Сергей Щепетов - Троглодит Страница 48

– А вот я не хочу – имею право! Убеждения не позволяют!

– Вы опять шутите! Из-за этого нам пришлось подбирать методики для вас вслепую – почти две недели лишних мучений!

– Может, я мазохист, откуда вы знаете?

– Из показаний приборов, конечно! – рассмеялся француз. – Никакой вы не мазохист!

Что ж, ему эта тема кажется смешной, а мне нет. Проблема в том, что я, конечно, Человек, в смысле Homo, но не sapiens. Я только притворяюсь кроманьонцем. Это не так уж и трудно, поскольку живых неандертальцев никто не видел. По экстерьеру, анатомии и физиологии я, конечно, отличаюсь от обычной публики, но все эти отличия «в пределах допуска» для сапиенсов. А вот мозг устроен у меня как-то иначе, имеет какую-то другую анатомию. И демонстрировать это «чудо природы» мне нельзя, иначе остаток жизни я проведу в лабораториях. В принципе, можно, конечно, пожертвовать собой ради науки, но неформальную «подписку о неразглашении», данную мной в юности, никто пока не отменил. Так что извините…

– Я чувствую, вы что-то хотите от меня, Жак. Нет?

– Вот! – поднял изящный палец ученый. – Вы чувствуете, ощущаете, догадываетесь! А дальше? Ну!

– Легко! – усмехнулся я. – Могу пофантазировать. Скорее всего, вы хотите пригласить меня в свою лабораторию. Там вы сможете всласть покопаться в моем сознании и подсознании, отследить, какие участки моего мозга шевелятся в радости и в горе. Разумеется, если я вернусь из прошлого живым и не полным калекой. Верно?

– Почти! Можно сказать: да! И что?

– Я подумаю над вашим предложением, Жак. Но скажу честно: вряд ли. Что же такого экстравагантного вы во мне нашли?

– О, много чего! Но самое простое – то, что лежит на поверхности – это резонанс. Более точного термина для этого явления я пока не придумал.

– Да, что-то такое вы уже говорили…

– Конечно! Мы применяли к вам далеко не новую методику усвоения больших объемов информации. Она основана на том, что информационный массив разбивается на малые фрагменты, и каждый из них эмоционально окрашивается в разные оттенки, каждый получает свой вкус и запах. Мы научились задействовать в процессе обучения глубинные слои памяти и, кажется, даже подсознания. Попутная проблема – искусственно возбудить чувство, эмоцию. Вот тут вы нас поразили. На обычное локальное возбуждение ваш мозг реагирует странно – он вступает в резонанс с возбудителем!

– Э, Жак, рабочий день окончен! Ну, зачем же вы меня опять…

– Простите, Александр! Но, может быть, мы с вами больше не увидимся, а мне так хочется сказать вам пару слов на прощанье.

– Так говорите – надеюсь, нас тут не подслушивают.

– Вряд ли. Но никаких тайн я не выдам. Просто предупрежу. Юмор в том, что к концу обучения этот резонанс стал возникать у вас спонтанно.

– Это как?

– А вот так! На каком языке вы разговаривали с нами, когда вошли в кафе?

– Э-э-э… На английском, наверное?

– Вот видите – язык вы выбрали неосознанно – это резонанс с возбудителем. Далее: пока вы сидите здесь ваше настроение изменилось? Если честно?

– Да, пожалуй! Сначала досада, что полно народа, а теперь ничего… Тоже резонанс – на ваше веселье?

– Конечно. Еще пример: мы с вами знакомы не так уж и долго, однако вы сейчас безошибочно угадали мои намерения и желания. Причем, даже чуть раньше, чем я мысленно оформил их в слова. Каково?!

– Великолепно! Мало того, что я умен, силен, страшен и волосат, так теперь еще и экстрасенсом стал! Блеск!

– Я думаю, что это скоро пройдет, – рассмеялся Жак. – Пройдет само по себе или, может быть, после какого-нибудь стресса.

– Жаль! А насовсем нельзя?

– Наверное, нет, Александр. Но вы все-таки будьте осторожны первое время.

– В каком смысле?!

– Ну, я бы посоветовал вам воздержаться пока от посещений рок-концертов, массовых богослужений и футбольных матчей.

– Очень ценный совет для хронопутешественника! Ценю ваш юмор!

– Это не шутка, Александр, – француз по-прежнему улыбался, но взгляд его вдруг стал серьезным. – Совсем не шутка.

Консилиум экспертов решил, что выглядеть я должен нейтрально, то есть нести на себе минимум отличительных клановых и родовых признаков, дабы случайно не оказаться среди врагов – тлинкиты очень любили воевать друг с другом.

Особая тема – место десантирования. Архипелаг Александра представляет собой множество островов разного размера, разделенных бесчисленными проливами шириной от нескольких метров до десятков километров. В некоторых проливах плавают айсберги, а на островах и на материке, к которому архипелаг примыкает, кое-где высятся горы с ледниками. Меня заверили, что при существующей точности заброски на леднике я, скорее всего, не окажусь, а вот в воде или на суше – это как повезет. Готовиться, естественно, надо к худшему. В общем, помимо сухопутной одежки, мне выдали «водный» комплект: гидрокостюм и спасательный жилет на случай, если берег будет рядом, а также компактную надувную лодку, если плыть придется далеко. И жилет, и лодка были многоразовые – из них можно было выпустить воздух, а потом мгновенно надуть снова – и так десять раз.

Кроме того, в жилет изнутри была вшита длинная мягкая упаковка с какой-то навороченной химией, а снаружи приделана пуговица. Если эту пуговицу оторвать, то химикат вступит в контакт с водой и начнет выделять кислород, которым можно дышать минут пятнадцать. Для этих целей на вороте в кармашке имелся короткий шланг с загубником на конце, а к нему на шнурке привязаны зажим для носа и мягкие пластиковые очки. Это дело я испробовал в бассейне – очень прикольно!

Наученный горьким опытом предыдущего путешествия, почти от всех прочих высокотехнологичных прибамбасов, вроде пулемета и дубинки-электрошокера, я отказался. Взял проверенный в деле налобный амулет – «косточку» с видеокамерами и почасовым таймером в виде зарубок. Обычный таймер мне вмонтировали в рукоятку кинжала, который тлинкиту положено носить на груди.

И вот настал день, настал час. А день, надо сказать, был теплый и солнечный. Только конца его я не увидел, поскольку сразу оказался в ночи…

Глава 2

Знакомство

Решительно ничего не стряслось – как сидел на корточках, обняв рюкзак, так и остался сидеть. Но уже в другом месте. И времени, разумеется. Сначала мне показалось, что вокруг темень непроглядная. Однако быстро выяснилось, что она вполне проглядная.

Если верить моим инструкторам, то ныне достигнутая точность заброски может гарантировать, что я не окажусь на горной вершине или на дне морском. Однако никто не может исключить, что я попаду, скажем, на край обрыва или на верхушку скалы, размером с две ладони. Приземлюсь, значит, шевельнусь и… полечу куда-нибудь в тартарары. В общем, велено было после финиша сначала оглядеться, принюхаться и прислушаться, а уж потом шевелиться. Что я и сделал.

Здесь, оказывается, тихая лунная ночь, а сижу я на берегу некоего водоема. Судя по запаху, это море – залив какой-то или бухта, поскольку горизонт закрыт. Сначала такой расклад меня порадовал – стартовал я в гидрокостюме и спасжилете, но попал на сушу, так что все это можно было теперь снять. Однако, хорошо бы сначала выяснить, что это за суша…

Кроме того, мое бодрое жизнерадостное настроение вдруг угасло. Ничего я еще толком не увидел, ничего не сделал, но вдруг накатило… Тоска, безнадежность, боль… Кто я и что я?.. Зачем здесь?.. Зачем вообще?! Я поднялся на ноги, рюкзак свалился на землю.

Они лежали на неширокой полосе гальки между водой и камнями.

Каланы.

Некоторые шевелились, пытались ползти. Вытянутые, обтекаемые тела, мех переливается в лунном свете…

Они умирали. Им было больно. И мне…

Остатками разума я понимал, что вот на этот пляж собрались больные или раненые животные, они страдают. Но почему так много?! Десятки? Сотни?!

Дротик, торчащий из неподвижного уже тела, все объяснил, но для меня это было не очень важно…

Это даже не физическая боль, точнее не столько физическая… Это когда вместе с твоей жизнью гибнет все, весь мир, в котором ты жил. И не будет продолжения в потомках, нечем утешиться, не на что надеяться… Я сам, наверное, единственный и последний представитель целого биологического вида, но через такое не проходил… Найти аналогию трудно: наших убивают там, где не убивали никогда, в самом надежном убежище, в месте, где всегда кто-то оставался и продолжал род, когда повсюду царила смерть. Если она здесь, то это уже край…

Нет, я не пытался их гладить. Или добивать страдающих. Не мог. Просто брел по пляжу. Точнее плыл – плыл в волнах безысходности и боли. Не чужой. Своей.

В конце концов, я чуть не споткнулся о собственный рюкзак. Хотелось лечь, принять позу эмбриона и выть… Молча или в голос.

Но рюкзак о чем-то мне напомнил. О себе? Наверное…