Александр Трубников - Черный Гетман Страница 45

Для того, чтобы попасть вовнутрь, Измаилу, Ольгерду и репьем прилипшему к ним Сарабуну, который наотрез отказался сидеть один на постоялом дворе, потребовалось трижды предъявить подорожную, дважды выдержать допрос караула, а также уплатить пошлину и дать бакшиш носатому армянину в турецкой феске, который оказался здешним таможенным чиновником. При этом на саблю, которую Ольгерд отказался оставлять на хранение явно вороватым привратникам, потребовалось отдельное разрешение и, соответственно, дополнительная мзда.

Оказавшись внутри они двинулись вперед по широкой улице, ведущей к гавани, рядом с которой, по объяснению хозяина постоялого двора, находился невольничий рынок. Все пространство слева от них, от моря до цитадели представляло собой нагромождение бедных лачуг. Справа от цитадели, у подошвы горы вольготно раскинулись дворы побогаче, с двух, а то и трехэтажными особняками, перемежающимися рядами высоких кипарисов.

Нависающая над кварталами бывшая генуэзская цитадель была построена на несколько сот лет раньше — ее кладка была намного темнее. Раскинувшийся под ней печально знаменитый невольничий рынок Кафы занимал большую треугольную площадь меж стеной и огораживающим порт забором. Ольгерду он напомнил одновременно конную ярмарку и скомороший балаган. Почти все свободное пространство, оставляя лишь тесные проходы для покупателей и зевак, занимали огороженные жердями длинные загоны, соединенные с постройками, напоминающими стойла. Загоны перемежались с возведенными в беспорядке помостами, поднятыми на высоту половины человеческого роста. Однако обитателями загонов были не кони, а лицедеями на помостах выступали не скоморохи…

Приведенные на продажу рабы держались вдоль стен в дальних концах загонов и лишь по приказу надсмотрщиков выходили поближе к ограждению, чтобы их могли рассмотреть заинтересовавшиеся покупатели. Мужчины, женщины, дети, старики в рваных одеждах, многие в одних лишь набедренных повязках да прикрывающих головы от солнца тряпицах сидели на земле вперемешку.

Здешние торговцы и их подручные знали толк в своем гнусном деле. Сильные мужчины сидели на земле, забитые в колодки — распиленные посередине и стянутые клиньями доски с отверстиями для ног, позволявшие передвигаться неуклюжими медленными шагами. У некоторых, видимо самых опасных с точки зрения их хозяев, в колодки были забиты не только ноги, но и головы с руками. Прочие, те кто не был в состоянии оказать сопротивление, были привязаны к торчащим из стен кольцам — кто за пояс, кто за шею веревочной петлей, при этом у некоторых невольников имелись железные, чаще кожаные ошейники. "Это наверное те, кто уже побывал в рабстве и перепродается хозяевами" — подумал Ольгерд.

— Начинаются главные торги! — произнес Измаил. — Ну что же, пока будьте здесь, притворяйтесь приезжими, которые ищут взятого в плен родича, гуляйте по рынку и наблюдайте за мной. И пожелайте мне удачи.

— С Богом! — тихо произнес в ответ Ольгерд, кивнув компаньону.

Измаил зашагал в дальний конец площади, где на самый большой из помостов, расположенный у самой крепостной стены, ногайцы в бараньих полушубках без рукавов, плетьми загоняли несколько десятков догола раздетых и взятых в колодки мужчин.

— Знатный ясырь! — произнес кто-то рядом по-гречески. Этот язык Ольгерд понимал, учил его в монастырской школе. — Воины и крестьяне. После красавиц и богатых заложников самый ходовой и, главное, дорогой товар. Ведь галерные рабы нужны всем, не только флоту светлейшего султана, но и венецианцам и даже богобоязненным франкам, будь благословен их новый интендант Кольбер, приказавший построить триста кораблей!

— А вот и главные покупатели! — прервал грека его собеседник.

После того, как все невольники были заведены наверх и рассажены на грязных досках, в нависающий над помостом крытый матерчатым навесом павильон, устеленный коврами и заваленный подушками, из калитки, проделанной прямо в стене, зашли четверо — ногайский мурза и трое сановных турок в ярких шелках, чьи пальцы были унизаны сверкающими на солнце перстнями, так что скромно одетый Темир-бей смотрелся рядом с ними вороном, посаженным в клетку с пестрыми заморскими птицами-попугаями.

Измаил протолкался к помосту, добрался до ближайшего стражника и что-то прошептал ему на ухо. Тот кивнул, скрылся за деревянным выступом но вскоре вернулся в сопровождении длинного и тощего, словно жердь, турка — по всей вероятности того самого чиновника, на чью алчность сетовал компаньон. Турок и египтянин стали спорить о чем-то, по очереди размахивая руками, наконец договорились и исчезли в ведущем к стене проходе.

Ожидая, чем закончится дело, чтобы отвлечь себя от грызущих душу сомнений в успехе затеянного предприятия, Ольгерд с интересом оглядывался по сторонам. Оказалось что Измаил оставил их у той части рынка, где торговали рабами для плотских утех. Девушки, зрелые женщины и миловидные юноши располагались под навесами, защищающими их от злого крымского солнца и вид имели, по сравнению с своими товарищами по несчастью, вполне ухоженный.

Бродя рассеянным взором по непривычно открытым женским лицам, — все, кого он встречал на улицах, отгораживались от посторонних плотными масками из конского волоса, — он вдруг поймал себя на том, что внимательно рассматривает стоящую в одиночестве под одним из навесов рабыню.

Вначале и не понял, что в ней не так, потом сообразил: татарка! Лет двадцати пяти, лицом не страшна, но и не красавица писаная — черты угловатые, скулы резкие, киргизские. Да и по здешним меркам тоже, поди, не гурия. Стан такой, что восточным людям не по нраву — талия не осиная, бедра скорее мальчишеские чем девичьи, грудь едва оттопыривает давно нестираную черную рубаху. Волосы короткие, явно обрезаны, чтобы не пугать покупателей нечесаными колтунами.

В общем, смотреть-то особо и не на что, если бы не глаза. Девушка стояла полуприкрыв веки, изредка постреливая по сторонам густой пронзительной зеленью, в которой не было и тени страха и надлома. Присмотревшись внимательнее Ольгерд увидел, что даже под полуприкрытыми веками таилась какая-то странная, лениво-отчаянная злость, словно выставленная на продажу рабыня в тайне веселилась, наблюдая за всем происходящим вокруг. Его внимание не осталось незамеченным — взгляд девушки выстрелил вдруг прямо в Ольгерда. Мигом вспомнив, зачем пришел, он отвернулся к ногайскому помосту.

Торги были в разгаре. Важные турки, развалившись на подушках и потягивая какой-то напиток из маленьких, чуть не с наперсток, фарфоровых чашечек, наблюдали за тем, как слуги осматривают невольников, словно скот, бесцеремонно заглядывая им в зубы, раздвигая ягодицы щупая мышцы на руках и ногах и отгоняя в сторону тех, кто им понравился. Отобрав примерно треть выведенных в загон мужчин, турецкие слуги завершили осмотр. Старший пересчитал отобранных по головам и помчался наверх с докладом. Турецкие сановники сразу же заспорили с Темир-беем — начался торг.

— Право первого выбора имеет сам кафский паша, — пояснил своему приятелю стоящий рядом грек. — Сейчас они сговорятся с этим дикарем и будущих гребцов поведут на оскопление.

— А что, разве оскопляют не только евнухов?

— В Румском султанате в старые времена оскопляли всех до единого невольников. В наше время мужского достоинства, к счастью, лишают не всех подряд. Мастеров, знатных пленников, за которых можно получить выкуп, мальчиков, из которых воспитывают воинов, оставляют нетронутыми. Но домашних слуг, работников и гребцов кастрируют непременно — такие рабы намного спокойнее, они не интересуются женщинами, да и друг другом и не дают потомства… Впрочем, Коста, я вынужден тебя оставить, сейчас на торги допустят и прочих покупателей, а я хотел бы прикупить… — С этими словами грек, оставив собеседника, рванул в сторону помоста.

Измаил все еще не объявлялся, наверное ждал когда Темир закончит торги. Чтобы отвлечься от только что услышанного, — не приведи Господи, на галеры попасть, — Ольгерд снова повернулся к навесам с рабынями и немедленно встретился взглядом с давешней татаркой.

Отследив его интерес, из глубины расположенного за навесом строения выскочил хозяин — стриженый ежиком армянин в длинной льняной рубахе и надетой поверх нее вышитой безрукавке. Хозяин спросил о чем-то Ольгерда и, не дождавшись ответа, сам себе засмеялся. Потом протянул руку к поддерживающему навес столбу и потянул за незамеченный раньше длинный кожаный поводок. Девушка дернулась и содрогнулась всем телом. Ее лицо, мигом потерявшее всю былую насмешливость исказила гримаса такой безысходной ненависти, что Ольгерду стало не по себе. Отрицательно мотнув головой хозяину он вновь отвернулся к помосту.

Оказалось что сделал это вовремя. Присутствующие на торгах сановники уже поднялись на ноги, собираясь покинуть павильон, и на ковер в сопровождении долговязого турка, вступил, наконец, Измаил. Несколько раз поклонившись по очереди всем присутствующим он что-то произнес, обращаясь к Темиру. Тот недовольно кивнул. Измаил начал говорить.