Елена Асеева - Коло Жизни. Бесперечь. Том второй Страница 45

– Сколько нас не было?

– Суток двадцать по земным меркам, не более того, – пояснил Стынь и в его правой брови заиграл переливами света голубой круглый аквамарин вставленный почитай в ее краешек.

– Нет. Не может того быть. Я помню, что очень долго болела, – отметила девушка, и, почувствовав успокоение собственной плоти, неспешно ступила вперед, приметив как покато выгнулась поверхность пола под ее ногой. – И в Березане мы были достаточно большой промежуток времени. И Родитель, – голос девушки стал глухим, – Он долго меня… меня лечил. Вернее не меня, а Крушеца.

– Время Еси, – впрочем, это сказал не Стынь, а вошедший в комнату через зацепившийся за один их угловых проемов стен долго-вытянутый клок синего облака, Перший. – Обладает той же материальной сутью, что и пространство. Только оно выражается продолжительностью бытия и подчиняется Родителю, который может его свернуть, али вспять развернуть, раздвинуть. В каждом месте, в каждой отдельно взятой Галактике время как мера движения материи перемещается по определенным законам, ибо во всем должно наблюдаться разнообразие. Потому моя бесценная девочка тебе и показалось, что подле Родителя время шло по-иному, абы в некоторых областях Он его ход тормозил, а в Березане оно и вовсе едва шевелилось.

Бог спешно сделал несколько широких шагов, и, поравнявшись с юницей навис над ней всей своей могутной фигурой, нежно придержав за плечо. А засим уже вельми строго мысленно молвил в направление поднявшегося с кресла сына:

– Стынь, я ведь тебя просил не трогать ее. Почему ты меня ослушался?

– Она того вельми желала Отец, – с явным сожалением мысленно отозвался младший Димург и черты его лица, под сердитым взглядом змеи в венце Першего, расстроено зарябили сиянием.

– Почему, милый малецык, ты не можешь выполнить простой моей просьбы? – теперь строгость сменилась на неприкрытое огорчение. Перший вздел голову и взором, каковым дотоль прощупывал Еси, днесь прямо-таки встряхнул сына, словно вырвав из него все, что хотел. – Неужели не ясно объяснил, воздержись, поколь плоть не наберется сил. Как я теперь поведу девочку к братьям? Что они подумают о твоих поступках?

– Подумают Отец, что какой я был упрямой и крепколобой лучицей, таковой и остался, – несомненно, осознавая свое непослушание и досадуя на себя, послал, Першему, Стынь и теперь камень аквамарина в его брови как-то мгновенно став густо-красным, превратился в рубин. – И им всем повезло, что я выбрал твою печищу, або они со мной и моим своенравием не справились. Не смогли бы вылечить меня, поднять на ноги и даровать новую жизнь… Только ты, мой дорогой, Отец мог меня спасти и терпеть все мои капризы и хворьбу это долгое время.

– Хорошо малецык, – теперь Перший заговорил вслух, хотя в тоне его, как и в выражение лица, ощущалась мрачность. Посему голос звучал низко как бас, а коричневая кожа на лице слегка притушила сияние. – Что ты понимаешь не правильность своих поступков. И коль я прошу, что-то в следующий раз исполни. И, да, по поводу твоих колобродств в системе Горлян и на Земле в мое отсутствие, поговорим погодя… Еси, – узрев и вовсе трепетание мясистых губ сына, переместил свое внимание Бог на юницу. – Не надобно было подниматься и ходить. Ты еще слаба… слишком слаба.

Есислава обхватила скользящую по щеке перстами руку Бога, голубящую ее, и, притулив к ней губы, нежно поцеловала, да весьма виновата зыркнула на него. Юница нежданно дюже остро почувствовала тревогу Першего, она будто отозвалась в ней трепетной зябью и единожды вспомнилось заботливое его лицо, мелькающее пред взором в парящей дымке наполненной болью ею или Крушеца, аль вспять живописавшееся ясным образом.

– Хочу увидеть Липоксай Ягы, – тихонько озвучила свои мысли Есинька, почасту мешающая тоску к вещуну со смурью по Богу.

– Скоро увидишь, как только тебе станет легше, – не мешкая ответил старший Димург и также скоро отвлек девушку оттого, что ее могло встревожить. – Днесь тебя хочет увидеть Зиждитель Дивный… Ты желаешь с ним встречи, так как он вскоре отбудет из Млечного Пути?

– Дивный, – протянула Есислава, и, застыв на месте, прислушалась к себе, стараясь понять желание Крушеца, понеже ей стало казаться, что меж ними ноне разрушены всякие связи, витье… те самые сквозные волоконца переплетений, блистающие голубо-золотым светом и сверху присыпанные алой мельчайшей поземкой, такие густые… создающие единую, сплошную сеть.

– Почему я теперь с трудом понимаю Крушеца? – неожиданно озвучила она свои мысли. – Так будто из меня изъяли кусок и оставили пустоту.

– Нет, нет, – встревожено молвил Перший и присев на корточки пред девушкой, став многажды ближе, полюбовно обхватил перстами ее плечики. – Это просто временное состояние. Крушец последнее время был очень болен и смешал в тебе и в себе все, образовав какое-то месиво своих воспоминаний и твоей жизни. Нынче он выздоравливает, набирается сил. Ему, как и тебе, нужно время, то каковое течет здесь в Солнечной системе… на Земле своим чередом, определенным ходом.

Бог потянул к себе девушку, и, прижав к груди, трепетно обнял. И нежно, по-отцовски прикоснулся губами ко лбу, по белой коже которого теперь проходили две темно-коричневые полосы. Одна почти касалась бровей, другая пролегала чуть выше, однако обе они начинались и заканчивались подле висков.

– Полосы на лбу пройдут? – вздыхая, спросила Еси, ощущая теплоту уст Бога на коже и, похоже, внутри головы.

– Нет… останутся, – вздыхая в лад юнице, ответил Перший и наново поцеловал ее в лоб, даруя ту любовь теперь уже Крушецу.

– Пойдем. Я хочу увидеть Дивного, – сказала Есинька и туго дернула правым плечом, смахивая с него, что-то прицепившееся.

Впрочем, так она продемонстрировала досаду на Родителя… Каковой обладая такой мощью не оставил следов своего вмешательства ни на запястьях, ни на стопах, ни на спине, оные было бы не видно, а расчертил вроде нарочно ей лоб.

– Тем, отметив тебя, моя любезность, как будущего Бога, – мягко ответил на тревожные мысли девушки Перший, стараясь ее умиротворить и взяв на руки, поднявшись и испрямив стан, еще плотнее прижал к своей груди.

– Стынь, – теперь старший Димург сызнова молвил мысленно в сторону сына. – Поколь, милый, я занят, прошу тебя, свяжись с Мором. Пусть малецык представит мне все отображения спиральных систем с левого окоема в крайних Галактиках. Полное их структурное разнообразие и светимость в них звезд. Мне кажется, что в следующий раз Родитель обесточит именно тот рубеж нашей Вселенной.

Стынь порывчато кивнул, стараясь хотя бы своей исполнительностью, столь не похожей на инертность Круча, снять вину за частое своенравие. Обобщенно присущее всем лучицам Першего, как и самому старшему Димургу. А Перший, слегка прижав голову девушки к полотну своего золотого сакхи уже уносил ее в самую большую залу маковки.

На тот момент, когда старший Димург внес юницу в залу, в ней остались лишь два старших Раса. Асил ушел многажды раньше. Он вышел из залы вместе со старшим братом, чтобы побыть хоть самую малость с ним один-на-один, и получить так ему необходимую сейчас поддержку да дальнейшие указания по поводу Круча. Перший вступив в залу, тотчас направил свою поступь к свободному креслу Асила. Он бережно усадил в него девушку, оперев спиной и головой об ослон, або считал, что поколь той надобно обвыкнуться к правящему в Солнечной системе особому ходу времени быть может ей не ощущаемому, однако, текущему по определенно прописанному закону.

Есислава, как только от нее отошел Перший, медленно направившийся к своему креслу, стоящему как раз супротив, повернула голову направо и оглядела сидящего Дивного, нынче находящегося без венца и посему долгими темно-русыми волосами также на кончиках слегка скрученных в спиральные хвосты купно укрывающих плечи. Внезапно мощная волна любви к этому Богу объяла всю ее плоть, это, по-видимому, Крушец, оживился и, таким побытом, отозвался на его присутствие, наполнив жизненной силой мозг Есиславы. Девушка широко просияла Дивному и внезапно позадь ее головы зримо вспыхнув, живописалось золотистое коло, точно приткнутое своей серединкой к затылку.

– Я тебя видела, – отозвалась юница обращаясь к Богу, ибо после пропущенных воспоминаний, посещения Родителя более не чувствовала чего-то значимого при виде Зиждителей. – Видела в прошлой жизни Крушеца… Он очень привязан к тебе и Небо, и почасту тоскует за вами.

– Еси, – перебил усаживающийся в кресло Перший и сидение торопко выкатило вперед облачный лежак, принимая в объятия ноги Бога. – Я же объяснял тебе, что нельзя теперь разделять себя и Крушеца. Говори от своего имени. Абы ты не сможешь вернуться к Липоксаю, поколь те болезненные признаки у тебя не прекратятся.