Уилбур Смит - Крик дьявола Страница 46

Оставив штурвал, Чарлз Литтл, шатаясь, направился к правому борту. Ноги словно налились свинцом и онемели, в ушах стучало от потери крови. Добравшись до поручня, он ухватился за него и посмотрел вниз на торчавшие с нижней палубы трубы торпедных аппаратов.

Они напоминали толстые сигары, и Чарлз с бессильным торжеством в душе увидел там людей, сгрудившихся за бронеплитой, в ожидании, когда «Бладхаунд» развернется правым бортом к «Блюхеру».

— Давай, старичок, поворачивайся. Ну же! Так, так — хорошо! — шамкал Чарлз окровавленным ртом.

Очередной снаряд поразил «Бладхаунда», и он вздыбился в предсмертной агонии. Возможно, именно этого удара в сочетании с нахлынувшей волной и не хватало, чтобы повернуть его на последние несколько градусов.

И вот теперь под прицелом торпедных аппаратов, в огнях его собственных осветительных снарядов и орудийных залпов, в пределах не более тысячи ярдов черной водной глади оказался германский крейсер.

Чарлз услышал свист рассекаемого торпедами воздуха, увидел, как длинные акульи силуэты, ринувшись с борта, стремительно влетели в воду, и затем — четыре белых следа, рассекавших водную поверхность и уносящихся прочь в строгом порядке. Позади него из переговорной трубы донесся торжествующий вопль командира торпедной части.

— Четыре снаряда, летят точно в цель!

Чарлзу не дано было увидеть, как его торпеды поразили цель: менее чем в трех футах от него в капитанский мостик попал один из девятидюймовых снарядов «Блюхера». Лишь на одно жуткое мгновение он осознал себя посреди пылающего горнила, сравнимого с солнечным пламенем.

49

Отто фон Кляйне смотрел, как взорвался английский эсминец. Ввысь взметнулись оранжевые языки пламени, и здоровенный шар клубящегося черного дыма поднялся над темнеющим океаном, словно цветок, распустившийся в саду преисподней. Поверхность моря вокруг него была будто в оспинах от падающих обломков и снарядов: артиллерия «Блюхера» продолжала палить.

— Прекратить огонь, — велел он, не отрывая глаз от ужасающего зрелища, сотворенного им же самим.

Прогремел очередной залп осветительных снарядов, и фон Кляйне, прикрывая глаза рукой, слегка надавил большим и указательным пальцами на закрытые веки, защищаясь от ослепительной вспышки. Все было кончено, и он чувствовал усталость.

Он не просто устал, а был нервно и физически истощен и измотан за эти последние два дня и две ночи постоянного напряжения. А еще его одолела грусть — он сожалел о том, что был вынужден стать причиной гибели отважных людей и учинить этот страшный разгром.

Не убирая от глаз руки, фон Кляйне уже собирался отдать приказ следовать на юг, но прежде чем он успел произнести хоть слово, раздался истошный вопль с наблюдательного поста.

— Торпеды! По правому борту!

Прошли, как могло показаться, долгие секунды. Он уже успел отключиться — мозг погрузился в некую заторможенность. Битва завершилась, и фон Кляйне вышел из состояния, когда его реакции были обострены до предела, на пике которого он балансировал эти последние часы. Понадобились физические усилия, чтобы вновь заставить заработать свои ресурсы, а в эти мгновения выпущенные «Бладхаундом» в предсмертной судороге торпеды, разрезая волны, неслись к отмщению.

Наконец фон Кляйне удалось вырваться из сковавшего его оцепенения. Подскочив к правому поручню капитанского мостика, он при свете осветительных снарядов увидел четыре слабо фосфоресцирующих следа торпед — на фоне темной воды они напоминали следы метеоров в ночном небе.

— Лево на борт! Все машины — полный назад! — крикнул он срывающимся от напряжения голосом.

Фон Кляйне почувствовал, как судно, резко отклонившись от курса, накренилось у него под ногами — мощные винты цеплялись за воду, чтобы удержать его от пересечения с несущимися торпедами.

Он стоял и беспомощно клял себя: «Я должен был это предвидеть. Я знал, что эсминец способен на торпедную атаку».

Теперь ему оставалось лишь смотреть, как четыре белые линии, стремительно расчерчивая морскую поверхность, несутся в его направлении.

В последние мгновения он почувствовал мощный прилив надежды. Три английские торпеды явно летели мимо цели — они могли поразить его в носовую часть, если бы он не сманеврировал. Насчет четвертой тоже были определенные сомнения.

Его пальцы с такой силой сжали поручень, что, казалось, они вот-вот продавят металл. В горле перехватило до удушья.

Нос судна тяжело разворачивался. Стоило ему отдать свой приказ раньше всего на каких-нибудь пять секунд…

Торпеда поразила «Блюхер» на глубине пять футов в самый край продольно-кривого киля. Взметнувшаяся ввысь сорокафутовая гора воды с такой яростью вздыбила «Блюхер», что Отто фон Кляйне с офицерами покатились по стальной палубе.

С трудом поднявшись на колени, фон Кляйне посмотрел вперед. В воздухе над «Блюхером» полупрозрачной перламутровой вуалью висели мелкие, медленно оседавшие брызги.

Всю ночь команда «Блюхера» отчаянно трудилась над тем, чтобы крейсер не пошел ко дну.

Нос судна был отсечен задраенными пятидюймовыми водонепроницаемыми переборками, за которыми взаперти оказались тридцать матросов, чьи места согласно боевому расписанию находились в носовой части.

Несмотря на бешеный ритм авральной ночной работы, фон Кляйне то и дело невольно представлял этих людей, плававших вниз лицом в затопленных и задраенных отсеках.

Пока насосы, дружно клацая, откачивали по всему судну сотни тонн морской воды, фон Кляйне с начальником инженерной службы и офицером по устранению повреждений отмечали полученные «Блюхером» повреждения.

К рассвету все с мрачным видом собрались за мостиком в штурманской, чтобы подытожить нанесенный крейсеру урон.

— На какую мощность я могу рассчитывать, Лохткампер? — спросил фон Кляйне у старшего инженера.

— На какую угодно. — От удара торпеды его отбросило на паровую задвижку, и на пол-лица расплылся багровый синяк. — Однако при скорости более пяти узлов рискуем снести водонепроницаемые переборки: на них придется главный удар.

Развернувшись в своем кресле, фон Кляйне взглянул на офицера, отвечающего за устранение повреждений.

— Какие ремонтные работы можно произвести в открытом море?

— Никакие, господин капитан. Мы укрепили водонепроницаемые переборки, залатали дыры, проделанные орудиями британского крейсера. Но я не в силах что-либо сделать с подводными повреждениями без сухого дока или хотя бы спокойной воды, чтобы спустить за борт водолазов. Нам необходимо следовать в порт.

Откинувшись на спинку кресла, фон Кляйне закрыл глаза и задумался.

Единственным дружественным портом в пределах шести тысяч миль являлся Дар-эс-Салам — столица Германской Восточной Африки; однако он знал, что англичане блокировали все подступы к нему, и мысленно исключил его из списка возможных убежищ.

Какой-нибудь остров? Занзибар? Сейшелы? Маврикий? Все это были вражеские территории, небезопасные в плане вероятности нападения британских кораблей.

Дельта реки? Замбези? Нет, она находилась на португальской территории и была судоходна на протяжении всего лишь нескольких миль.

Он вдруг открыл глаза. Похоже, на германской территории все же было одно идеальное место, судоходное миль на двадцать, подходящее даже для корабля с таким тоннажем, как «Блюхер». Со стороны материка оно было защищено труднопроходимой местностью, но при этом давало возможность заручиться разного рода поддержкой германского комиссара.

— Киллер, — сказал он, — проложите-ка мне курс до рукава Кикуния в дельте Руфиджи.

Через пять дней «Блюхер», точно покалеченная многоножка, скорбно вползал в самый северный рукав дельты Руфиджи. Закопченный дымом баталий, с изодранными в клочья снастями и продырявленными осколками снарядов надстройками. Носовая часть нелепо раздалась и деформировалась, морская вода захлестывала передние отсеки, а затем, бурля и пенясь, выливалась сквозь зияющие в броне дыры.

Он проплывал среди ветвей мангровых лесов, окаймлявших протоку, и те словно стремились укрыть его заботливыми руками.

С бортов на воду были спущены два дозорных катера, которые, как жуки-плавунцы, устремившись вперед, зондировали протоку в поисках надежной якорной стоянки. Петляя и маневрируя, «Блюхер» продолжал медленно пробираться в глубь дельты. В том месте, где воды Руфиджи, вклинившись между двумя островами, создали естественную гавань с пристанями по обеим сторонам, он наконец остановился.

50

Протерев лицо и шею, Герман Фляйшер взглянул на насквозь промокшую салфетку для рук. Как же он ненавидел пойму Руфиджи. Стоило ему оказаться в этой влажной зловонной местности, словно тысячи крохотных краников открывались у него под кожей и из них начинали хлестать его телесные соки.