Михаил Ахманов - «Ворон» Страница 42

«Где ты, Шейла? Где ты, карибский цветок, счастливый дар, радость души? Что с тобою? Носишь ли дитя или исторгла в крови и муках мертвый плод? Не претерпела ли насилие? Есть ли у тебя хлеб, есть ли питье, есть ли платье, чтобы прикрыть наготу, спастись от холода и жадных взоров?..»

Сердце Серова сжимала тоска. «Ворон» застыл на рейде в гавани Ла Валетты, и звездное ночное небо укрыло корабль непроницаемым пологом. В распахнутые окна капитанской каюты светила луна, прокладывая серебристую дорожку на морской поверхности, весенний воздух был ароматным и свежим, свечи на маленьком столике горели ровно, и Серову казалось, что его жизнь сгорает в этих крохотных огнях как заблудившийся мотылек. С берега плыли мелодии далекого пиршества, грохот кружек о столы, песни и крики, выстрелы и женский визг — корсары пропивали в кабаках и тавернах богатую добычу. Наверняка славили удачливого капитана, поднимали кружки в его честь, но капитану это было безразлично. Мертвый холод теснил его грудь.

«Где ты, Шейла? Где ты, любимая?..»

Тяжко вздохнув, Серов погладил переплеты книг, лежавших перед ним. Может, эти манускрипты подскажут, что делать?..

Мессир Раймонд де Перелос де Рокафуль, великий магистр ордена, решил, что за Джербу он достоин особой награды. Серов, однако, отказался от драгоценного оружия, от миланской кирасы, от кубков венецианского стекла и золотых дукатов; спросил книги, только не божественные, сказав, что Библию уже имеет, а книг на латинском, излюбленном Отцами Церкви, не читает. Магистр к просьбе отнесся с уважением, вызвал брата-библиотекаря и повелел проводить капитана в книгохранилище светских сочинений — пусть выберет и примет в дар любую книгу. Или две и даже больше, хоть книги в этот век являлись редкостью и стоили едва ли не дороже дамасской сабли с рукоятью, усыпанной рубинами.

Серов выбрал три: одну небольшую, другую побольше, а третью — огромную, в переплете телячьей кожи, с богатыми картинками. Самую малую он читать не мог, ибо она была издана в Амстердаме в 1678 году, а на голландском он знал лишь ругательства да морские термины. Она называлась DE AMERCAENSCHE ZEE-ROOVERS. Beschreven door A. O. Exquemelin[83], и в ней был описан остров Тортуга, а также кровавые подвиги Франсуа Олоне, Моргана и других знаменитых карибских корсаров. Серов решил, что этот труд о собратьях по ремеслу ему переведет ван Мандер.

Вторая книга, пухлая и увесистая, была на английском. Открыв ее, он прочитал:

Был шкипер там из западного графства.На кляче тощей, как умел, верхомОн восседал; и до колен на немВисел, запачканный дорожной глиной,Кафтан просторный грубой парусины;Он на шнурке под мышкою кинжалНа всякий случай при себе держал.Был он поистине прекрасный малыйИ грузов ценных захватил немало.Лишь попадись ему купец в пути,Так из Бордо вина не довезти.Он с совестью своею был сговорчивИ, праведника из себя не корча,Всех пленников, едва кончался бой,Вмиг до доске спроваживал домой.[84]

Грусть и тоска внезапно отпустили Серова; он даже развеселился, читая эти строки, и пробормотал:

— Как на кляче едет, это на меня похоже, а в остальном — не очень. Я все-таки совесть имею и одеваюсь попригляднее. Да и кинжала под мышкой не держу, кинжалу место на поясе.

Он прикоснулся к третьей книге. Она была полуметрового размера, толщиною в полторы ладони и весила, должно быть, фунтов пятнадцать. С гравюры на него глядел пожилой мужчина в усах и бородке, в черном камзоле со сборчатым испанским воротником; его лицо казалось хмурым и усталым, как лицо человека, перенесшего столько горестей и бед, что их хватило бы на десять жизней. Дон Мигель де Сервантес Сааведра — значилось на подписи внизу. То было французское издание «Дон Кихота Ламанчского», и первые строки этого великого творения помнились Серову с детства наизусть: «В некоем селе ламанчском, которого название у меня нет охоты припоминать, не так давно жил-был один из тех идальго, чье имущество заключается в фамильном копье, древнем щите, тощей кляче и борзой собаке…»

Но начал он читать не роман о приключениях славного рыцаря и верного его оруженосца, а биографию дона Мигеля, что шла впереди, и чем дольше вчитывался, тем сильней изумлялся. Конечно, в пятитомном собрании сочинений, оставшемся в московской квартире, тоже имелась биография, составленная знающим критиком советских времен, и была она наверняка полнее, ибо Сервантеса изучали четыреста лет, писали о нем труды и диссертации и комментировали всякое слово его романа. Но ту биографию, напечатанную мелким шрифтом, Серов никогда не читал, и оттого ему мнилось, что дон Мигель похож на титулованных членов Союза писателей: провел всю жизнь у стола, пусть не у пишущей машинки, а при чернильнице с гусиным перышком, пил пусть не водку, а херес с малагой, и временами являлся в местный отдел культуры, к инквизитору или чиновнику короля — там, как положено, делали втык и выдавали ценные указания.

Однако все оказалось не так. Он читал, как Сервантес, отважный воин, сражался в битве при Лепанто с турками, получил в ней три огнестрельные раны и лишился левой руки — а было ему лишь 24 года… Излечившись, он продолжал служить, бился при Наварине и в Тунисе, шпагу держал в правой руке, а щит привязывал к культе левой. Так прошло несколько лет, и решил он вернуться на родину, а чтобы храброго солдата встретили приветливей, испросил письма у знатных особ к самому королю и, к своему несчастью, отплыл с теми письмами в Испанию, а попал в плен к алжирским пиратам, захватившим его корабль. И решили магометане, что раз у воина такие письма, то человек он непростой, и заломили выкуп неподъемный, в две тысячи дукатов. Пять лет просидел дон Мигель в Алжире, не раз пытался бежать, но предавали его и перекупали, и надевали тяжелые цепи и железное кольцо на шею, а когда все-таки получил он свободу и возвратился домой, ждали его лишь нищета и забвение.

— Истинные герои всегда нищие, — произнес Серов, захлопнул крышку тяжелого тома и уставился в окно. Одна лишь мысль кружилась у него в голове: «Он смог, и я смогу! Одинокий изувеченный бедняга — смог, не поддался! А у меня — корабли и пушки, сотни людей и золото! Мне ли предаваться унынию? Мне ли горевать — с этакой силой! Конечно, с нею Алжир не возьмешь, Алжир — не Джерба, и алжирский дей — не пиратский рейс, однако не все решают корабли и пушки. Группа бойцов и скрытная акция в духе Моссада — вот наилучший способ! Разведать, где обретается Одноухий, налететь, схватить — ив море! А чтобы не догнали, озаботиться поддержкой — скажем, тот же «Ворон» мог бы крейсировать у алжирских берегов, ждать с раскрытыми портами и тлеющими фитилями…»

Серов сдвинул свечи на край стола, поближе к койке, и расстелил на покрывале испанские карты. Вдоль побережья длинной лентой тянулась низменность, за ней вставал хребет Атлас, пересеченный кое-где синими нитками рек, и было ясно, что из Алжира существуют два пути: либо в открытое море, либо в горы. Но этот последний вариант казался Серову слишком опасным. Если бы речь шла о Стуре и ватаге Тиррела, можно было бы и в горы улизнуть, сбить со следа погоню, а затем выйти в укромное место на берегу и погрузиться на корабль. Но Шейла наверняка с животом, и для нее таскаться среди скал не очень-то полезно… Лучше сразу же бежать к воде, но какова дорога отступления? Сколько миль, какие там препятствия, и могут ли воины дея перехватить их по пути?..

Но карта ответов на эти вопросы не давала, и прояснить их можно было лишь на месте. «Выходит, — подумал Серов, — придется сидеть в Алжире несколько дней и заниматься разведкой. Либо орден посодействует — есть ведь у магистра свои люди в каждом крупном мусульманском городе! Наверняка есть! Им найти усадьбу Карамана что раз плюнуть! Пожалуй, еще и присоветуют, как скрыться после налета…»

Нужно с де Пернелем потолковать, решил он. И не с ним одним — с Деласкесом и Абдаллой, Теггом и ван Мандером… Ясно, что в Алжир на «Вороне» не сунешься. Какой корабль взять, какую команду подготовить? Поторопиться надо — сроки у Шейлы в мае подходят. Мать с крохотным младенцем еще труднее выручить, чем беременную женщину…

Он снова раскрыл книгу Сервантеса, вгляделся в его непреклонное лицо и прошептал:

— Спасибо, дон Мигель, вы меня ободрили. Вам трижды пришлось бежать… Надеюсь, что у меня получится с первого раза.

Совет собрался у большого стола в кают-компании. Карта, расстеленная на столе, и две пушки, мрачно взиравшие сквозь бойницы на форт Сент-Анджело, напоминали, что характер совещания — военный, что люди встретились тут не ради застолья и выпивки, хоть плещутся в кружках ром с Ямайки и испанское вино. Тегг прислонился к казенной части орудия, Серов сидел на капитанском месте во главе стола, остальные четверо устроились на табуретах и в жестких деревянных креслах. За дверью стояли Кактус Джо и Рик Бразилец — на тот случай, чтобы всякие бездельники не беспокоили капитана. Вообще-то парни из боцманской ватаги, вооруженные до зубов, несли у кают-компании круглосуточную стражу — здесь, слева от пушек, громоздились четыре сундука, набитых золотом. Дукатов в них было столько, что, если ткнуть в монеты саблей, кончиком лезвия до дна не достанешь.