Дмитрий Бондарь - Другой Путь. Часть 1 Страница 5

Но вот как исправить? Здесь я терялся в догадках. Ясно было одно: нужно что-то делать! И делать срочно.

– Захар Сергеич, – сказал я, – давай так поступим: я сейчас зайду в профком, а потом покажу тебе кое-что. И расскажу. Годится?

– Лады, – Майцев уселся на скамейку посреди холла, потому что мы уже пришли.

Я отдал ему свой «дипломат» и без стука вошел в кабинет, занимаемый студенческим профкомом.

Еще не переступив порог, я знал, о чем пойдет речь.

Наш профорг, усатый мужик совсем не студенческого возраста, сидел за столом у окна и нагло курил «Kent». Но, скорее всего, какую-нибудь «Стюардессу» или «Родопи», упакованные в давным-давно искуренную пачку «Kent», лежавшую перед ним на столе – и судя по кислому, отвратному дыму, так оно и было.

– Ты кто? – не выпуская сигареты изо рта, спросил он.

– Фролов. Мне Стрельцова сказала, что вы меня….

– Точно. – Оборвал меня усатый. – Я – тебя. Хорошо, что сам пришел. Итак, Фролов, до меня дошли слухи, что все лето ты околачивался в сельских районах и помогал шабашникам переводить добро на говно.

– Чего это на говно? – Его заявление вызвало во мне ожидаемый протест, потому что те коровники, что я построил под руководством Максима Берга – бригадира артели, были весьма неплохи.

– А! – Он затушил сигарету в баночку из-под индийского кофе, до половины заполненную водой. – Знаю я, как вы, шабашники, такие вещи делаете! Без проекта, без надзора – херась-херась и готово! Не так, что ли?

– Я кровельщик вообще-то был. – Помимо воли под его напором я почему-то стал оправдываться. – Мое дело маленькое.

– Ну вот и молись, кровельщик, чтобы бракованный шифер, между прочим – украденный Бергом с территории шиферного завода при попустительстве кладовщицы, не полопался хотя бы год.

Он закурил еще одну сигарету и, увидев, как я недовольно поморщился, выпустил струю прямо в мою сторону.

– Не куришь что ли?

– Не сподобился, – ответил я. – Да и запах какой-то.

– Ничего, Фролов, скоро в армию пойдешь, там из тебя мужика сделают. – Он даже прикрыл глаза и растянул в улыбке рот, обнажив крепкие, но очень кривые и почти коричневые от никотина зубы; видимо, представил себе этот процесс «делания мужика».

– Да я и так… Совсем не баба.

– Это ты потом своему сержанту расскажешь, а сейчас вот что! Ты деньги за шабашку получил?

– Ну да, есть немного. А что?

– А взносы профсоюзные кто за тебя платить Родине будет? Я? Нет, братец, я свое заплатил вовремя!

– А разве с шабашек положено? – Что-то ни о чем подобном мне слышать не приходилось.

Он встал со своего места и, попыхивая сигаретой, обошел вокруг меня.

– Вот смотрю я на тебя, Фролов, и понять не могу. То ли ты умело притворяешься, то ли в самом деле дурак? Тебе на прошлой сессии предлагали в стройотряд пойти? Предлагали. А ты не захотел заработать честных девяносто рублей в месяц с автоматической уплатой профсоюзных взносов. Тебе подавай четыреста! Вот и плати со своих доходов в пользу ребят, что ударно надрывались на стройке, возводя, между прочим, бассейн для института!

– Так не построили же? Как стоял второй этаж незаконченный, так и стоит.

– В следующем году построят. Или через три года. Дело не в этом. А дело в том, что они взносы уплатили со своих небольших доходов, а ты – нет! Хотя заработал не в пример больше однокашников. Теперь пришла пора восстановить историческую несправедливость!

Как это должно выглядеть: «восстановить историческую несправедливость»? Я, честно говоря, не понял, но, устав препираться, вздохнул:

– Сколько я должен?

Усатый профорг подошел к своему столу, покопался в разложенных на нем бумагах.

– А, ну вот она, родненькая! Итак, Фролов, в ведомости у председателя колхоза «Брячинские нивы» ты расписался за четыреста двенадцать рублей. Это больше семидесяти, значит, размер твоих взносов составит один процент, – он потыкал пальцем в кнопки здоровенного калькулятора «Электроника Б3-34», – то есть, четыре рубля двенадцать копеек. Коньяк «Три звездочки» десять лет назад – тика в тику!

Из-за четырех рублей он мне компостировал мозг? Я полез в карман и вынул пару мятых пятерок, и мелочью сколько-то. Отсчитав монеты, я положил перед ним на стол одну пятерку и копейки, отступил на шаг:

– Где расписаться?

– Расписаться-расписаться-расписаться, – пропел усатый. Он отдал мне сдачу – рубль с надорванным краем. – Не нужно расписываться. Давай книжку свою профсоюзную, штампик поставлю.

Уже на выходе из кабинета я услышал брошенное мне в спину:

– И в комитет комсомола зайди – там тоже за тобой должок числится. За три месяца – при твоих заработках четыре рубля шестнадцать копеек!

– Ага, спасибо, зайду.

Захар дисциплинированно ждал меня в холле и при моем появлении сразу вскочил:

– Ну что?

– Взносы не уплачены были. Не скопить мне на «Иж-Планету-5». Даже к защите диплома.

– Много должен? – Сочувственно сморщился Майцев.

– Четыре рубля двенадцать копеек, – трагичным голосом сообщил я. – Все пропало, шеф!

– Тьфу на тебя! Серый, чего ты дурака валяешь? Пошли лучше перекусим чего-нибудь, а то что-то пузо сводит уже.

Он отдал мне мой «дипломат», и мы вразвалку потопали по темным пустым коридорам в буфет на втором этаже – почти напротив нашей кафедры.

В полупустом зале лениво жужжали мухи, совершенно не желавшие садиться на разбросанную по подоконникам липкую ленту. Изредка кто-то из посетителей взмахивал рукой, отгоняя назойливую тварь, и тогда становилось заметно, что за столиками сидят не жующие манекены, а вполне нормальные люди.

Очереди не было, но мы все равно задержались на раздаче – Захару понадобилось выразить новенькой кассирше (кстати, довольно хорошенькой) свое безмерное восхищение. Он сыпал комплиментами обильно и вязко, словно совсем забыл о том, что вчера был за это бит. И конечно, юная работница торговли не удержалась – через пять минут захаровского монолога у него был и телефон Ирочки и твердое обещание «как-нибудь встретиться».

Я взял стакан березового сока за восемь копеек, пару пирожков с картошкой по девять за каждый и полстакана сметаны за двенадцать – все вместе на тридцать восемь копеек. Захар потратился куда основательнее: он прикупил еще шоколадку «Аленка» и подарил ее своей новой знакомой. Я хмыкнул: с такими тратами ему никакой стипендии не хватит!

Мы сели за стоящий в углу столик на кривых трубчатых ножках – слегка качающийся и никогда не горизонтальный. Зато чистый.

– Ну? – Усевшись, Захар посмотрел на меня так, словно сию минуту ожидал немедленного признания в работе на ЦРУ и диверсии против журналов «Молодой коммунист» и «Агитатор».

– Баранки гну!

– Не, ну Серый, ты же обещал!

– Дай поесть!

Я смотрел на него и видел его почти безоблачные пятнадцать лет будущей жизни. Потом еще десять лет выживания в обшарпанных институтских стенах, пара грантов от неведомых фондов, защита докторской. Профессура на кафедре – как короткий этап провинциальной карьеры и отъезд в длительную командировку в какой-то университет в Сиэтле. И думалось мне, что я не совсем вправе лишать его той жизни, что была ему уготована. Но, с другой стороны – что я смогу сделать один? Только удавиться.

– Значит, Захарка, дело вот в чем… Я вижу будущее.

Глава 2

Сказать, что Майцев мне не поверил – значит сильно смягчить его отношение к моему откровению. Он не только не поверил, он еще и надулся, решив, что я пытаюсь его разыграть. Вот есть у него такая черта характера – то, что не укладывается в рамки возможного, обязательно служит одной цели – обмануть несчастного Захара! Как дожил-то с такой мнительностью до института?

Он принялся размахивать руками и доказывать мне, что происходящее со мной невозможно в принципе.

– Ты пойми, – горячился Майцев, – если бы человек мог знать будущее, он бы непременно попытался его изменить! А если его изменить, то оно уже никакое не будущее, а просто вариант развития событий! Даже не так! Вот смотри: чтобы в будущем что-то было, нужно, чтобы там был свет. Так? Какое будущее без света? Но его там еще нет! Он еще не достиг той точки пространства, в котором наступает будущее! Мы не можем видеть будущее, потому что оно еще не освещено! Понимаешь? И значит, предсказать его невозможно!

Как же, ага! Если невозможно, но происходит – значит еще как возможно! Просто нет подходящей теории.

И тогда в первый раз я проделал фокус с бумажкой.

Я достал из «дипломата» а тетрадь и на последней странице, скрывая строчку от Захара, написал: «Марьяна Гордеева».

– Захар, выйди из буфета и познакомься с какой-нибудь девушкой. – Сказал я. – Тебе ведь это легко?

Разумеется, девушка оказалась Марьяной и, само собой – Гордеевой.