у нас» не обратил внимания, отвлечённый вопросом Фёста:

– С прослушкой тут нормально?

– Чисто, – прижал пухлые руки к груди Михаил. – Здесь такие гости бывают, что за подобные шуточки можно огрести по полной. Да и техника теперь у всех, сканеры, глушилки…

– Вот и хорошо. Теперь выключи свой диктофон и положи на стол. А то у Люды с собой такая «техника», что от аппаратика оплавленный корпус тебе на память останется и ожоги, требующие стационарного лечения.

Волович торопливо вынул из нагрудного кармана диктофон.

– Всё, что нужно и можно записать, я тебе продиктую, а два часа бессвязного разговора всё равно правильно не расшифруешь. Сапёр сколько раз в жизни ошибается? – вдруг спросил Фёст.

– Один, – удивился Михаил.

– Неправильно. Два. Первый раз – когда решает идти в сапёры. Журналист – то же самое.

– Ты меня даме представлять будешь? – ушёл от темы Волович.

– Непременно, хотя в данный момент это не столько дама, как мой куратор, а то и «ревизор с чрезвычайными полномочиями из самого Петербурга», то есть, конечно, из Сан-Франциско…

Людмила сделала протестующий жест.

– Чудно, чудно! Не из Сан-Франциско. Из Моршанска… Впрочем, пожарной охраны, которую я в настоящий момент представляю, это не касается.

Волович вежливо хихикнул, а Людмила не поняла, книгу почти столетней давности, да ещё и из чужой реальности, ей прочесть пока не пришлось, но всё равно решила, что раз это говорит Вадим, значит, особый смысл в его словах есть.

Ляхов тем временем продолжил представлять Вяземскую, может быть, даже чересчур подробно. Словно собирался её Михаилу в секретарши рекомендовать.

«А чёрт его знает, вдруг да именно так? – подумал тот. – С него станется надсмотрщика ко мне приставить. Вот только зачем?»

– Так вы и в Парагвае жили?! И именем вашего прадеда улица названа! Изумительно. Теперь в Россию вернулись, чего ваши предки раньше и предположить не могли. Через Америку! Можно сказать – мистическим путём и с мистическими целями, раз в одной организации с Вадимом работаете. Да об том роман написать можно, я ведь не только журналист, я литератор по преимуществу… Займёмся? Гонорар пополам, а я гонорары выбивать умею. Сразу на русском, английском…

– И парагвайском издадите. Отставить, Миша, – чуть-чуть сыграл голосом Ляхов. – Все вопросы практического характера – только ко мне. Люда пока просто изучает русскую жизнь. И ещё не усвоила, что у нас в некоторых местах снимать «изолирующий противогаз» смертельно опасно.

– Это ты о чём? – насторожился Волович.

– Что у нас атмосфера психологически ядовитая, как ты сам неоднократно писал в своих эссе. Вроде как в Чернобыле. И юная девушка, патриархально воспитанная, пока воспринимает страну предков как некую антитезу возлюбленной тобою Америки. Мой долг – не дать ей разочароваться. Я понятно выразился?

– А то она сама не увидит, что здесь на самом деле творится, – скривил губы журналист.

Они говорили так, словно Людмилы рядом вообще не было, хотя Волович то и дело посматривал на её отражение в зеркале и никак не мог сообразить, зачем она пришла на встречу в коротких, обтрёпанных по низу шортах и то и дело приоткрывающей голое тело майке. Впрочем, о посещении ресторана разговора ведь не было, это Михаил в последний момент решил.

– Если человека целенаправленно не прессовать, то он увидит именно то, что настроен увидеть, а не то, что ему будут навязывать. Но мы отвлеклись. Надеюсь, помнишь наш предыдущий разговор?

Ещё бы Воловичу не помнить. И заработал он тогда сразу с нескольких сторон весьма прилично, в рублях и валюте, но и страхом проникся. Тем самым, о котором ему Ляхов намекал. В чужих играх участвовать можно, если бодр и крепок духом, как герои Джека Лондона, Киплинга и Конан Дойля. Если с духом слабовато… Несколько раз ему снился навеянный словами Вадима кошмар: кто-то (неважно кто, скинхеды, махновцы, восставшие пролетарии) тащит его волоком по праздничной, всей во флагах и лозунгах Тверской. Бьют безжалостно и кричат в лицо матерно: «Слушайте музыку революции!» Всей же музыки – несколько здоровенных черных автомобилей, у которых от бухающих звуков какого-нибудь «Рамштайна» ритмично поднимаются крыши. Потом вдруг возникал из ниоткуда сам Александр Блок и в дополнение к предыдущим словам назидательно поднимал худой палец: «Но вы ведь заметили, любезнейший Михаил Львович, в белом-то венчике из роз всё равно Исус Христос (Христа он отчего-то называл по-старообрядчески)? Гораздо легче умирать, если он лично расстрелом командует, согласны?»

После этих слов Волович всегда просыпался весь в поту, с невероятной тахикардией, жадно, расплёскивая, пил с вечера приготовленную водку, не пьянел, но успокаивался и кое-как засыпал. А с утра шёл заниматься привычной работой. Деньги ведь нужны сегодня, а о Блоке можно и историко-литературное произведение слудить, страниц так на девятьсот. На основе личных, можно сказать, впечатлений.

От денег, щедро «пожертвованных» Ляховым, оставалось ещё довольно много, хотя Михаил вообще не понимал, за что он их получил. Кое-что (но именно кое-что) он использовал в своих публикациях, и здешних, и написанных для зарубежных изданий, и тоже заработал. А ведь обычно фрилансеры сами платят за ценную информацию. Информация, полученная от «парапсихолога», была ценной до чрезвычайности, причём моментами – именно выходящей за пределы возможного. Временами Михаилу вдруг хотелось бросить всё и попроситься на работу к Ляхову.