Валерий Елманов - Красные курганы Страница 42

Но очень уж неудачно слукавил Пимен, рассказывая, что Константина в цари предлагал Мстислав Удатный. Зная его честолюбивый и вспыльчивый характер, можно утверждать, что навряд ли он выдвинул бы кандидатуру рязанского князя. А вот самого Удатного, одного из немногих, кто не воевал с Константином, вполне могли избрать, но тут встал самый могучий из русских князей, и этот выбор не состоялся.

Ну а слова склонного к литературным преувеличениям Пимена о том, что князья предложили Константину какую-то непонятную «службу сполнить», принимать за факт и вовсе не стоит. Неужто нашелся бы в то время смельчак, отважившийся даже не приказать, но хотя бы поставить в более мягкой форме некое условие, обязательное для получения царского венца? Да и что за службу можно было ему поручить – яблок молодильных принести или жар-птицу раздобыть?

Словом, здесь у Константинова любимца налицо явная передозировка предельно допустимой нормы вымысла, что заметно практически сразу.

Глава 10

Приди и владей

Мечи из ножен вырвем, как мужи,

Чтоб за отчизну падшую вступиться.

Там, что ни день, стон вдов, и крик сирот,

И вопли скорби бьют по лику неба,

Которое им отзвук шлет…

Развитие диких в ту пору прибалтийских племен было в точности таким же, как некогда, лет пятьсот назад, на самой Руси, то есть всем заправляли жрецы. И не важно, как именно они назывались – то ли волхвы, то ли служители Брахмы или Будды, то ли еще вычурнее и загадочнее. Не в этом суть.

Главное заключалось в другом. Именно они давали указания в любом деле, большом или малом. В их компетенцию входили все вопросы, начиная со сроков начала посева и заканчивая объявлением войны. Лишь на время боевых действий они неохотно отщипывали кусочек своей необъятной власти и со вздохом протягивали ее тому, кто поведет людей в бой. В мирное же время…

Однако времена менялись, причем так стремительно, что и прибалтийским волхвам стало понятно: если хочешь удержать власть, то надо ею поделиться. Иначе не выйдет.

Причем делиться надлежало лишь с тем, кто согласится принять ее в, так сказать, усеченном виде, то есть оставит изрядную долю и им самим. Жестокие и свирепые служители Криста, пришедшие морем, для этого не подходили. И дело не в том, что они зачем-то окунали всех в воду, а потом пели гнусавыми голосами какие-то дикие протяжные песни на загадочном чужом языке. Все это можно было бы вытерпеть, но они никому не оставляли ни крошки этой самой власти.

Вот и получалось, что местным жрецам необходимо было найти такого человека, который поможет выгнать непрошеных гостей прочь, в те края, откуда они появились, и в то же время не поставит обязательное условие о замене одного нового бога на другого, но такого же чужого и непонятного. Причем с учетом реалий найти надлежало срочно, образно говоря, вчера. Крайний срок – сегодня, потому что завтра грозило полным истреблением не только самих жрецов, но и всего племени.

Союзники вроде бы жили совсем рядом – в Новгороде и Пскове. Они не требовали, чтобы мирные эсты и ливы отвергли свою веру, относились с пониманием к их богам, духам и священным местам, но…

В этом «но» и заключалось главное. Единственное, чем они могли помочь, так это устроить большой набег. С одной стороны, это даже хорошо – пришли и ушли, не мешая жить по-прежнему. Вот только сил у них явно не хватало, чтобы добиться окончательной победы. Едва они уходили, как проклятые чужеземцы возвращались.

К тому же они и сами изрядно грабили, не всегда разбирая, кто свой, а кто – чужой. Зато рязанский князь и в этом отличался в лучшую сторону. Во всяком случае, так рассказывали лэтты, ливы и семигаллы из числа тех, чьими землями в княжествах Кукейнос и Гернике вновь овладел Константин.

Помимо того, что этот русич строго-настрого запретил своим воям обижать туземцев, он еще и установил твердую, причем довольно-таки щадящую дань, а если ему требовалось что-то сверх того, то он – неслыханное дело! – покупал все необходимое за звонкое серебро.

Более того, он даже не покарал тех, кто был вынужден по повелению рыцарей штурмовать Кукейнос. То есть не то чтобы не казнил, но даже не удосужился выдрать плетьми.

И еще одно обрадовало жрецов. И в Кукейносе, и в Гернике жители теперь опять безбоязненно ходили к своим древним капищам и даже успели заново вырезать из дерева идолов, уничтоженных заморскими пришельцами. У эстов катились слезы умиления, когда они, тайно побывав в гостях у соседей, лично увидели столь радостную картину, после чего все единодушно решили пасть доброму князю в ноги.

Причем поступить они решили по-хитрому: не предлагать союз, но просить принять их под его руку. Подразумевалось, что раз он примет их, следовательно, других хозяев на своих землях уже не потерпит и сам, без всяких просьб, начнет войну с рыцарями.

А чтобы посольство выглядело солиднее, оно было составлено не только из старейшин Толовы, Унгавы, Саккалы, Виронии, Гервы, Гаррии и прочих областей Эстляндии, изнывающих под датчанами и немцами. Вместе с ними послали своих людей и воинственные куроны, и неукротимые эзельцы, и, казалось бы, давно покоренные немцам семигаллы из Терветена, от которых по такому случаю прибыл их кунигас Вестгард вместе с Мадэ, Гайлэ и старейшиной Аскраты Виэвальдом.

Князя-старейшину всех эстов, которого уже не было в живых, заменил его брат Уннепевэ, а от старейшин Саккалы прибыли Ганиалэ и Анно. Словом, лучших из лучших своих сынов послала к рязанскому князю прибалтийская земля, изнемогающая под тяжелой дланью немцев и датчан.

Шли они тайными тропами и потому добрались до Рязанской Руси незамеченными, а там было уже полегче, хотя все равно ехали не в открытую – таились от рижских купцов, могущих донести своему епископу.

Правда, начало выдалось неудачное. Едва они прибыли в Рязань, как выяснилось, что князь Константин ныне пребывает в Киеве, хотя вот-вот должен оттуда приехать.

Однако нет худа без добра. Пока длилось томительное ожидание, послам удалось проведать, что верстах в тридцати от столицы есть заповедная дубрава, посвященная Перуну, в которой до сих пор служит волхв Всевед, который, по слухам, в чести у самого князя. Так что старейшины не теряли даром времени, успев и знакомство свести, и принести жертвы во исполнение задуманного, и даже обсудить дальнейший план действий, тем более что таиться приходилось даже тут – один из глазастых лэттов приметил рижского купца Петера, якобы припоздавшего с отплытием.

Вот и думай, то ли и впрямь он не успел отправиться в обратную дорогу, то ли задержался специально, чтобы по тайному поручению Альберта все высматривать и вынюхивать в логове главного врага ливонского епископа.

Словом, послы решили не рисковать. Проведав, что князь Константин на обратном пути непременно должен заглянуть в некий град Ожск, они подались туда, однако и там их подстерегала неудача, по повелению рязанского правителя иноземным гостям въезд в град был воспрещен. Делать нечего, немного подивившись такому странному запрету, послы поехали еще западнее, к Ольгову. В Рязани же они оставили всего одного человека – того самого, глазастого, по имени Веко.

Ждать им пришлось еще с неделю. Уже подошло к концу захваченное с собой серебро, когда от Веко прибыла долгожданная весточка – князь наконец вернулся.

И вновь возник вопрос: каким образом встретиться с ним так, чтобы ничьи лишние уши о том не услышали? Лучше всего это было бы сделать в самом Ольгове, но вот беда – кто они и кто князь? Неужто Константин сам согласится к ним приехать? Скорее всего нет. Более того, обидевшись, он может вообще отказаться разговаривать с посольством. Да и какое ему дело до бедствий тех же эстов и прочих.

После долгих споров решили спросить Всеведа. Может, посоветует что-нибудь волхв. Как-никак он тоже не христианин, а, считай, одной с ними веры. Пусть у ливов мечущего гром и молнии седого старика называют Перконсом, а на Руси – Перуном. Суть не в имени, тем более столь созвучном.

И тут им повезло первый раз за все время путешествия. Какими путями передал Всевед князю просьбу о встрече, как с ним договорился, никто не знал. Да и не важно это, если уж так разбираться. Гораздо важнее другое – в один из ясных зимних дней прибыл в Ольгов вместе с Веко хмурый и абсолютно лысый мужик в странной войлочной шапчонке, сыскал их посольство и передал, чтоб ждали. Через два дня князь Константин самолично приедет сюда к ним.

Старейшины, ошарашенные услышанным, недоверчиво уставились на Веко, не в силах вымолвить ни слова, но тот лишь важно кивнул, подтверждая сказанное.

Давно хоромины, принадлежавшие когда-то боярину Онуфрию, не видели такого обилия гостей. Человек двадцать собралось под причудливой четырехскатной крышей высокого двухэтажного терема. Константин взял с собой лишь семерых: дружинника Любима, чтобы выяснить, нет ли тайного злого умысла у кого-то из гостей, Изибора Березовый Меч, который командовал всей конной дружиной, ярла викингов Эйнара, и как нельзя более кстати оказавшегося в Рязани тысяцкого Лисуню, а также воевод Позвизда и Пелея, командовавших Ожским и Ольговским полками. Был еще и Евпатий Коловрат, который недавно вернулся из успешной поездки в Волжскую Булгарию.