Венера на половинке раковины. Другой дневник Филеаса Фогга - Филип Хосе Фармер Страница 43

Но ведущий – он у нас парень строгий.

Секс? И где? Посреди надгробий?

Спонсоров наших смущать вы бросьте!

А теперь слово последнему гостю!

Скажи, Иисус, что такое Слово?

«А что непонятного здесь такого?

Истина это». (Возмущение в зале).

Мол, нас не за этим сюда позвали.

Но тут подоспело время рекламы.

До скорого в студии, господа и дамы!

– И когда ты мне это пел, ты пытался что-то до меня донести, я верно понял? – спросил мудрец. – Ты надеялся, что то, что я скажу тебе, не будет нести на себе печать коммерциализма и банальности?

– Верно.

– Тогда ты пришел туда, куда нужно. Мне единственному на всем Докале, а может, и во всей вселенной, известна Истина. После того, как ты ее познаешь, твой квест завершится.

– Я весь внимание, – произнес Саймон, откладывая банджо.

– О, в тебе есть и многое другое, – ответил мудрец. Они с Одиомзваком переглянулись и внезапно расхохотались. Саймон покраснел, но промолчал. Как известно, мудрецам свойственно смеяться над тем, чего не видит глаз обыкновенных людей.

– Впрочем, не сегодня, – сказал Мофейслоп. – Ты слишком устал и слишком тощ, чтобы познать Истину. Перед тем, как услышать, что я тебе скажу, ты должен отдохнуть, набраться сил и нарастить мяса на костях. Будь несколько дней моим гостем, держи в узде свое нетерпение, и я отвечу тебе на вопрос, на который у твоего Иисуса не нашлось ответа.

– Так и быть, хорошо – ответил Саймон и отправился спать. Впрочем, ничего хорошего не было. Хотя он и валился с ног от усталости, но долго не мог уснуть. Мудрец сказал, что перед тем, как узнать истину, он должен набраться сил. Из чего следовало, что Истина – испытание не для слабаков. Что тотчас заставило его насторожиться. Какова бы она ни была, это вряд ли что-то приятное.

Наконец, напомнив себе, что, чем бы она ни была, он сам просил о ней, Саймон задремал. Увы, остаток ночи обернулся сплошным кошмаром. Вновь лица родителей подбирались все ближе и ближе к нему, а сзади на них напирали толпы народа – умоляя, угрожая, рыдая, хохоча, злобно оскаливаясь, улыбаясь. В самом последнем сне к нему обратился сам старый римлянин, Понтий Пилат.

– Послушай, приятель, – сказал он. – Этот вопрос задавать опасно. Вспомни, что случилось с последним, кто его задал. Я имею в виду себя. Я запятнал себя позором.

– Меня всегда расстраивало, что вопрос не был риторическим, – заметил Саймон. – Почему же тогда он на него не ответил?

– Потому что у него не было ответа, вот почему, – ответил Пилат. – Только дурак станет утверждать, что он бог. До того момента я хотел сказать евреям, чтобы они угомонились и отпустили его. Но как только он это заявил, я понял: в моей власти оказался самый опасный тип во всей Римской империи. Вот почему я позволил его распять. Впрочем, с тех пор у меня была масса свободного времени, чтобы обдумать, что тогда произошло, и теперь мне понятно, что я совершил непростительную ошибку. Нет более надежного способа распространить религию, нежели создав мучеников. Люди начали думать, что если человек был готов умереть за свою веру, значит, у него было нечто такое, за что не жаль расстаться с жизнью. И им тоже захотелось это получить. Не говоря уже о том, что мученичество всегда обеспечит вам имя в учебниках истории.

– Вы страшный циник, – сказал Саймон.

– Я был политиком, – ответил Пилат. – Мальчик на побегушках разбирается в людях лучше, чем любой психолог с его десятком научных степеней и неограниченными фондами научных исследований.

С этими словами Пилат растворился в воздухе, и лишь его улыбка, словно улыбка Чеширского кота, еще минуту висела перед Саймоном.

15. Кто дергает за ниточки?

Первые три дня Саймон отдыхал и отъедался. Мофейслоп настоял на том, чтобы он каждое утро становился на весы.

– Набирая вес, ты приближаешься к Истине, – заявил он.

– Ты хочешь сказать, что между массой тела и знанием существует некая связь? Корреляция?

– Безусловно, – ответил Мофейслоп. – В этом мире все связано между собой тончайшими нитями, которые в состоянии узреть лишь мудрец. Взрыв звезды способен положить начало новой религии или же сотрясти фондовый рынок или планету, отстоящую на десятки тысяч лет во времени и миллионы миль в пространстве. Сила тяжести на конкретной планете определяет моральные принципы ее обитателей.

Эмоциональные состояния также были частью общей конфигурации. Точно так же, как сила тяжести Земли, пусть даже едва ощутимая в далеком космосе, влияла на всех, так и гнев, страх, любовь, ненависть, радость и печаль иррадиировали во все концы вселенной.

Когда-то Бруга написал белым стихом эпическую поэму «Эдип 1 – Сфинс 0». В ней были две строчки, содержавшие в себе квинтэссенцию этих тонких и сложных случайностей:

Треснут ли идолы и рухнут ли стены Илиона,

Когда в Геркулесовом брюхе кишок раздастся урчанье?

Эти две строчки говорили больше, чем весь Платон или труды Грубвица. Кстати, Платон хотел изгнать поэтов из описанной им Утопии на том основании, что все они – лжецы. Правда же состояла в том, что Платон знал: философам не по плечу тягаться с поэтами.

Джонатан Свифт Сомерс-Третий однажды посвятил этой идее целый роман, хотя и отразил ее гораздо глубже, нежели Мофейслоп и Бруга. Роман назывался «Не отличу верх от низа», и главным его героем был кумир Сомерса, знаменитый баскетболист Джон Клейтер. Все герои Сомерса, за исключением Ральфа фон Вау-Вау, были по-своему ущербны. Это потому, что сам Сомерс фактически лишился обеих ног.

Клейтер жил в скафандре. Тот был снабжен огромным количеством протезов, которыми он управлял с помощью языка. Когда Клейтеру требовалось одновременно что-то сказать языком и произвести с его помощью какое-то действие, он прибегал ко второму контрольному устройству. Расположенное в нижней части скафандра, оно реагировало на давление его пениса. В такой ответственный момент этот орган должен был пребывать в эрегированном состоянии, чтобы давить на стенки мягкого цилиндра, в котором он находился. Он также должен был уметь своевременно сокращаться в размерах. А все потому, что Клейтон не мог пошевелить телом, чтобы пошевелить пенисом. Степень увеличения или уменьшения эрекции контролировал цифровой компьютер, который брал на себя в такие моменты управление скафандром. Чтобы поднять или опустить пенис, Клейтон прижимался головой к специальной кнопке, которая отвечала за впрыск в его кровеносную систему