Между двух огней - Ande Страница 43

— Аукцион — дело не быстрое, Иван. Хорошо, если получится провести его через месяц. Но скорее всего — в конце сентября. Но вы понимаете, что конечная цена вашей информации может быть раза в два выше?

— Оставьте, Моисей Соломонович. Я проповедую специализацию. Аукционы должен проводить тот, кто умеет это делать. Я не умею. А ваша цена меня устраивает. Я надеюсь, вы сами удержите процент, что я вам обещал?

— Только я очень прошу вас, Иван Никитович. Помните, что если выяснится, что эта информация ушла куда-либо еще…

— Я взрослый мальчик, Моисей Соломонович. Да и распорядится такого рода знанием быстро, сможет сейчас, наверное, только Де Бирс. А с ними я не хочу иметь дел. Впрочем, это уже ваши проблемы. Сами решайте, кто у вас покупатель.

— Очень надеюсь на ваше благоразумие, Иван.

— Лучше скажите, господин Тейманис, вы следите за тем, что происходит в Германии?

— Конечно! То, что новое правительство наконец навело порядок, не может не радовать. Но в последнее время поведение канцлера внушает опасения.

— Вы знаете, я, кроме всего прочего, занимаюсь анализом рынков. И вполне уверенно прогнозирую на этом основании политические решения. Готов с вами поделиться своими выводами. При условии моей анонимности.

— Вы знаете, Иван, господин Келлер от вас в восторге. Это связано с вашим аналитическим прогнозом?

— Да, мои выводы стопроцентно подтвердились.

— Внимательно вас слушаю.

— Мои прогнозы достаточно обширны. Но вам я хочу сообщить две вещи. Первое. Через несколько лет, года через четыре, в Европе будет война. Её начнет Германия. Второе. В Управлении Имперской Безопасности готовится пакет документов об окончательном решении еврейского вопроса. Он начнет вступать в силу достаточно скоро. Но после начала боевых действий будет задействован в полном объеме. Евреев будут массово уничтожать всей мощью государства.

— Вы с ума сошли? Это невозможно, Кольцов!

— Тем не менее, вот мои рекомендации. Любым способом, даже пойдя на финансовые потери, к началу лета тридцать девятого года покинуть Европу. В крайнем случае, перебраться в Швейцарию. Я ни на чем не настаиваю. Но, Моисей Соломонович, очень серьезно предупреждаю. И не шучу.

— Поэтому господин Ламанов сейчас покупает замок в Грюнингене?

— Уже покупает? Сразу видно кавалериста! Быстрота и натиск!

— Вы меня озадачили, Иван. То, что вы с компаньонами идете на такие расходы, заставляет думать, что вы верите своим прогнозам.

— Я в них уверен. И мне тяжело. Вот на вас эту тяжесть и скинул. Вы — посерьезней человек.

Тейманис встал и ушел из кабинета. Вернулся через пару минут.

— Вот, Иван. Вы просили для своей дамы. — Он положил на стол и открыл черный бархатный футляр. Кольцо с крупным камнем, и серьги — говоздики, тоже с камнями. Все очень … крутое. Не дорогое, не солидное. Легкое и изящное. И страшно, страшно дорогое. Наташке очень пойдет.

— Вычтите из моей доли, Моисей Соломонович.

— Это подарок, Иван.

Я закурил, и с интересом посмотрел на ювелира.

— То есть судьбу всей еврейской общины Бельгии вы, господин Тейманис, оцениваете в жалкие тридцать тысяч фунтов?

— Не в тридцать, а в сорок!

— Я не могу сказать, как я разочарован вашей нечеловеческой жадностью, Моисей Соломонович!

— Нет, вы посмотрите на него! А что вы, Кольцов, хотели? Ключ от кассы центробанка? Машинку для печати фунтов?

— А что, есть?

— Прекратите фиглярствовать, Иван!

Я помолчал. Потом встал и прошел к столику в углу, налил себе коньяку.

— Мне страшно, Моисей Соломонович. А я же русский. Русские, когда страшно, все время шутят. Я точно знаю, что все это — будет. И жить с этим… Так что, господин ювелир, терпите.

Тейманис, кряхтя встал, и снова ушел. Вернувшись, он положил на стол еще один футляр.

— К синим глазам эта вещь очень подойдет — он открыл футляр и достал кулон.

Платиновая цепочка, крупный камень невесомой огранки, почти незаметная оправа. Музейная вещь. Просто пиздец, как круто.

— Сколько я вам должен?

— Это подарок.

— Я не могу это принять!

— Прекрати, блять, уже выделываться, мальчишка! Это — от меня лично. В знак дальнейшего сотрудничества.

— Ну, если вы так ставите вопрос, Моисей Соломонович… Согласитесь, чисто русская лексика очень ускоряет переговоры!

— Пффф… До свидания, Иван Никитович. Связь будем поддерживать через господина Келлера. Если не удастся напрямую.

Готовясь к отъезду, мы с бароном не учли самого сложного. Найти наших французов, которые сойдя на берег, и получив предварительный расчет, пустились во все тяжкие, удалось не сразу. Но, оказалось что, существует целый бизнес частных детективов, которые за небольшие деньги быстро находят загулявших матросов и членов экипажа.

И вот, ранним утром, наша колонна покинула Антверпен, держа направление на границу с Францией. По генеральному маршруту Антверпен-Брюссель-Монс-Валенсьен-Париж. По сути, повторяя маршрут прорыва Вермахта к столице Франции. Всю дорогу я дразнил Якова Аленушкой, от которой он натурально бегал. Она уже с трудом, но понимала французский, и я ей по-быстрому объяснил, что она теперь собственность Якова. Такой подляны Мейдель не ожидал. Особенно когда каждое утро при выходе из номера первое, что видел, это её довольное лицо.

— Хлоса утра, масса Мэй! Что делать?

— Я тебе, Кольцов, этого не прощу.

— Барон, признайтесь, что вы злитесь на себя! Но в жизни ведь как? Дал слабину, а потом расхлебываешь. С другой стороны чорррная баронесса посреди Бургундии… Лучшей рекламы ваших вин — не придумать!

— Ты деспот и тиран, Иван Никитович. Но помни, в конце концов на охоте бывает всякое. И я все больше думаю, что таки — будет. Берегись Ваня!

— Но за что? Подумаешь, Аленушка, Савва вон, вообще на незнакомке практически женился и ничего…

— Вот даже с Саввой. Я согласен, только наличие у него невесты предотвратит балаган и брачный террор. Но к чему эта бесчеловечная спешка? Вернутся в Париж, осмотреться…

— Яков Карлович! Вот нет у тебя зрелости суждений. Ты абсолютно не думаешь о Швейцарии. Похоже, всему миру, кроме меня, плевать на