Михаил Ахманов - Окно в Европу Страница 43

– Кто такие? Дай дорогу княжьим воинам!

– Армия революции! – отозвался клейменый, выхватив шашку. – Вперед, братаны! За батьку Пугача и землю нашу без бояр-лихоимцев!

– Мятежники, мать твою Исиду! – пробормотал сотник и скомандовал громко: – Огонь!

Грянул залп, ополовинивший нападавших. У них тоже были винтари, да командир, видать, не отличался умением, не знал, когда стрелять, когда рубить. Словом, против Хайла был, что клоп против пальца.

– Сабли вон! В атаку!

Посекли оставшихся, поскакали дальше. Грохот впереди нарастал – похоже, там молотили два или три десятка орудий. Темнеющий небосвод окрасился багровым пламенем разрывов, где-то впереди посвистывала картечь и визгливо стрекотали пулеметы.

Дорога вышла из леса. Теперь перед всадниками раскинулось поле, перепаханное воронками, дальше – широкая луговина, а справа – два холма с горящими домишками, сельцо Бугры, и воинский лагерь за бревенчатым частоколом. Многие бревна были повалены орудийным огнем, и за ними и на них лежали мертвые ратники. Но лагерь еще оборонялся – были видны вспышки выстрелов, а со склона холма вела огонь батарея. Ей отвечали скорострельные орудия с края луговины, но не очень метко – снаряды рвались на холмах, превращая деревню в пылающие развалины. Но эта дуэль все же была неравной; Хайло понимал, что пушек у наступающих много больше, а снаряды крупного калибра смертоноснее. Еще ему показалось, что за вражескими батареями колышется какая-то темная живая масса, будто там сгрудилось огромное стадо или, возможно, толпа. Оттуда стреляли и били из пулеметов, а луг был усеян трупами людей и лошадей, среди которых виднелись брошенные тачанки.

– Бой в Крыму, все в дыму… – пробормотал кто-то за спиной сотника.

– Бунтовщики! Как муравьев их! – произнес другой ратник.

– Однако, Путята, не чукчи они, – молвил Хравн. – Кто-то из воров-атаманов пожаловал… Но пушки-то у них откель?

Сотник обернулся.

– Слушай приказ! Спешиться, коней спрятать в лесу, стеречь дорогу, и если на вас не попрут, в бой не ввязываться. Я в лагерь. Ждите здесь.

Пришпорив жеребца, он поскакал через поле к частоколу. Уже почти стемнело, но горящая деревня освещала путь. Пахло дымом, паленой плотью и кислым запахом пороха. Сейчас Хайло не думал о Нежане, о ребе Хаиме и вообще о том, что могло твориться в столице; пригибаясь к шее жеребца, он старался объезжать воронки и пропаханные снарядами рытвины. То и дело он слышал пронзительный свист, потом где-то в стороне земля вставала дыбом, и над ней расцветал огненный факел взрыва. Похоже, враг снарядов не жалел, восполняя малое свое умение огнем по площадям.

У частокола Хайло спрыгнул наземь и крикнул, что он гонец из Киева, с пакетом воеводе Кочубею. Тот обнаружился в блиндаже в окружении трех своих полковников, двух живых и одного мертвого. Распечатал Кочубей пакет, прочитал, стер со лба пороховую копоть и промолвил:

– Велено в Киев идти всеми тремя полками. Да только где эти полки?… У тебя, Черемис, много ли осталось всадников? А у тебя, Кунич, сколько есть пехоты?

– Конных половина от прежнего, твоя милость, – сказал один полковник. – Остальные легли, когда мы пушки пытались отбить.

– Из двух полков один соберу, – сказал другой. – Кто убит, а кто сбежал к мятежникам.

Третий промолчал – лежал на лавке лицом вверх и глядел в бревенчатый накат невидящими глазами.

– Ну, в Киев так в Киев. Пойдем с тем, что есть, – пробурчал воевода и повернулся к Хайлу. – Но быстро, сотник, нам не собраться. Пушки надо увезти, боезапас, а еще раненых и убитых. Опять же ночь на дворе.

– Собирайся быстрее, твоя милость, – отозвался Хайло. – В лесу разъезд мятежников мы встретили и порубили. Мои сейчас дорогу держат, но их всего-то два десятка. Если путь в столицу перережут, не выберемся отсель.

Кочубей задумался, мрачно глядя в пол, затем велел:

– С пушек сбить замки и бросить здесь. Мертвых тоже не повезем. Раненых грузить на подводы. Первыми, Черемис, твои конники пойдут, за ними я с пехотой и обозом. Кунич, будешь в тыловом охранении. Выполняйте!

Полковники ушли. Воевода по-прежнему не двигался, уставясь в пол, поглаживал ладонью лоб и щеки, ставшие почему-то влажными, размазывал по лицу сизую пороховую гарь. Молчал, дергал седые усы. Наконец произнес:

– Добрый ли у тебя конь, сотник? Свезет ли двоих?

– Добрый, – сказал Хайло. – Кого везти, твоя милость?

– А вот его. – Воевода кивнул на мертвого полковника. – Сына моего Василя. Раз мертвых не берем, не могу я его в подводу класть, не могу собственный приказ нарушить. Ты – другое дело… Свезешь его в Киев, век буду за тебя богов молить.

– Свезу, – сказал Хайло и, шагнув к лавке, взял мертвеца на руки. – А богов за меня молить не нужно. Какие у нас нынче боги, о том даже князь с Думой не знают.

Он вышел из блиндажа, взгромоздил тело на коня и вскочил в седло. Затем медленно двинулся через поле к лесу и к своим ратникам. Позади перекликались люди, стонали раненые, ржали лошади, скрипели колеса телег. Пала ночь. С луговины больше не стреляли.

КИЕВ. ВОСКРЕСЕНЬЕ

Ревком собрался ночью в пивной «Шунтельбрахер», откуда вынесли все лишнее, оставив только лавки, большой стол для заседаний и столик поменьше, за которым трудились протоколисты. Отныне все решения полагалось записывать, ибо они, сделавшись законами, станут краеугольным камнем нового миропорядка. Впрочем, старорежимное слово «закон» Вовку Ильичу не нравилось, он предпочитал говорить о декретах.

Пивная, расположенная на Торжище, у самого Княжьего спуска, была весьма удобна для руководства восстанием. Вся торговая территория и прилегающие улицы контролировались отрядами Збыха, Ослаби и Рябого, хорошо вооруженными и готовыми двинуться к площади и дворцу. Большинство улиц перекрыли баррикадами, установив кое-где пулеметы – на случай, если варяги попробуют атаковать. Но такой поворот был не слишком вероятен – половина гвардии охраняла мост и взлетное поле, а остальные перебрались к дворцу. К тому же, по донесениям лазутчиков, гвардейцы были деморализованы и в любой момент могли удариться в бегство.

Члены Ревкома начали рассаживаться за столом. Вовк Ильич заметил, как Рябой переглянулся с Троцкусом и буркнул: «Дэло сдэлано, братан». Речь, несомненно, шла об акции в доме сотника Хайла, одобренной Вовком Ильичом; генералом сотнику не быть, но как сочувствующий элемент он был полезен революции. Что до иных планов Троцкуса, то их Вовк Ильич собирался предать полной анафеме.

Открыв заседание, он призвал братков-соратников не расслабляться и не праздновать победу раньше срока, ибо враг коварен и силен. Затем сказал:

– Есть мнение подкорректировать первоначальный план. Мы собирались штурмовать дворец, а затем арсеналы и варяжские казармы, но их удалось заминировать. Братаны Рябой и Збых постарались. Так?

Оба названных комитетчика кивнули.

– Я предлагаю взорвать казармы с первой зарей, – продолжил Вовк Ильич. – Это послужит сигналом к всеобщему восстанию: здесь, в центре, мы атакуем дворец, а на окраинах будут действовать наши союзники-атаманы. В частности, командующий Первой армией Пугач захватит мост, текстильную мануфактуру и взлетное поле, а затем введет в город свои войска. Нет возражений?

Возражения, конечно, были – у Троцкуса.

– Клянусь Юпитером, к чему взрывать казармы? Что за бессмыслица! Там же нет никого! Варяги на площади, на взлетном поле и…

Вовк Ильич звонко хлопнул ладошкой по столу.

– Бессмыслица? Ошибаешься, братан Троцкус! Казармы, пусты они или полны, символ самодержавия! Их взрыв пробудит энтузиазм масс, а это архиважная задача! К тому же его услышат во всем городе, и лучшего сигнала нам не придумать.

Комитетчики согласно загудели, и Троцкус увял.

«Вот так-то! – подумал Вовк Ильич. – Знай свое место, рожа латынская!»

– Готов выслушать доклады комиссаров, – произнес он. – Братан Рябой, сначала ты. Что у нас с подготовкой штурма?

– Палавина баэвых дружин пайдет на штурм и все, кто к нам присоэдинится, – доложил Рябой. – Другая палавина будэт здэс, Ил’ич. Будэт охранат Рэвком.

– Разумно, батенька мой, – согласился Вовк Ильич, поглаживая лысину. – Архиважно, чтобы Ревком трудился в полной безопасности, мы главный революционный центр. Что же до тех, кто к нам присоединится… Братан Кощей, как у нас с агитацией? Сколько народа за нами пойдет?

– Считай, Ильич, весь Киев! Весь, кроме бояр с их челядью, купчишек и прочих мироедов! Все фабричные, все мастера и подмастерья, кожемяки, углежоги, кузнецы, горшечники, ткачи… Думаю, тысяч семьдесят наберется. Кто с молотом придет, кто с топором или дубиной, а самым надежным раздали винтари. После пятницы народишко совсем озлобился!

– Хорошо, что озлобился, – молвил Вовк Ильич. – Инициатива масс – залог успеха. Кто поведет наши дружины на штурм?