Бедный Павел (СИ) - Голубев Владимир Евгеньевич Страница 49

Вечером началась стрельба, Алексей Лобов серьёзно опасался попасть между молотом и наковальней. Он не верил, что Наследник может начать бунт против матери. Верный сын, что всегда говорил о ней исключительно с уважением и любовью, но вот манифест, который распространял сам Панин — учитель Павла Петровича… Лучше уж дождаться определённости.

Ночью пришлось использовать пистолеты и шпаги. Шайка пьяных солдат и штатских ворвалась в соседний дом, принадлежащий богатому купцу Мальцову. Лобовы услышали истошные женские крики, раздающиеся со стороны соседей, и решили вмешаться. Алексей выглянул на улицу и был поражён до глубины души — город был освещён, но освещён пожарами. Многие дома горели, по улицам носились полуодетые люди, а вот в соседнем доме в окнах мелькал свет фонарей, и раздавались крики и грохот.

Схватив пистолеты и шпагу, в одном расстёгнутом мундире Лобов-младший кинулся на мороз и с удивлением обнаружил, что за ним бежит отец, в накинутом халате, но тоже с пистолетом и шпагой в руке.

— Папа, ты зачем?

— Молчи! Чай я не дворянин! — сын не нашёл что возразить, и двое мужчин с суровыми лицами и обнажёнными шпагами ворвались к соседям. Первым, что увидел Алексей, был пьяный в порванном мундире солдат, деловито тащащий со склада на первом этаже целую кипу тканей.

— Мерзавец! Ты что творишь? — зарычал офицер. Удивление от такого непотребного поведения солдата просто взбесило его, и как он не ткнул негодяя клинком, Лобов и сам не понял. Солдатик тоже впал в ступор, увидев офицера со шпагой.

— Ваше… Ваше высокоблагородие!

— Что ты тут делаешь, олух!

— Я, мы…

— Где офицеры, почему не в казарме?!

— Не знаю, Ваше высокоблагородие! Со вчерашнего дня никого нету! Вина́ бочку в казарму закатили… Я и…

— Кто в доме ещё?

— Там Матвей, капрал наш, и ещё двое, что нас водкой угощали, а я…

— Так! Сукно положи, сам к дверям! Никого не впускать — не выпускать! Сбежишь, из-под земли достану! Понял меня! — то испуганно закивал, трезвея и понимая, что путей отхода у него немного — либо выполнять команды неизвестного офицера, либо уже окончательно в тати[116] подаваться.

Лобовы начали подниматься по лестнице наверх в жилые комнаты, где женский визг уже переходил в рыдание. В первой же комнате Алексей увидел тёмную фигуру в грязном зипуне, насилующую какую-то женщину в нижней рубахе — не задумываясь, он рубанул человека шпагой, порезав тому хребет — утробный стон насильника был ему ответом. Кивнув отцу на женщину, Лобов-младший бросился во вторую комнату, и там увидел, как этот капрал вместе с мужиком в татарском колпаке жжёт раскалённой кочергой живот полуголого мужчины с огромной бородой.

— Ах! Вы что же творите, подлецы! — с этим криком, Алексей выстрелил из пистолета в мужика. Попал тому в плечо, но тать не упал, а с рычанием, выхватив здоровенный нож, повернулся к нему. Лобов-младший выстрелил в него из второго пистолета, который пришлось бесконечно долго вытаскивать из-за пояса. В голове была полная ясность и спокойствие, которые всегда приходили ему в бою, все движения были чётки и продуманы. Да, пистолет вытягивался долго, но он вполне успел выстрелить в обезумевшее сивобородое лицо с оскаленными гнилыми зубами.

Капрал тем временем бросил пытать купца и бросился с раскалённой кочергой на Алексея, второй рукой вытягивая из-за кушака тесак. Пистолеты были разряжены, молодой офицер потянул шпагу, которую засунул в ножны, чтобы освободить руки для стрельбы. И здесь из-за спины грянул выстрел. Пуля врезалась прямо в грудь капралу, и того даже развернуло, и он упал ничком посередине комнаты.

Алексей обернулся и увидел отца с дымящимся пистолетом. Лицо того было спокойно и бледно, напоминая икону. Поймав взгляд сына, Лобов-старший улыбнулся и сказал:

— Не помешал, сынок?

— Спасибо, батюшка! — Алексей рефлекторно ткнул шпагой, которую уже успел извлечь, противников, и наклонился над стонущим сквозь зубы купцом. — Елизар? Ты как?

— Как Авдотья моя? — спросил купец, не отвечая на вопрос. Алексей обернулся к отцу.

— Жива! Вроде целая…

— Ох! Экий я болван! Вот почто я напился так вчера?! Всё же проспал! Всё! — скулил бородач, потихоньку вставая с пола и пытаясь натянуть на себя одежду.

— Погоди, дурень! Ты же обожжён сильно! Куда ты одежду на ожоги тянешь! Помрёшь! Чистое исподнее у тебя где? — Алексей по привычке начал заботиться о раненом.

До утра пришлось заниматься Мальцовами, сначала перевязать самого отца семейства, потом успокоить жену его. Дверь в дом была вынесена напрочь, и Алексею пришлось ночевать в их доме — купцу склад и лавка на первом этаже были очень важны. Хорошо, что дети у него уже с ними не жили — дочери вышли замуж, а сына он отправил учиться в гимназию, и сейчас тот уже служил в армии. Оказалось, что прошлым вечером купец хорошо выпил и просто проспал нападение мародёров, которые застали его с женой прямо в постели. И пытали самого купца, выясняя, где тот прячет деньги.

Авдотья не сразу, но всё-таки успокоилась. Муж её ни в чём не винил, а жалел, ругал себя последними словами и благодарил соседей за помощь. Купчина, похоже, так расстроился, что действительно решил бросить пить начисто, считая именно своё опьянение главной причиной своих несчастий. Солдат Архип Зотов выбрал для себя дальнейшую дорожку правильно и стоял на часах перед дверью всю ночь. Алексей простил ему его невольное дезертирство, считая необходимым извинять малые грешки.

Утром, как только рассвело, Алексей начал собираться. Отец ничего против этого не говорил, понимая, что безобразие, творящееся в городе, надо прекращать любой ценой. А для его сына — единственное решение это помочь престолу, и вернуть власть на улицы. Одевшись потеплее и одев соответственно Архипа, он перекрестился на икону в углу, обнял отца, оставил ему один из своих пистолетов — посчитал, что отцу он сейчас нужнее, с улыбкой кивнул Елизавете и вышел в город.

Было морозно. Холод бодрил и заставил далеко убежать сон, который так и не получил волю этой ночью. Улицы были покрыты снегом, который скрипел под его ногами и, порою, казалось, в страшной тиши когда-то шумного города, что только он здесь и остался. Лобов ходил по улицам и пытался навести порядок, организовать хоть сколько-то бродивших по улицам солдат. С помощью Архипа он смог убедить вспомнить о присяге и долге перед престолом десяток солдат-кексгольмцев и даже четырёх гвардейцев-семёновцев, во главе с капралом. С таким отрядом, как только стемнело, Алексей подошёл к обороняющемся Зимнему дворцу.

— Кто идёт? — окликнули его из-за завала.

— Отставной капитан Лобов с солдатами! Пришёл по зову долга и присяги государыне-императрице и государю-наследнику!

— Какого полка капитан?

— Артиллерийский капитан суздальского полка! Прибыл в столицу, дабы следовать к месту дальнейшего обучения!

— Какого обучения ещё?

— За границей, по просьбе академика Ломоносова!

— О, Ломоносова! Ну, что же, проходи! — завал раздвинулся, и отряд проник внутрь. Хмурые солдаты окружили их и провели дальше, там их встретили казаки и довели уже до дворцового крыльца. А там…

— Господи! Алёшенька!

— Михаил Васильевич!

— Я ведь не сомневался, что ты появишься у нас!

— А Вы-то какими судьбами здесь?

— А как же иначе, Алёшенька? Ты же тоже не смог не прийти! Как дела в городе?

— Плохо! Солдаты, тати, обыватели — пьяные, в дома врываются, грабежи, пожары…

— Ох, ты! Когда же Наследник прибудет-то?

— Лобов? Ты? — к ним вошёл блестящий, причём в буквальном смысле — весь в золоте, генерал, в котором Алексей с радостью узнал приятеля Наследника — Потёмкина, с ним Алексей не раз встречался, рассказывая о своих проектах реформы артиллерии.

— Я, Ваше Превосходительство!

— Замечательно! Вы, я слышал, привели с собой группу солдат?

— Да, Ваше Превосходительство! И я обещал им прощение за дезертирство и иные грехи вольные и невольные!