Князь Вяземский. Дилогия (СИ) - "Мархуз" Страница 48

Иван же свет-Кириллович, в быту Нарышкин, очень сильно изнервничался:

— Да как же эти людишки не понимают, что есть более важные дела на которые следует деньги тратить. Тем паче, что и денег таких в казне нету.

Ох, как царицын брат переживал, пытаясь сродниться с государевым карманом! Было бы сил поболе, да должность повыше, уж он бы показал всем, как грамотно распоряжаться казёнными финансами и иным добром. А стрельцы пусть со своих подсобных лавок, мастерских, да бань денюжки наживают. На то и привилеи даны, и скидки налоговые. Чай, не крепостные людишки, да не чёрная сотня, а люди государевы!

Вот только людей государевых откоряки не устроили и они требовали отзыва ещё шестнадцати полковников. Дабы не раздражать воинов, власть Нарышкиных выбрала путь обещаний и мелких уступок. Всех полковников припрятали в Рейтарский Приказ и якобы спросили с них по полной. По крайней мере, рвачи вынуждены были начать выплату того, что уходило в их карманы, минуя стрелецкие кошели.

Вскоре вернулся Дмитрий из своего заморского вояжа. Хельсингфорс стал советским, хоть и на пятьдесят лет всего лишь, а лапландские рудники можно зачинать в любое время. Сразу возникла проблема — как отправлять отобранных рудокопов-новичков, когда такая заваруха намечается? Михайле ничего не оставалось, как ждать у моря погоды, регулярно дёргаясь по поводу возможных обозов из Португалии и от Саркиса. Плохо то, что никак не удавалось наладить контакты с вельможами, чтобы быстро собрать боярское ополчение в случае народно-стрелецких волнений. Это ополчение вообще создавало головную боль, даже при подготовке к походам. Многие дворяне тупо не имели денег на вооружение, пропитание и транспорт для своих "воинов". Из-за религиозной распри много крепостных бежало, а из калек, дохляков и бестолочей солдаты никак не получаются. Те же, кто были побогаче, оружными холопьями делиться не хотели, желая иметь свои службы безопасности на случай погромов и волнений.

Боярин Матвеев перебрался в Кремль, где надеялся на спокойное правление страной, с помощью Натальи Кирилловны и патриарха. Но даже здесь возникали разногласия.

— Поспешил ты, владыко, обьявить об отречении Иоанна, — укорил он Иоакима, — невместно такое без согласия самого царевича, людишки могут недовольствовать.

— Так выхода ж не было, Артамон Сергеевич, ни бояре, ни Земский Собор не приняли бы Петра Алексеевича царём, — оправдывался патриарх.

— А как теперь быть, коли Иоанн Алексеевич добром не отречётся?

— Может надо забрать Ивана из Беспутина, да силой уговорить? — подсказала государыня-матушка.

Лишний конкурент дражайшему сыночку её совсем не устраивал.

— Силой не получится, у Вяземского не менее трёхсот-четырехсот дружинников под рукой, — пояснил Матвеев, — а стрельцов не пошлёшь туда. У них свои помыслы на уме. Ждать придётся, когда челобитчики поутихнут да всё на места встанет.

Наивные лидеры искренне считали, что с воцарением Петра всё само собой устаканится и закончится. Да и сделав, вроде бы, шаг навстречу и арестовав старший командный состав, казалось, что зарождающийся бунт обезглавлен. Однако, хаос лишь начинался. Хованский уже приглядывался к царевне Екатерине Алексеевне, двадцати трёх лет отроду. Лихая мечта перехватить династию требовала уничтожения царского семейства, что вполне возможно при стрелецком мятеже. Подумаешь, в горячке вырезали Петра и Иоанна, всякое бывает при бунтах. Потом можно найти виновников и казнить их прилюдно, а женившись на царевне и самому стать "нумеро уно". По крайней мере, списки ненужных вельмож и родовитых бояр готовились, дойдя до четырёх десятков кандидатов на умерщвление. Осталось сообщить, что "над всей Испанией чистое небо".

Одиннадцатого мая, на заседании Думы, боярин Матвеев ляпнул при всех, мол, "если стрельцам хоть немного попустить узду, то они дойдут до крайнего бесчинства". Ему осточертели вопросы думцев о том, где брать деньги, чтобы погасить задолженность в четверть миллиона ефимков. Сколько можно спрашивать об одном и том же? Старый пень до сих пор считал себя первым после бога в глазах стрельцов, живя воспоминаниями прошлого. Козе понятно, что его слова мигом домчались до служивых и некоторые, особо недовольные, вышли из Земляного города в Москву и стали "собирать недоимки" с жителей, раз власти не хотят ничего делать. Движение за справедливость было приостановлено старшинами и отложено ненадолго, дабы горожан против себя не настраивать.

"Тараруй" Хованский никак не мог решиться на цареубийство, поэтому ждал естественного хода событий. Тем более, что Иоанн так и не появился в Кремле, а в Беспутине у князя своих людишек не было и быть не могло. Пришлось запускать слухи о том, что "Нарышкины царевича Иоанна загубили, а Мишка Вяземский им в том пособник", чтобы подхлестнуть действо. Заодно, сразу появлялся повод для карательного похода на Беспутин. Двумя неделями раньше, он отправил два полуэскадрона своих дружинников в сторону Смоленска, надеясь перехватить возможный обоз португальцев. Немного не ладилось с десятью полками, которые упорно держали нейтралитет. Ходили слухи, что их старшины посетили царевича и получили обещание о погашении задолженности в ближайшем будущем из средств Вяземского.

Софья с Голицыным уже и не знали, чего ожидать от джинна, выпускаемого из бутылки, так как молва приносила разное, меняющееся чуть ли не ежечасно. Утром, пятнадцатого мая, разошёлся заветный слух о том, что Иван и Афанасий Нарышкины лично задушили Иоанна, приехавшего в Кремль на отречение. Тринадцать полков, чуть ли не в полном составе, рванулись действовать: кто к Кремлю, а кто по городу. Судья Стрелецкого Приказа Юрий Долгорукий-старший сидел дома из-за болезни и дряхлости — командовать стрельцами было просто некому.

Кремль атаковали через Спасские ворота, символично пытаясь "спасти Отечество", всю территорию заполонили быстро, притащив даже пушки. Всех, кто пытался хоть как-то остановить волну, уничтожали не церемонясь. Полупьяные стрельцы не задумывались о последствиях, понимая, что перешагнули грань и желая лишь справедливости, хотя и не до конца представляя, в чём она заключается. Итоговой ареной стала площадь перед царскими палатами, где уже волновалось стрелецкое море. Растерянная Наталья Кирилловна не могла поверить своим глазам — всё происходило не так, как ей обещали Матвеев и Иоаким. Не было бесконечного бития челом, никто не умолял и ничего больше не выпрашивал. Озверелая толпа начала требовать!

Государыня-матушка вывела Петра на Красное крыльцо, чтобы обьясниться и жалела о том, что нет Иоанна, наличие которого развеяло бы нелепые слухи. Вышедший на самый край Артамон Матвеев обратился к стрельцам, поясняя, что царевич находится в Беспутине и никто его не убивал. Он предложил найти выборных, знавших Иоанна в лицо и отправить их к Вяземскому. Патриарх предложил тоже самое и лишь Михаил Долгорукий, зачем-то, начал кричать на стрельцов и поносить их всячески.

Воистину, сколько историю не перекраивай, но наглые, заносчивые рожи всегда будут одинаковы!

Успокоившаяся было толпа, взревела и последняя возможность договориться миром, испарилась. Долгорукого просто изрубили в куски, заодно забили Матвеева. Наталья Кирилловна тащила Петра за руку, пока не добралась в Столовую палату. Бежать было некуда — стрельцы ворвались в Кремль, смяв остатки "стремянных", и рыскали повсюду. Афанасий Нарышкин попытался спрятаться в церкви, где его и зарубили. Ивана Нарышкина найти пока не могли, зато прикончили Григория Ромодановского. На Москве разорили многих бояр, убив даже старика Юрия Долгорукого и, между делом, хитрющего Языкова, который с такой лёгкостью перебегал от царя к царю и от клана к клану.

Патриарх, которого не трогали, но пихали — прошёл в Соборную церковь. Слишком много дум его одолело, да и ошибки следовало признать перед лицом бога. Поспешный выбор царя не принёс спокойствия Московии, а лишь дал дополнительный повод к кровавому буйству.