Александр Маркьянов - Период распада часть 4 (СИ) Страница 45

— Что же делать, что?!

Миллер не заметил, что он сказал это вслух, даже не сказал, а простонал, обреченно и страшно. Он понял это только тогда, когда увидел, что перед ним стоит один из служащих его отдела, Карл Шрадер.

— Что, простите, сэр? — недоуменно спросил он

— Ничего. Ничего… Что у тебя?

— Сэр, только что поступило сообщение, какое то странное. От нашего человека в Рашиде. Он передал, что в районе здания правительства идет интенсивная перестрелка, слышны взрывы и… кажется, стреляют из крупнокалиберного пулемета. Я подумал, что это может быть чем-то очень серьезным, сэр.

Миллер прикинул — сидеть здесь бессмысленно, ему надо проехаться, чтобы избавиться от этих страшных, страшных своей обреченностью мыслей, лезущих в голову.

— Поехали, посмотрим. Собирай всех свободных людей в гараже…

Американцев набралось девять человек, это было много — но это было и мало, тем более что только пятеро из них служили в армии. Конечно это круто, когда ты прибываешь на место службы и тебе вручают карабин М4 и бронежилет. Но это круто до первой перестрелки, потом становится не круто — а страшно. Неподготовленный к реальному боестолкновению человек, даже имеющий, к примеру, опыт службы в полиции — не более чем мишень, а его автомат представляет опасность для него самого не меньшую, чем для его врагов.

— Господа, в районе правительственного квартала слышна интенсивная стрельба, мы должны выехать и разобраться в том, что происходит. Держаться вместе. И смотрите куда стреляете! — провел инструктаж Миллер — всем все ясно? Тогда — по машинам.

Два белых бронированных Субурбана с широкими подножками — полицейская версия, раньше использовалась SWAT — поднявшись по крутому подземному пандусу, выехали прямо к воротам посольства, которое охраняли морские пехотинцы. Оттуда — они вырулили на Хайфа Стрит, распугивая водителей воем сирен и кряканьем спецсигналов и направились на северо-восток, улица тут шла параллельно берегу Тигра, была полностью восстановлена и позволяла достичь цели в максимально короткие сроки.

Стрельбу они услышали еще у моста Синак — негромкую, но вполне отчетливую и непрекращающуюся, это не было похоже на охоту за смертником или задержание преступника — это был настоящий и очень интенсивный бой. Сквозь недовольное гудение клаксонов застрявших в пробке водителей, Миллер различил частые одиночные выстрелы. Значит, там работал и снайпер, как минимум один.

— Сворачивай! Слышишь, сворачивай! — Миллер посмотрел на часы, время к третьему намазу, как только все встанут на намаз страна замирает — сворачивай налево!

Субурбан взревел сиреной, даже попытался спихнуть в сторону преграждающую ему путь машину, но эта машина уперлась в другую машину и они застряли окончательно. Вокруг них начали собираться водители, они потрясали кулаками и изрыгали проклятья в адрес американцев, которые когда-то пришли сюда чтобы дать им свободу. По кузову глухо хрястнул камень.

Страна камней…

Миллер открыл дверь и, не глядя, несколько раз выстрелил в воздух из своей Беретты. Кто-то бросился наутек — но он понимал, что это временная передышка, те, кто убежал — вернутся и может быть, с автоматом.

— Быстро! Надо продвигаться пешком! Собраться у первой машины! Бегом, бегом!

Миллер выскочил первым из машины, пробежал назад, открыл заднюю дверь. В каждой машине была "закладка" — оружие в багажнике на случай, если все пойдет предельно хреново. Сейчас у него было чувство, что оружие им пригодится.

— Шрадер! Ко мне, немедленно!

Подбежал Шрадер, краснолицый, белобрысый.

— Ты из армии?!

— Да, сэр!

— Знаком? — Миллер показал на лежащий в багажнике пулемет со сложенными сошками и прикладом. Это был польский UKM, тот же самый пулемет Калашникова, только с прикладом как у М4 и с передней рукояткой для удержания при стрельбе. ЦРУ закупало эти пулеметы не под патрон НАТО — а под старый русский патрон от винтовки Мосина, старейший из всех, что находятся на вооружении, и вооружало им группы, которые действовали в Афганистане и на Ближнем Востоке. Русские патроны там до сих пор были более распространены, чем патроны НАТО.

— Ну, сэр, я не пулеметчик, но нас учили использовать М249.

— Бери! И патроны. Кажется, там серьезная заваруха.

Сам Миллер открыл лежащий у другого борта кофр и извлек оттуда винтовку М107 — у частных контракторов винтовка М107 была в каждом патруле, ее использовали чаще, чем любую другую снайперскую. Перекинув огромную, тяжелую винтовку на ремне за спину, Миллер разорвал армейскую упаковку патронов и начал спешно набивать ими магазин.

— Сэр, смотрите! — крикнул Шрадер, показывая вверх, когда он набил уже три магазина и заканчивал с четвертым.

Миллер посмотрел вверх — и не смог сразу поверить своим глазам.

Со стороны правительственного квартала летел вертолет, это был UH-6 °Cикорского, новейший вертолет иракской армии, который только начал в нее поступать. Вертолет шел, снижаясь, за ним тянулся шлейф черного дыма, было видно, что хвостовой ротор работает на последнем издыхании. Он пролетел почти над ними, оглушив ревом турбины, а потом — он уже перевалил Тигр и находился где-то над армянской церковью — он вдруг замер на секунду в воздухе, будто раздумывая — и тяжело рухнул вниз и с места его падения в небо повалил густой, черный, клубистый дым.

— Пресвятой господь….

— Аллах Акбар! — заорал кто-то из водителей совсем рядом — Аллаху Акбар!

— Субхана Ллаху! Аллаху Акбар!

Все больше и больше людей покидали машины, чтобы посмотреть на горящий вертолет, на символ американского могущества, что догорал на той стороне реки чадным костром. И все больше и больше людей подхватывали эти крики, они кричали Аллах Акбар, потому что это был вызов ненавистным оккупационным властям, клич свободы. Так и начинаются революции…

— Миллер всем! Закрыть машины и уходим отсюда! Пробиваемся на запад! Пошли, пошли!

Иначе — их тут просто разорвут…

Расстреляв полицейских на входе — никто еще не понимал, что происходит, на всех автоматах стояли глушители — группа Серых волков прорвалась к главному входу в парламент. Там уже не было никакого чек-пойнта, не было пулеметов — когда они были уже на ступенях, иракский полицейский с автоматом выскочил им навстречу и рухнул под градом пуль.

Саданув по двери — ее не успели блокировать — серые волки ворвались в здание, в вестибюль. Там был единственный полицейский, он тупо таращился на них, не понимая, что происходит. Еще там было несколько частных охранников, они поняли, что происходит первыми и попытались воспользоваться оружием. Но их уже держали на прицеле.

— Огонь!

Серые волки открыли огонь сразу из нескольких автоматов, превращая пространство перед собой в настоящий ад, в котором невозможно было выжить. Люди метались перед ними, в поисках укрытия и падали под градом пуль, один из охранников успел выстрелить из обреза ружья — но Серый волк устоял на ногах от удара дроби, а ответный огонь опрокинул неверного наземь, на мраморный пол, по которому уже текла кровь…

Джим Лефтвич был простым американским парнем, родом из Айдахо, одного из центральных американских штатов. Родился он в городке, в котором было всего две улицы и около четырех тысяч жителей — но его жители были настоящими патриотами Америки и очень любили то место, где они живут и ту страну, в которой они живут. Ничто не могло поколебать этой наивной, но очень искренней любви: за Демократическую партию здесь почти никто не голосовал.

Отец Джима был фермером, довольно успешным, потому что он выращивал кукурузу и продавал ее на биотопливо. Джим мог остаться на ферме и помогать отцу, тем более что дел на ферме всегда хватало — но вместо этого он пошел на призывной пункт и завербовался в морскую пехоту США — ему очень хотелось быть морским пехотинцем. После года службы на территории Джибути — кэмп Лемоньер, единственная американская военная база на африканском континенте — его перебросили в Афганистан в провинцию Пактия. Это было страшное, по-настоящему страшное место. Рядом "дырявая" пакистанская граница — а на той стороне поселения, где сторонниками Талибана являются все жители до последнего и лагеря подготовки. Среди полицейских и солдат афганской армии талибам симпатизирует каждый пятый. Горы, покрытые лесами, быстрые ручьи и горные тропы, которые нужно патрулировать и на которых смерть поджидает на каждом шагу — им приходилось идти в foot patrol, потому что лишь десять процентов дорог в этой провинции были пригодны для прохождения американской бронетехники. Джим пробыл в Афганистане целый год, за это время заслужил Бронзовую звезду, Пурпурное сердце, был ранен и контужен, заслужил благодарность от командования. Когда он вернулся домой — мать не узнала его, а отец был в шоке. Война уже была в его крови, он постоянно находился там, на этой войне. Он падал на землю, когда прогоревший глушитель какого-нибудь старого пикапа издавал резкий хлопок, он кричал по ночам, а некоторые ночи не мог спать вообще, он вел машину, машинально бросая ее с одной полосы на другую, чтобы не стать легкой добычей для ракетчика с РПГ. Он отравился войной и не мог больше жить в реальном мире, он подал рапорт на досрочное возвращение в Афганистан и пробыл там еще год, получив еще одну контузию — а потом, поняв, что не сможет вернуться домой, завербовался в частную охранную компанию и отправился в Ирак.