Владимир Свержин - Заря цвета пепла Страница 49

— Очень давно, — вздохнул рассказчик. — Деды упомнить не могли, при каком из королей.

— Уже хорошо, — хмыкнул Сергей. — Мой дядя видал, как барин едал?

— Тогда этот замок еще целехонек стоял. — Деревенский староста ткнул в живописные руины. — Его, стало быть, Новый Хозяин построил.

— Что за Новый Хозяин?

— Имя его в те времена называть боялись, а после оно и вовсе забылось, так и повелось — Новый Хозяин.

— Он ведь почему Новый, — перебил соседа кузнец, — до него другой был, и замок, говорят, тоже другой стоял, куда меньше этого. А этот сеньор, не приведи Господи, прибыл издалека, от берега моря. Сам приехал и с ним жена. Говорят, что красавица, каких свет не видывал. Да только в селе хозяйку никто так и не рассмотрел — она всегда ходила закутанная во все черное с головы до пят и все молчала. Сначала думали, может, немая, и только потом услышали, как она поет, сидя в башне.

— В смысле, она сидит в башне, а вы здесь слышите, как она поет? Она ж не набатный колокол.

— Ясное дело, не колокол, а только везде слышно было. И голос вроде негромкий, а такой зовущий-зовущий, что обо всем забываешь и идешь на него.

— Ну-ка, дальше что было?

— А дальше Новый Хозяин прежнюю башню снес и вот эту громадину поставил. Много работников здесь трудилось, замок быстро строился. Деды говорили, что старики припомнить не могли, чтоб так быстро этакую твердыню возвели. А когда работу закончили, то в одну ночь все строители вроде как исчезли. Хотя из тутошних никто не видел, чтоб они куда уезжали или пешим ходом шли. И зажил Новый Хозяин с женой в этом замке. Слуги у них свои были, из деревни никого не звали. Да что уж, слуги тамошние, что при хозяевах состояли, даже на сеновал с девками не бегали.

— Ну, это, конечно, подозрительно. Буквально Содом и Гоморра, — хмыкнул Лис.

— Зря вы так, господин офицер, — покачал головой кузнец. — Ежели мужчина до девок не охоч, то, стало быть, он супротив Божьего промысла идет. Оно ж для чего Всевышний красоту такую сотворил? Вот и выходит, их не любить — Творца Небесного не уважать.

— От темы не отвлекайся, богослов доморощенный.

— Так я и говорю, все вроде тихо было, и вдруг люди пропадать начали. А потом одного утопшим нашли, другого. Деревенские видели порой, идет путник своей дорогой, идет, значит, насвистывает себе что-то, в ус не дует. Вдруг резко оборачивается — да плюх с берега в омут головой. И все, поминай как звали! Жутко людям стало: что ж оно так-то, ни с того ни с сего — и жизни себя лишить. А потом и вовсе мертвяки из воды полезли. Бывает, утопнет кто, его поищут-поищут и не найдут. А ровнехонько через тринадцать дней, самой ночью, является утопший на свой двор. Вместо волос — тина, глаза пустые, на руках-ногах раки висят — жуть, одним словом. Вот стоит он, такой страшный, у дверей на пороге и зовет, стуча зубами: «Пустите, мол, холодно мне». Те, которые на голос по первости открывали, все сплошь жизни лишались. Мертвяки их душили безо всякой пощады. А если удерживались, молитвами от себя демонов ночных отгоняли, то до третьих петухов вражий прислужник у дверей стоял, а потом уходил.

— Экие страсти!

— Так я и говорю, — входя в раж, согласился кузнец. — Этот Новый Хозяин, когда к нему из деревни крестьяне пришли с жалобой, их на крыльце принял, выслушал и велел домой идти и не мутить округу. Наши-то решили в королевский суд жалобу подать, ведь хозяин — он же защитник своим людям, должен обеспокоиться, если такая страхота в его землях творится. Но вдруг от самого короля в замок гонец прибыл. Сеньор здешний у его величества числился едва ли не лучшим адмиралом, вот король его и вызвал против басурман сражаться. Тут — как отрезало. Вновь по округе все тихо и благополучно, только слух пошел: стала молодая хозяйка чахнуть. Оно вроде бы и понятно — муж в отъезде, вернется или нет, тоже никто сказать не может. Как не затосковать? Ее даже жалели, говорят.

А потом нежданно-негаданно забрел в эти места один прохожий человек и как узнал, чьи земли, так аж заикаться начал. «Знаете ли вы, говорит, кто ваш хозяин? Жил он в прежние времена близ Марселя и был из хорошего рода. Собрался жениться, отплыл из родного дома с невестой на корабле, а тут берберийские пираты галеру захватили и возлюбленных тех вместе с кораблем. Тамошний паша узнал, что они из богатеев. Его отпустил и назначил выкуп, да такой, что ни сам хозяин, ни родня его выплатить не могли. Но он-то надеялся, что все обойдется, бросился золото собирать, да не тут-то было: как ни бился, все не хватало. Тогда юноша на собранные деньги купил боевой корабль, нанял экипаж — все как один, отъявленные головорезы — и вышел на нем в море, чтобы застать своего недруга врасплох и освободить любимую. Пиратов-то он отыскал, да вот с невестой приключилась беда: пошла на дно вместе с пиратской фелюгой.

Так и не сумел Новый Хозяин спасти возлюбленную. Вот тут-то все и стряслось: взмолился он морскому черту, пообещал, что если отпустит тот его невесту, то будет служить ему верой и правдой. Только сказал, вдруг глядь — обломок мачты, а на нем любимая его плывет. Жених обрадовался, пир закатил, а только на борту все стали замечать неладное. И нареченная креста чурается, и сам капитан вроде изменился, точно зелья какого выпил. Мрачный стал, злобный, сам начал по морю промышлять. Сначала все пиратов ловил, и кого поймает, обязательно на дно, всех, без разбора. Потом и купцов топить повадился, и тоже без разбора, один приговор — „за борт“. А если никого в море отыскать не случалось, то за своих принимался.

Скоро даже самые отчаянные головы с ним в море выходить зареклись. Как есть дьяволом обуянный! Однажды экипаж даже бунт поднял, да только тут вдруг жена капитана как запела — все на палубе оружие и побросали. А она другую песню завела, и тут, кто у борта стоял, точно в бреду, сами в пучину кинулись. С той поры никто не желал рисковать. Остался капитан на берегу и, стало быть, сюда перебрался».

Односельчане быстро смекнули, что к чему, послали человека к епископу. А хозяйке все хуже и хуже, уж и с постели не встает. И тут, будто услышав зов ее, сам адмирал примчался. Так сразу, в тот же день, лодка с тремя рыбаками перевернулась. И все они, хоть сызмальства у реки росли да плавать умели, камнем на дно пошли. Тут наши-то и поняли, кто их топит. Одного не могли смекнуть: хозяйка ли мужа заворожила, он ли ее, али оба бесом обуянные? Но только размышлять о том уже недосуг было. Вся округа, почитай, в один миг поднялась. Хозяин дрался, как бешеный зверь, насилу его повалили, да и то лишь когда епископ самолично псалмы запел. Говорят, он, как их услышал, меч выронил и давай уши зажимать. Ну, стало быть, этим мечом ему голову и отсекли. И там же, где кровь его пролилась, в землю зарыли. А чтоб не выбрался, кол вбили. Да только, сами видите, кол тот пророс и деревом стал. Многие люди там пострадали: кто ногу подвернет, кто из седла наземь свалится, а то, как у вас, карета сломается.

— Что ж вы дорогу не перенесете?

— Боязно. А ну как хозяйка рассердится?

— В каком смысле?

— Она, как мужа ее убили, — переходя на шепот, сказал кузнец, — сама с башни в воду кинулась. И только скрылась в волнах, замок вдруг затрещал и стал вот таким, как сейчас стоит.

— Дивно, дивно.

— Оно-то так, — в один голос заговорили староста и кузнец. — Вот только одна беда есть. Хозяйка не до конца утопла.

— Это как?

— Раз в год, в тот самый день, когда смерть с ее мужем приключилась, ночной порой из воды слышно пение, горестное такое. И кто заслушается, точно во сне идет к воде. Если не остановить несчастного, не связать — потопнет. Как есть потопнет.

— Да уж, весело тут у вас…

Селяне замахали руками, отгоняя прочь даже мысль о веселье.

— Ладно, дело ясное, шо дело темное… Пошли-ка, дружище, карету ремонтировать. А то нас флот уже заждался.

Глава 20

Случайность — внезапно наступившая неизбежность.

Талейран был доволен, я видел это, хотя мастер интриг, как и подобало настоящему вельможе, придал лицу пустое выражение светской любезности. Только что на одной высокопарной трескотне, без каких-либо веских доводов, он переманил агента у одного из опасных конкурентов. Пообещал простодушному ослу маячащую где-то вдалеке морковку — и на тебе, этот баран, мнящий себя хищником, послушно занял отведенное ему место в загоне. Подобно многим калекам, «лишним детям», Талейран любил заставлять повиноваться именно людей сильных и умных. Это возвышало его в собственных глазах, доставляя удовольствие, которого не могла подарить ни одна красотка.

— Я рад, что мы поняли друг друга, — произнес он. — И рад, что не ошибся в вас. Умение быстро сделать правильный выбор отличает человека новой эпохи от тех, чей удел — ярмо и бич.

— Вы говорите, как революционер. — Я удивленно поднял брови, продолжая разыгрывать храброго барона. — Все эти якобинцы тоже кричали о ярме на шее бедных сограждан.