Владимир Корн - Берег Скардара Страница 46

Фред — опытный мореплаватель, а в компании со сти Молеуеном, так вообще выдающийся, так я ему и заявил, но адмиральскую каюту занял сам.

Дир Пьетроссо остался на борту «Интбугера», так именовался наш корабль, мотивируя это тем, что экипаж сборный, дисциплина никуда не годная, и при нужде он поможет её поднять.

Этому я тоже был рад, да и мотивы Иджина были понятны. Трудно находиться на одном борту с человеком, которого органически не перевариваешь, а тут такая причина, чтобы этого не случилось.

Из числа его людей, тех, что он повел на абордаж, осталось чуть больше десятка, и больше половины из них было ранено. Но они оставались при нем, хоть не намного, но увеличивая экипаж «Интбугера».

Всё время вынужденного бездействия фер Груенуа гонял новый экипаж, подготавливая корабль к переходу.

«Морской Воитель» в сопровождении «Интбугера» должен был направиться к берегам Скардара при первых признаках того, что шторм затихает.

«Четвертый Сын» останется ждать, пока «Скардарский Лев» починиться, поскольку «Лев» в нынешнем его состоянии, будет только обузой.

Вот и замечательно, думал я, глядя на приближающуюся шлюпку.

Достичь Скардара, затем найти там попутный корабль, следующий в Империю, каких-то три недели плавания и закончится моя личная одиссея.

Беспокойство вызывал только мой конфликт с Диамуном и его возможные последствия. Но пока всё шло хорошо, и стоит ли беспокоиться ли заранее. Вся моя жизнь в последнее время настаивала на том, что так далеко заглядывать нет необходимости.

Три человека из свиты наследника Диамуна, прибывшие вместе со сти Молеуеном, Мириам и Гиссой, мне не понравились сразу. Я успокаивал себя той мыслью, что мнение мое далеко не объективное, просто на них я перенес свою неприязнь с Диамуна.

Они первыми поднялись на борт, постояли, дожидаясь, пока из шлюпки поднимут багаж, затем в сопровождении матроса ушли в отведенные им каюты. Места хватит, свободных кают достаточно, численность экипажа на борту минимум того, что необходимо.

Вот и Гисса, девочка весела, ещё бы, столько приключений, когда и страшно и интересно, а вокруг много добрых людей, и совсем не таких, как её прежние хозяева.

Когда вернёмся в Империю, надо будет постараться дать ей образование. Девчонка неглупа, старательна, и толк из неё обязательно будет.

Хотя какой там толк, не те сейчас времена. Выйдет замуж, нарожает кучу ребятишек, и весь мир её сомкнется до стен собственного дома, с редкими вылазками на рынок и единственным удовольствием посудачить с соседками.

Но она не будет ломать голову, чем накормить своих детей и во что их одеть, уж об этом-то я сумею позаботиться.

Так, Мириам. Определённо с ней что-то произошло, хотя она старательно пытается этого не показать. Только бы не то, о чём я сейчас подумал, только не это. Следом поднялся сти Молеуен и вид у него был какой-то виноватый.

Неужели всё-таки…

Так, спокойствие, Артуа, и не надо так смотреть в спины трём новым пассажирам, пока ещё не всё ясно.

Да что тут уже непонятного, не обманывай сам себя, не получится, слишком уж всё это на виду.

Мириам, девочка, не расплачься в объятиях Проухва, а, если не сможешь удержать слёз, объясни их, пожалуйста, тем, что очень за него переживала, боялась потерять и очень, очень соскучилась. Прошу тебя, девочка, очень прошу.

Ему не следует знать о случившемся, именно ему, если это действительно случилось. Дай Бог, чтобы бы мне всё это показалось, но слишком уж въелась в кровь привычка предполагать самый плохой вариант из возможных.

И, для того, чтобы узнать правду, нужно поговорить с Мириам.

Уже в своей каюте, отослав Прошку под благовидным предлогом, я коротко сказал Мириам: рассказывай.

И она, захлебываясь слезами, давясь ими, рассказывала, рассказывала прерывающимся голосом. Это действительно произошло. Произошло, когда мы считали последние минуты своей жизни на палубе «Интбугера».

Люди Диамуна заволокли Мириам в его каюту, ну а дальше…

Я не хочу знать подробностей, как это было и сколько их было, не хочу. Потому что главное в том, что это было.

Я стоял и молчал, прижав её к себе и гладя по волосам. В конце рассказа Мириам вынула откуда-то ожерелье, которое Диамун дал ей, как он сам выразился, в оплату за услуги.

Ты только не говори ничего Проухву, девочка, хорошо? Не нужно ему знать об этом, ведь теперь уже ничего изменить нельзя.

Мириам только кивала головой, глядя на меня полными слёз глазами. Ненавижу женские слезы, но сейчас они были вызваны не тем, что на улице украли кошелёк, или даже рассказом о том, пришлось расстаться с любимым.

Выйдя на палубу, я обнаружил ожерелье зажатым в руке. Первым желанием было выбросить его в море, и я даже размахнулся для этого, но затем пришла новая мысль. Ты его ещё увидишь, Диамун, это ожерелье, и я очень надеюсь на это. Ожерелье было недешёвым, оно было дорогим, наверное, даже очень. Но разве это цена, Диамун? О настоящей цене ты узнаешь позже.

Грохнул пушечный выстрел, отвлекая от навязчивых мыслей.

Это «Морской Воитель», снявшийся с якоря, и успевший поднять паруса, салютовал остающимся кораблям. На нём не стали дожидаться возвращения шлюпки, потому что это наша шлюпка. И вот теперь становится понятным, почему я не мог получить своих людей раньше, ещё до шторма.

Да и не хотелось, если честно, чтобы их привезли на корабль, на котором всюду оставались следы недавнего боя, кровь и трупы. Сти Молеуен пережил бы это легко, но дело не в нём.

Потом начался шторм, и переправить людей на борт «Интбугера» стало невозможно.

Но даже если бы и смогли переправить их на борт сразу по окончанию боя, всё равно было бы уже слишком поздно. Какая же ты мразь, Диамун, ведь именно так ты мне отомстил.

Подошёл сти Молеуен, всё с тем же виноватым выражением лица. Ты ни в чём не виноват, Клемьер, ты всего лишь отличный навигатор. Даже если бы ты оказался тогда свидетелем происходящего и нашёл в себе мужества вмешаться, ничего бы не изменилось. Прости, но ты не четвёртый сын и никогда уже им не станешь. И оставь меня, пожалуйста, одного, мне хочется побыть наедине с самим собой.

Хороший всё же ходок «Интбугер». «Буревестник», если перевести с табриского языка. Есть такие птицы, непревзойденные мастера планирования, достигающие иной раз в размахе крыльев почти четырёх метров.

«Над седой равниной моря гордо реет буревестник…» — вспомнились знакомые с детства строки. И лишь сейчас подумалось, что море бывает седым в шторм, когда гребни волн украшены пеной. Вот только равнины в этом случае не получается. Наверное, чтобы видеть море седой равниной, нужно быть на берегу, на высокой, высокой скале.

«Интбугер» шёл в полулиге за кормой «Морского Воителя», причем шёл не напрягаясь. «Воитель» — очень быстрый корабль, но «Буревестник» даже не думал от него отставать. Когда на «Воителе» прибавили парусов, положение не изменилось, мы по-прежнему легко держали дистанцию. Более того, при нужде нам удалось бы даже обогнать «Морского Воителя». И это при том, что на борту «Интбугера» было на пять орудий больше. Славный корабль, очень славный.

Либо табрисцы превзошли Скардар в искусстве кораблестроения, либо случилось другое. Так бывает, казалось бы, одинаковый проект, строят одни и те же люби, из идентичных материалов, а вот выходит один, что летит как птица, в отличие от другого, что тащится как кляча на смертный одр. И это относится не только к кораблям, но и к другой технике. Хотя трудно назвать парусник техникой, они как живые существа, со своим характером, привычками, наклонностями и предрасположенностями.

Я отстоял на мостике почти до утра, спать не хотелось. Накануне вечером добросовестно попытался уснуть, разделся, прилег в постель, затем вспомнил заплаканное лицо Мириам, и сон как рукой сняло. Далась же она мне, ведь ничто меня с Мириам не связывает. Если разобраться, то и все проблемы из-за неё, а ведь чувствую себя перед ней обязанным и понять причину этого не могу. Нет здесь логики, а то, что есть, непонятно.

Фред молчал, изредка поглядывая на меня, расхаживающего от борта к борту, и по выражению его лица было понятно, что и он всё знает. И понимает, для чего всё это было сделано. Но он молчал, и я был ему за это благодарен.

На мостик принесли трош, горячее, на грани того, что можно обжечься, вино, варенное с пряностями, медом, и чем-то ещё. Правда, здесь его называли лизгом, но от этого он во вкусе ничуть потерял. После троша внутри стало теплее, на душе легче, и я отправился спать.

За обедом в кают-компании присутствовали все три человека из свиты наследника. Имя я запомнил только у одного, того, кто выглядел немного старше двух остальных, имел несколько развязные манеры, небольшой шрам на левой щеке и взгляд прожжённого циника. Звали его Юстин дир Метрессу, и он являлся главным в этой троице, а задача остальных была во всём ему поддакивать и соглашаться.