Александр Афанасьев - Силовой вариант ч. 1(СИ) Страница 47

Они выехали из Кандагара утром, никого не спрашиваясь и нигде не отмечая свой выезд — принадлежность к особой агентурно-боевой группе, созданной на базе полка «Град» позволяло им делать то, что они считали нужным, ставя в известность местных лишь по указанию Востротина, командующего войсками специальных операций, либо его зама по разведке. Нельзя было ущучить их — как часто делали — и не предоставив технику на выезд. Техника у них была вся своя, трофейная, а заправлялись и чинились они за деньги и по знакомству. В общем и целом — что-то типа гуляйпольской анархии.

Вот только результаты они давали.

Договорившись с десантниками за пузырь, они встали в небольшую колонну, идущую до Спин Булдака и потом — дальше до самой границы. Колонна — восемь бронемашин на шасси Уралов для личного состава и с зенитными установками — в ту сторону шла почти порожняком, и лишь на обратном — принимала под охрану торговый обоз, состоящий из нескольких десятков груженых всякой всячиной машин. Машины были государственного транспортного предприятия, принимали товар только тех, кто вступил в партию Ватан[104] — поэтому, партийные взносы платили теперь все торговцы кандагарского рынка и не только кандагарского. Преимуществом всего этого было то, что товар, перевозимый таким образом — гарантированно добирался до цели, то есть — до базара, в то время как товар, перевозимый нелегальными караванами, в восьми случаях из десяти попадал в засаду или сжигался огнем с ночного тяжелого штурмовика, барражирующего над границей. Небольшой бакшиш доставался и десантникам. Колонны такие они водили по очереди, чтобы досталось всем. Проблема была только в том, что моджахеды, лишившиеся поступлений «на джихад» и прикрытия в виде легальных караванов — обещали вырезать всех торговцев, которые возят товар русскими караванами. Иногда им даже удавалось выполнять свои обещания. Правда, и ХАД, усиленный бывшими моджахедами даром время не терял. Не так давно, на пойманную группу «джихадистов» прямо на рынке спустили собак и только потом расстреляли. Урок был более чем наглядным.

В распоряжении временной, агентурно-боевой группы, состоящей из лейтенанта Скворцова, прапорщика Шило и полковника Цагоева находилось транспортное средство, которое не числилось ни на каком учете, было раздобыто ими самими и ими самими же ремонтировалось. Кстати, Скворцов и Шило как раз и были агентурно-боевой группой, Цагоев приехал, точнее, прилетел из Москвы только вчера, и до сих пор не было понятно — зачем он прилетел. А транспортное средство добыл Скворцов во время одной из поездок в Герат, отдав за нее десять больших грелок со спиртом, все что было у них после очередного рейса. Еще за две грелки — ее перегнали в Кабул и установили на нее турель с ДШК, который раньше принадлежал афганским силам безопасности, а теперь никому не принадлежал. Хороший, кстати, ДШК, советский, который в качестве помощи братскому афганскому народу передавали — а не китайская трофейная дрянь. Всего в две грелки обошлось — потому что машина, да еще такая, Симург, в оригинале американский Джип иранской сборки — это большая ценность, а оружия в Кабуле полно, после того, как тут бои были. От президентской гвардии, от десантников, от коммандос, от боевиков…

Таким количеством спирта Скворцов и Шило располагали потому, что у них, равно как и у других оперативников — был свой канал. Два раза в неделю — им ходил борт, прямо в Кандагар, не досматриваемый — потому что все, что касалось полка, было совершенно секретно. Люди в Москве грузили спирт, налитый в стандартные резиновые грелки — а они тут распоряжались им. Что у афганцев, что у оставшихся тут советских воинов — интернационалистов — за спирт можно было получить, выменять все что угодно. Такой вот… одесский гешефт.

Дорогу до Спин Булдака, «американку» восстановили уже, колонна шла ходко. Да и не было тут особых то боев, основной удар через Джелалабад на Кабул пришелся, вот там до сих пор — не проедешь нормально. В отличие от джелалабадской дороги — местная шла через пустыню, жаркую и страшную — неопытный человек летом в этой пустыне погибал буквально за два-три часа. Они уже миновали места, откуда с правой руки были видны горы. Редкие КамАЗы проскакивали мимо, советские — мигали фарами, жали на клаксон…

Полковник — внезапно выключил мяукающую дрянь и в салоне наступила тишина, разбавляемая лишь рокотом отлично смазанного мотора, бряканьем автоматного ствола о металл кабины и шорохом грубых внедорожных шин по бетону.

— Как служится, лейтенант? — спросил Цагоев — не жалеешь, что в Москве на оперативника учиться не остался?

— А я и так тут — оперативник. Нахрена мне эта Военно-дипломатическая академия, тащ полковник?

— Ты не прав! — отрезал Цагоев — хотя…

Он подумал, говорить или нет.

— Слыхал про дело Полякова?

— Нет.

— Генерал ГРУ. Резидентом был, потом отозвали, в военно-дипломатическую академию поставили. Преподавать. Недавно разоблачили, оказалось, американский агент, еб его мать! — выругался Цагоев и добавил — двадцать лет на них работал. Выдал несколько курсов, с. а, полторы тысячи человек, американцам — всех, под ноль. Так что — может быть, ты хорошо сделал, что не вляпался в эту учебу, будь она неладна.

Скворцов ничего не ответил, потому что не знал, что на это можно ответить.

— Имей в виду, на тебя в Москве большие виды имеют. Знаешь языки. Отец с третьей категорией допуска[105]. Мать — со второй. Боевой опыт.

— А он? — Скворцов кивнул назад.

— Он — нет. Языков не знает. Приметный, да и…

Цагоев снова подумал, прежде чем сказать.

— Мое мнение, не будет из него разведчика. Не для этого он. Служить — будет. Но не разведчиком. А вот ты — далеко пойдешь. На любой холод[106]. И это не только мое мнение.

Скворцов понял — чье. Того старика, с которым они были в Пакистане. Он так и не знал, как его зовут на самом деле — потому что ни к чему это знать.

— Это братка мой.

— Не дури — угрюмо сказал Цагоев.

— Я и не дурю.

— Подумай. Пока время есть. Теперь — что тут творится?

— Как чего? Трудовые крестьяне Афганистана, вооруженные бессмертными идеями великого Ленина…

— Ты чего?! — спросил полковник Цагоев лейтенанта Скворцова.

Скворцов понял, что перегнул. Не время, не место… и не факт, что он прав.

— Короче, не все так хорошо, не все так плохо. Заметили, какое в Кандагаре строительство идет, тащ полковник?

— Заметил.

— Переселение идет. Похоже, что лет через десять, если не раньше, будет два Афганистана. Здесь — уже не осталось таджиков, узбеков, даже на базарах. Оттуда — приезжают пуштуны. Кандагар всегда был второй столицей Афганистана, и нет никаких проблем, чтобы ему стать первым. Вопрос будет — в том, как разделятся, мирно или с кровью. И где.

— Да это понятно — полковник если и удивился, то несильно — вопрос в том, как на это Москва посмотрит. В какой край опять кидаться будем. А что про Асефи.

— Я человек маленький.

— Ты комсомолец — издевнулся полковник — комсомолец маленьким не бывает, это политически незрелое мнение.

Как ни странно — и Скворцов и Шило были комсомольцами. Где-то в сейфе лежали их комсомольские билеты, из денежного довольствия вычитали взносы…

— Мое дело маленькое — повторил Скворцов — на вид тут все правильные. Политически грамотные. Тот же Асефи — соловьем поет. А как копнешь…

Шуран Асефи, пуштун со странным именем и странно й биографией был некоронованным королем Кандагара. Из генерал-майора он сразу превратился в генерал-полковника, потому что Масуд званий не жалел. Он был одним из немногих уцелевших офицеров третьего армейского корпуса афганской армии. А до того — при Тараки дошел до майора, при Амине перешел на сторону моджахедов — Амин таких жестких и независимых офицеров в армии боялся и уничтожал по простому подозрению. При Кармале — состоялся его разрекламированный переход обратно — мало кто знал, что у него возникли серьезные денежные разногласия с Халесом, кроме жестокости отличавшегося еще и жадностью. При «народной» власти он рос в должностях и в званиях, хотя коммунистического в нем ни на грош не было. Да и у кого оно было?! Сейчас на это не особо смотрели — смотрели на способность контролировать ситуацию и договариваться: а и то и другое Асефи умел делать великолепно.

Во время мятежа бывшего генерального секретаря ЦК НДПА — Асефи проявил дальновидность и гибкость. Посланного к нему гонца от президента — он посадил на гауптвахту, хотя не расстрелял, не сдал ХАД и не сказал ничего советским, шурави. Потом — ему волей-неволей пришлось выбрать сторону: на этом направлении не было гор, голая пустыня и даже ослабленные части пакистанской армии, наступавшие на этом направлении, благодаря превосходству в воздухе дошли до Кандагара и завязали здесь уличные бои. Отсидеться не отсидишься, а если в город придет Халес — не поздоровится. со своего «старого друга» он прикажет заживо снять кожу. Асефи выбрал свою сторону — самолично расстрелял президентского гонца, вступил в бой, дрался жестоко и умело. Так и получилось, что кроме него — на Кандагар назначать оказалось некого.